I'm obsessed with his smell (Summer Love)

Я не знаю, сколько часов мы пролежали на его шёлковой постели просто целуясь и любуясь друг другом. Но с каждой секундой, провёденной с ним, я понимаю, что никогда не видел никого красивее и превосходней — он превосходит всех. Он превосходит самую красивую девушку, которая была в моей жизни. Любая красавица меркнет на фоне одних лишь его зелёных глаз. Ни одни даже самые дорогие духи не сравнятся с его цветами и карамелью. И ни одна девушка, которая целуется лучше всех, не сравнится в поцелуях с его мятными губами и языком. Всё меркнет на фоне его искренности ко мне. И только благодаря нему я начал понимать, что искренность в глазах — это самое важное в отношениях. Я могу прочесть по его глазам всю любовь и благодарность по отношению ко мне, и я влюбляюсь в него ещё сильнее. Он идеален. И сам факт, что любая девушка — моё прошлое, а он — настоящее, заставляет его быть ещё более превосходным. И я люблю его. Я хочу сказать ему об этом; я даже подумываю, чтобы во время секса у меня, якобы, вырвалось это с губ. Но я боюсь. Нужно ли ему это? Нужны ли ему мои чувства, когда у нас осталось всего два месяца? Быть может, он сейчас как и я борется со своей любовью, пытаясь верить в нашу дружбу. Я бы не вынес мучений, если бы он сейчас признался мне в любви, но мне ещё сложнее вынести мучения, когда я молчу. Почему я не могу насладиться отношениями, которые у нас есть? Мы целуемся, мы займёмся сексом. Зачем мне нужны эти лишние слова? Я никогда никому не говорил «я люблю тебя», так почему я так хочу сказать это сейчас? Зачем? Почему эти слова просто слетают с моих губ, а я из последних сил не выпускаю их? Я влюблён в тебя, влюблён, Гарри. Прошу, прочти это в моих глазах, молчи об этом, но я хочу видеть в твоих глазах, что ты чувствуешь мою любовь. — Я хочу быть только твоим, — наконец говорит он, спустя часы нашего молчания и моих страданий. Я глажу его щёку тыльной стороной своей ладони. — Я хочу принадлежать только тебе, Луи, — добавляет он. — В каком смысле? Он сейчас такой серьёзный, мне становится неловко. Он хочет сказать что-то очень важное для себя, а я начинаю нервничать, но пытаюсь не подавать виду. Один из нас должен быть главным в наших отношениях; один из нас должен помогать другому в его чувствах, и это должен быть я. Несмотря на то, что мои чувства к Гарри убивают меня, я должен не дать ему погибнуть из-за них. Он не должен влюбиться, если уже не поздно, и мы оба не пропали. — Если бы я не уезжал, я бы хотел всю свою жизнь провести с тобой, потому что лучше тебя я никого не встречу. Но я уеду, и я хочу принадлежать эти два месяца тебе. Я хочу, чтобы ты делал со мной всё, что пожелаешь, я полностью твой, Луи. Я ничего не понимаю, но читаю между строк, и слышу «я люблю тебя, Луи». Разве не это он сейчас сказал? Разве человек может хотеть принадлежать кому-то, кого он не любит? Моё сердце сжимается в тиски, это разрывает меня на куски. Мы не можем быть вместе, и дело даже не в грёбаных двух месяцах, дело в обществе, которое не примет нас как пару. Дело во мне, который дорожит своими друзьями-дебилами, потому что они, как и я, никуда не поступят, и мне жить с ними ещё много лет. Я не хочу, чтобы они знали, что я влюблён в парня. Одно дело — целоваться с парнем пьяным в стельку, другое — целовать парня каждую минуту и любить каждую клеточку его тела. Это невыносимо. Я боюсь, что после секса с ним влюблюсь ещё сильнее. Он не тот человек, к которому я потеряю интерес после секса — он тот человек, секс с которым только сблизит нас, и я не смогу его отпустить. Но я не откажусь от ночи с ним, я не откажусь ни от одного поцелуя с ним. Пусть я буду страдать осенью, но это будет осень, а не сейчас. Сейчас я должен медленно гибнуть в нашей любви, о которой мы вынуждены молчать даже друг перед другом. Ну почему я не влюбился в девушку? Почему я всё усложняю? Я смотрю в его глаза, и мне кажется, он задаётся сейчас тем же вопросом. Я вижу волнение в его глазах, хочу утешить его, но всё же отвечаю, чтобы он не подумал, что у нас всё не взаимно: — Ты уже принадлежишь мне и будешь принадлежать даже, когда уедешь. Ты всегда будешь моим, Гарри. Он улыбается, я целую его в губы. — А ты? Ты хочешь принадлежать мне, Луи? — Да. И наши губы снова сливаются воедино. Я не хочу вечеринку, не хочу бассейн с шампанским, — я хочу только его. Я хочу жить в его комнате, хочу днями валяться с ним на кровати, хочу ночами заниматься с ним любовью. Именно любовью. Но я не могу. У нас должен быть секс, мы не имеем права отдаться чувствам, мы должны быть осторожными. Мы целуемся снова и снова этими ванильными почмокиваниями. Они нравятся ему, а значит — нравятся и мне. Я улыбаюсь и убираю его волосы со лба назад, целую его в лоб, на мгновение задерживаюсь и возвращаюсь вновь к его губам. Сколько же лет мы потеряли, не видясь друг с другом? Сколько же лет я потерял, не обращая в школе внимания на кучерявого мальчика, а проводя всё своё время с отбросами общества? У нас есть всего два месяца, а могло бы быть лет десять, как минимум. Это больно. Это убивает. И я боюсь, что никогда не смогу его забыть. Моя первая любовь... Боюсь, что я всегда буду принадлежать ему.