Мы оба этого хотим.
7 мая 2014 г. в 15:49
Доедаю, Гарри относит поднос и возвращается в спальню. Я по-прежнему лежу в постели. Хазза проходит мимо кровати и подходит к своему письменному столу.
— Что ты будешь делать?
— Рисовать.
— Но я хочу, чтобы ты лёг ко мне.
— Это необходимо?
— Нет, но я хочу, чтобы ты лёг рядом.
— У меня настроение включить спокойную музыку и рисовать.
— А у меня настроение разговаривать с моим лучшим другом.
— Лучшим? — и снова вижу, как мятный ротик превращается в свёклу.
— Ты ведёшь себя как мой лучший друг. И ты ведёшь себя даже лучше, чем моя девушка.
— Здесь я с тобой согласен, — как-то оживлённо проговаривает и садится на край кровати, — Джемма не заботится о тебе. Она...
Мятный ротик замолкает, не решаясь что-то сказать. Я жду секунду, вторую, третью, но он всё ещё молчит.
— Она что?
— Мне... Мне кажется, что у вас не самые серьёзные отношения.
— Разумеется. У нас у обоих ветер в голове, какие серьёзные отношения?
— Тогда зачем вы встречаетесь?
А я откуда знаю? Задолбал со своими вопросами. Нужно снова что-то выдумывать.
— Нам просто хорошо вместе.
— Это пустая трата времени, а не отношения.
— Почему? Если двум людям хорошо друг с другом, у них отличный секс...
— Секс?
Блин, зачем я это придумал?
— Ну да, секс.
— Но ей же нет восемнадцати.
— Да ладно тебе. Секс — часть отношений.
— Часть серьёзных отношений.
— Хаз, ты слишком старомодный. Хочешь удивлю? Сейчас даже есть секс по дружбе, более того — есть секс без обязательств.
— Я всё это знаю, но я не хочу, чтобы моя сестра и мой лучший друг занимались сексом не по любви.
Или ты просто не хочешь, чтобы я и Джемма занимались сексом?
— А я не хочу, чтобы мой лучший друг был забитым девственником, и что? Я же молчу.
— Уже не молчишь, – он задумывается, а затем добавляет. — Почему ты этого не хочешь?
— Потому что... Потому что это странно. Тебе уже шестнадцать, а ты...
— Да хоть двадцать, это моя жизнь.
— В таком случае, это наша с Джеммой жизнь.
— Прости, — шёпотом извиняется, ложась рядом со мной.
Он извинился? Он же понимает, что я не сделаю этого в ответ? Да и вообще, зачем он извинился? Передо мной даже мама не извиняется, а он извинился... и за что? Ни за что.
— Я просто не понимаю таких отношений как у вас, — виновато проговаривает Хазза, рассматривая моё лицо. Эти два зелёных прожектора пугают меня, он будто заглядывает мне в душу, и я боюсь сейчас спалиться, что никакой я не парень его сестры.
— Сейчас настоящие отношения бывают только между геями и лесбиянками, — выпаливаю, пытаясь не смотреть на него в ответ.
— Почему?
— Потому что их отношения не примет общество, а если они связывают свои жизни вместе, то это серьёзно.
Кажется, я несу полнейший бред, но Гарри его принимает, даже, кивая, соглашается.
— Да, я смотрел «Горбатую гору», отличный пример твоих слов.
— Я не смотрел, но наслышан.
— Мы могли бы как-то вместе посмотреть.
— Я воздержусь, спасибо.
— Ты гомофоб?
— Нет. Я даже с парнем целовался один раз.
— Зачем?
— Не знаю, бухой был.
— И как? — он снова краснеет, наконец, опуская свой пристальный взгляд. — Это лучше, чем целоваться с девушкой?
— Нет, потому что это был мой друг, от которого воняло перегаром.
— Мне всегда хотелось узнать, чем отличаются поцелуи с парнем и с девушкой.
Что-что?! Это он говорит?! Он?! Гарри хочет поцеловаться с парнем, когда с девушкой толком ни разу не целовался?! Я знал, что он гей.
— Ты, для начала, с девушкой поцелуйся.
— Да, это верно. Но я хочу поцеловаться и с парнем.
— Знаешь, по тебе не скажешь, что ты склонен к бисексуальности. Весь такой правильный, тебе бы в монахи уйти, а ты о гейском поцелуе мечтаешь.
— Просто... Я читал книги, смотрел фильмы, знаешь ли, это правда — однополые отношения чаще серьёзней и крепче. Я не хочу быть гомосексуалом, но хочу попробовать губы парня, хочу ощутить чувство неправильности, и хочу понимать, что я целуюсь с парнем, понимать, что это неправильно, но слишком хорошо.
Театрально прокашливаюсь. Мы так сильно похожи, что ли? Мечтаем об одном и том же, но боюсь, что мы можем не решиться на один несчастный поцелуй. Я могу поцеловать кого угодно, но не его, я боюсь, даже сейчас, когда он признаётся, что хочет того же. Но ведь он как-то сказал, что не хочет, чтобы его первый поцелуй был с лучшим другом. Что ж, оставлю в силе план «я должен научить его целоваться».
— Почему ты молчишь, Луи?
— Задумался, прости.
— О чём?
Что же, нужно делать первый шаг.
— О том, что ты не умеешь целоваться.
— Да, это проблема, но я научусь с той, с которой впервые поцелуюсь.
— Так, всё же, твой первый настоящий поцелуй будет с девушкой?
Гарри кивает.
— В таком случае, всё ещё хуже. Она не поймёт тебя, да, по правде сказать, тебя никто не поймёт, кроме меня.
— Я хочу, чтобы это была девушка, которая меня примет.
— Да нет таких. А даже если и поймёт, то потом ты изменишь ей с парнем? Может, лучше, чтобы твой первый поцелуй был не с девушкой?
— Ты прав. А парень поймёт меня, если я не буду уметь целоваться?
— Точно не в этом городе. Да и у нас нет парней, которые согласятся на трезвый поцелуй, а ты, как я понимаю, не хочешь чувствовать перегар, а потом фразу: «Ну мы же друзья, забьём на это».
Гарри снова кивает, и я хочу сказать, но он спрашивает, опережая меня:
— А ты?
— Что я?
— А ты согласишься на такой поцелуй?
Что?! Он сам предлагает мне?! Я никогда толком не пойму его, что ли?
— Мы друзья, Гарри.
И зачем я это сказал? Ладно, я струсил, честно.
— Ты же целовался с одним своим другом.
— Мы были бухие.
Гарри вздыхает.
— Прости, я просто...
— Мы можем поцеловаться, — всё же решаюсь и вижу, как он распахивает свои зелёные глаза, сдерживая улыбку, а что я? А я дебил, — но только если я буду учить тебя.
Чёрт, да, я идиот, придурок, но меня можно понять. Я не хочу портить нашу дружбу; он голубой — это ясно, хоть ещё и сам этого не понимает, но я-то не голубой. И хочу лишь попробовать его мяту, а он хочет серьёзный поцелуй, с чувствами, он хочет испытать первый настоящий поцелуй... со мной. Со. Мной. Он же влюбится, я знаю. А я не хочу этого, поэтому мы сможем наслаждаться друг другом, делая вид, что я его учу. Бред, идиотизм, знаю, но иначе я не могу. Гарри всё усложняет своими чувствами.
Он молчит, кажется, тоже струсил, когда мы оба поняли, что поцелуемся. Не мешало бы сменить тему, но это как-то не получается сейчас. Вообще я представлял это так: я просто спрошу его, умеет ли он целоваться, он ответит, что нет, я поцелую его. И всё. Но нет же, нам нужно это обсудить, зайти в тупик и струсить. Сейчас я могу взять и поцеловать его, вот не думая, взять и поцеловать, но боюсь. Впервые. А как мне не бояться, когда он совсем иначе мыслит? Я не хочу портить нашу дружбу. Ведь, как-никак, надеюсь быть нарисованным в другом углу его рисунка, того самого, на котором изображён несуществующий друг Хаззы. А что? У меня у самого никогда не было настоящих друзей, и я хочу стать самым важным в чьей-то жизни, пусть это будет жизнь Гарри. Ведь у каждого, кроме него, есть кто-то важнее меня. Он одинок, и я хочу стать для него всем, я хочу, чтобы он рисовал меня, чтобы он спел мне, я хочу, чтобы у меня был настоящий друг, а долбаный поцелуй всё испортит, потому что он влюбится, а я отвергну его чувства.
И всё же, я дебил. С чего я взял, что если по-дружески буду целоваться с Хаззой, то он влюбится? Нам, что, не целоваться совсем? Я так не смогу. Я дар речи теряю, когда он дышит на меня. Когда-нибудь я поцелую его — остаётся лишь придумать как. А это сложно. Слишком сложно для такого идиота как я.
Я слышу его смех. Что он ржёт? Надо мной, что ли? Грех смеяться над убогими, он в курсе?
— Что?!
— Прости, я не могу найти ответа, давай отложим эту тему на потом.
Мятный ротик дело говорит. Сразу видно — умный человек, не то что я.