***
Вскоре я тяжело дышу, вытираю с глаз слёзы и хочу лечь обратно, но только поворачиваюсь, как вижу сидящего рядом со мной на постели Гарри. Он заботливо смотрит на меня. Я в шоке, других слов у меня нет. Как я здесь оказался? Как он узнал, что мне нужен таз? Он заставляет меня снова считать его маньяком. Хазза смотрел на то, как я блюю? Может, ему это ещё понравилось? Он меня пугает. — Как ты, Луи? Начинаю быстро моргать. У него такой взволнованный, но в то же время спокойный тон. — Хреново. Гарри заботливо кладёт руку мне на спину и помогает опуститься обратно на подушку. Мне это снится? — Как я здесь оказался? — хрипло спрашиваю, закрывая глаза. — Джемма возвращалась от подруги по кличке «кабан» и увидела тебя, лежащим на земле в луже собственной крови. Потом она вызвала тебе скорую, врачи оказали тебе первую помощь, но им не удалось привести тебя в чувства из-за количества алкоголя в твоём организме. Джемма не смогла оставить тебя в больнице, потому что она у нас частная, а Джемс знает твое финансовое положение, поэтому она привезла тебя к нам домой и доверила мне уход за тобой, — говоря это, он уже успел встать с кровати и взять полотенце. Хазза вытирает им мои губы, а затем аккуратно убирает волосы с моего лица. — А таз? Как ты узнал, что меня вырвет? — Врач сказал Джемме, что, скорее всего, тебя будет тошнить, когда ты придёшь в себя. Я молчу. Мне так плохо. Все тело ноет, и сводит челюсть. Издаю жалостный стон. И меня снова начинает тошнить. Привстаю над тазом, и меня вырывает второй раз. — Чем ты рвёшь? Он серьезно спросил это? Я должен посмотреть в таз и ответить? Нет, это слишком. — Блевотиной я рву, — раздражённо отвечаю. Мои руки трясутся от напряжения, а он задает такие странные вопросы. — Лу, Луи, мне нужно знать, чтобы дать тебе правильное лекарство. Я вздыхаю и смотрю в таз. — Желчь. То есть, мне просто нечем рвать. Гарри встаёт с кровати. Я падаю обратно на подушку и закрываю глаза. Какой кошмар. Он такой идеальный, а я пьяный блюю при нём. Был бы Гарри кем-то из моих друзей, мне было бы всё равно, но это идеальный мятный мальчик Гарри, меня почему-то волнует его мнение обо мне. — Привстань, — требует он, снова садясь ко мне. Кое-как привстаю на локтях, Хазза снова вытирает мой рот полотенцем, а затем подаёт таблетку и стакан воды. Я запиваю. Мои руки дрожат, поэтому Гарри помогает мне одной рукой держать стакан, а второй голову. — Можно мне ещё воды? — Конечно. Гарри наливает мне воды из графина и снова даёт пить. Выпиваю три стакана, и меня снова тошнит. Начинает печь в животе, я голоден и уже не могу рвать и трястись. Не хочу, чтобы Хазза слушал эти мерзкие звуки, которые я издаю. Во рту невыносимо ужасный привкус, тело болит, печёт и ноет. Я опускаюсь обратно на подушку, а Гарри в очередной раз вытирает мой рот полотенцем. — Я пойду вымою таз, а ты лежи. Врач сказал, что тебе нужно много отдыхать. Травмы не опасные, нужен простой постельный режим, — говорит он и выходит из комнаты с тазом в руках. Я в очередной раз хрипло стону. Как всё странно. И я почему-то рад; рад, что могу валяться в этой постели и общаться с Гарри. Ведь я скучал по нему все эти три дня. Да, признаю, я скучал по нему, и сейчас счастлив тому, что лежу в его скользкой постели. Гарри возвращается, он ставит таз обратно ко мне на кровать, а сам садится рядом. Fuck, он вымывал этот долбанный таз. И ему не противно теперь смотреть на меня? Отворачиваюсь. Не знаю, как это сейчас выглядит, но я не хочу, чтобы он смотрел на моё лицо. — Всё хорошо? — спрашивает меня мятный ротик, и я чувствую, как он ложится рядом со мной и кладёт руку мне на плечо. — Тебе не лень со мной возиться, Гарри? — Что за глупости? Ты же мой друг. Я не могу найти слов для ответа. Просто лежу и думаю о том, какой же я придурок и кретин, что хотел избавиться от тяги к нему. Он самый лучший человек, которого я когда-либо встречал. — Кто тебя побил, Лу? — Луи, — исправляю его. — Я подрался с друзьями. — А почему? — Потому что мы пьяные придурки, точнее я. И я первый полез в драку. — Что спровоцировало тебя? — Один из моих друзей плохо отозвался об одном моём друге, я был пьян, хотя, мне кажется, что я всё ещё пьян, но, в общем, я ударил одного из моих друзей бутылкой по голове, другие заступились за него. Полагаю, Гарри понимает, о каком друге я говорю. — Что они сказали об этом друге? — Ничего хорошего. — Ты очень добрый, Луи, спасибо. — Спасибо? Я же знал, что он догадается. — Твой тон выдаёт тебя, Луи, — Гарри обнимает меня, крепко прижимаясь к спине. Слабо улыбаюсь. Он немного давит на плечо, которое жутко болит, но я вспоминаю, что и он тоже не совсем здоров. — Как твоё колено, Хаз? — Намного лучше, — шёпотом отвечает он, лаская мою кожу своим дыханием. Мне щекотно, я улыбаюсь. А он прижимается ещё ближе. — Ты очень хороший, Луи. Это звучит безумно, но я рад, что ты поругался со своими друзьями, увы, таким путем, но ты ведь понял, что они придурки? — Я всегда знал, что они придурки, но я такой же, как они, просто не дал тебя в обиду. — В обиду? — Ну, знаешь, наша компания любит чмырить правильных мальчиков вроде тебя. Они захотели, чтобы я привёл им тебя, чтобы поглумиться, но дал понять, что этого не будет. Гарри прижимается ко мне невероятно близко, мы становимся одним целым, и я слышу его всхлипывания. — Почему ты плачешь? — Никто ради меня не вступал и не вступит в драку, а ты... ты, Луи, ты... ты не знаешь, в каком ты сейчас состоянии, и всё из-за меня. Мне так приятно и одновременно стыдно. — Всё нормально, Хаз, я постоянно дерусь. Ты же сам видел моё тело, оно всё в побоях. — Вот именно. Тебя бьёт твой отец, ты падаешь, дерёшься. А сейчас ты подрался из-за меня. Знаешь, когда Джемма позвала меня, чтобы я помог ей вытащить тебя из машины, сначала мне было больно и страшно видеть тебя, и мне даже показалось, что тебе сломали нос. — Ну да, он здорово болит, но кое-что побаливает гораздо сильнее. — Что? Прокашливаюсь, и Гарри смущённо хмыкает, понимая, что я говорю о половом органе. — И, кстати, о нём. Я хочу в туалет. Поможешь дойти? — Конечно. Мы встаём с кровати. Ну, как встаём? Гарри поднимает меня. Оказывается, он сильный. Когда я опираюсь на ноги, то понимаю, что у меня болит абсолютно всё, будто я — одна большая гематома. Вскоре мы идём по коридору. Гарри открывает двери своей ванной. — Проходи. — Я не могу сам идти, у меня всё болит. — Хорошо, — смущённо отвечает Хазза, помогая мне зайти в ванную. Он подводит меня к унитазу, и я начинаю расстёгивать ширинку своих джинсов. — Я выйду? — Хаз, я стоять толком не могу, поддержи меня, чтобы я тут не грохнулся. — Но ты же будешь... — Ты видел, как я блюю, но не можешь постоять рядом, когда я отливаю? — Дело не в этом. Ты будешь обнажён. — Он не кусается. Тем более, мы же парни, не вагину ведь ты увидишь. — И всё-таки. — Блин, ну отвернись. Мятный ротик в который раз превращается в свёклу. Подавляю смешок и приспускаю джинсы. Гарри послушно поддерживает меня за плечи.***
Совсем скоро я уже застёгиваю ширинку. — Не подглядывал? — усмехаюсь ему. Хазза опускает стыдливый взгляд. — Я... я случайно. Я снова усмехаюсь. — Просто похотливый самец какой-то. Брось, в общественных туалетах часто не бывает перегородок. — Я не захожу в такие туалеты. — Ты стесняешься? — Нет, я считаю, что половой орган — слишком интимная часть тела, чтобы её мог видеть кто-то посторонний. Вздыхаю. — Реально пуритан. — Давай я лучше отведу тебя обратно в спальню. Киваю, соглашаясь.***
— Ты голоден, да? — спрашивает Хазза, помогая мне лечь в постель. — Да, но лучше я поем утром, не хочу вырвать всю еду. Гарри слабо улыбается и принимается раздеваться. Он остается в одних трусах и ложится ко мне, заботливо укрывая нас обоих одеялом. — Ты же не против, если я буду обнимать тебя этой ночью? Теперь свёклой становлюсь я. Я буду всю ночь обнимать его и вдыхать мяту? Ради этого я готов получать травмы хоть каждый день. Поворачиваюсь к мятному мальчику лицом, решаю молчать и дышать носом, не хочу, чтобы он чувствовал запах исходящий из моего рта. Представляю эту вонь. Как ему не противно даже смотреть на меня? Но Гарри обнимает, кладя руку мне на спину. Обнимаю его в ответ. Мы слишком близко друг ко другу. Свет выключен, но я вижу его лицо. Он смотрит на меня в ответ, и я замечаю, что он любуется моим лицом так же, как и я его. Мы молчим, нам не нужно говорить. Сейчас происходит какой-то очень важный для нас обоих момент. Этот зрительный контакт передаёт больше, чем любые слова. Хоть я и не могу прочесть мысли Гарри по глазам, но я четко вижу, что он хочет поцеловать меня. Может быть, у меня паранойя, но я хочу, чтобы он думал об этом. — О чём ты думаешь? — не выдерживаю и спрашиваю. — О твоих разбитых губах. Думаю, сколько же девушек они перецеловали, думаю, как хорошо ты целуешься. Я смущённо закусываю нижнюю губу. — Ты хочешь поцеловать меня? — спрашиваю, прижимаясь к нему ещё ближе. — Я не хочу, чтобы мой первый настоящий поцелуй был с другом. Хмыкаю, слабо улыбаясь. — Я тоже думаю о твоих губах, Хазза. — Друзья не должны думать о губах друг друга, верно, Лу? — Луи. И да, верно. Но мы ведь просто думаем о них — не целуемся. — Но мы думаем о поцелуе. — Не друг с другом. Я думаю о Джемме, а ты о том, что я со многими целовался. — Ты думаешь о Джемме? — Ты очень похож на неё, Хаз. — И часто ты думаешь о ней, глядя на меня? — Нет, но я гораздо чаще думаю о тебе, когда смотрю на неё. — Когда находишь друга — всегда постоянно думаешь о нём? — Да, если друг настоящий. — И ты часто думаешь обо мне, Луи? — Почти что каждую минуту. — Я тоже. И мне не хватало тебя эти три дня. — А мне тебя. Проклятие, я говорю с ним, говорю, когда из моей пасти так воняет. Боже, как он это терпит? Мне лучше лечь спать. — Я хочу спать, Хаз. — Спокойной ночи, Лу... Луи. — Спокойной ночи, Гарри. И мы одновременно прижимаемся друг к другу ещё сильнее.