***
— Дуракам везет, я уже говорила? — Говорит Джемма, когда я, она и Гарри подходим к ее спальне, после обеда. — В смысле? — Хмурится Гарри. — В том, что отец разрешил вам продолжать делать то, что вы делаете. — А ты завидуешь? — Возможно тебе, Гарри, я и завидую, но вот Луи мне даже жалко, — и она язвительно усмехается, сощурив глаза. — Так тебе нравится Луи? — Как-то ошарашенно спрашивает Гарри. Джемс слегка смущенно смотрит на меня, после чего открывает двери своей спальни: — Меня подруги ждут. Нужно переодеться. И она уходит, закрыв за собой двери. Гарри пару секунд куда-то смотрит, после чего фыркает, возвращаясь в свою спальню, я плетусь за ним. Он падает на кровать, лицом на подушку, я закрываю двери спальни на замок и сажусь рядом. Я улыбаюсь, подушечками пальцев блуждая по его спине. Он дергается: — Мне щекотно. Я улыбаюсь шире и запускаю пальцы под его футболку. Я чувствую тоненькие шершавые царапины на его спине, и моя улыбка становится невероятно широкой и самодовольной. — Мне щекотно, Лу. — У малыша Хаззы пропало настроение? — Да. — Почему? — Я ложусь рядом, все еще гладя его спину, и начинаю оставлять легкие поцелуи у него за ухом. — Потому что ты нравишься Джемме. — Я многим нравлюсь. Да и она шутила, ты чего? Она любит тебя дразнить, мне кажется, это ее хобби. Гарри молчит. Я жду. Он все еще молчит. Мне кажется, уже прошла минута. Я целую его кожу за ухом, глажу его спину, и буквально чувствую как он злится и дуется. — Я ревную, — ворчит он, бубня в подушку. Я с трудом разбираю что он говорит, а затем улыбаюсь ему в кожу, вновь целуя его за ухом. — Но мы с Джеммой просто друзья. — Вы целовались. — Это была сцена для твоих родителей и тебя. — Вы король и королева выпускного. — После церемонии я ушел к тебе, а Джемма к друзьям. — Я все равно ревную. Я переворачиваю Гарри на спину, чтобы видеть его красное от ревности лицо. Я начинаю смеяться, потому что он напоминает мне принцессу, которая боится, что у нее заберут ее корону, не смотря на то, что она плотно прикреплена к ее голове. Я целую его в губы. Сейчас бы не помешало сказать, что я люблю его, чтобы он успокоился, но я не хочу на это решаться, потому что последует дебильный и сопливый разговор о наших чувствах, а у меня в голове сейчас одно - мы не занялись сексом, после недельной разлуки. Я углубляю поцелуй, запуская свой язык в его мятный рот. Гарри гладит мои волосы, крепко прижимаясь своими бедрами к моим. Я чувствую твердый бугорок. Неужели малыш Хазза возбудился от ревности? Я точно не знаю, но меня это смешит. — Почему ты смеешься? — Потому что ты ревнивый придурок, Гарольд. — Возьми меня, — томно проговаривает мне в губы он. Я превращаюсь в свеклу, потому что сейчас он был очень сексуальным, кажется, он только что сыграл секс глазами со мной? Что это было вообще? Этот голос, тембр... Да и что он сказал, нет, он точно взрослеет. Нет, фраза то обычная, но, мне кажется, или мы обычно без слов друг друга понимали, а сейчас он просит, да еще и так. Я нежно целую его, не зная что отвечать. Он плавно выгибается подо мной. Я снова понимаю, что это не тот Гарри, которым он был в день нашего знакомства, он взрослеет, но по-прежнему остается особенным и лучшим. Он никогда не сможет стать таким, как все.***
Он лежит рядом со мной, слабо улыбаясь и щекоча своим дыханием мою кожу. — Мне кажется, нас слышал весь дом. — Да уж, после разговора с твоим отцом, лучшее, что мы могли сделать - переспать и не сдерживать стонов. — Мне все равно, правда. Я хочу проводить время с тобой, я хочу, чтобы все было так, как есть, и я не хочу скрываться, тем более от моих родителей, которые одобрили нашу дружбу. — Смотри как бы они не передумали. — Не передумают. — Кстати, прости. Кажется, у тебя будет несколько новых синяков. Он коварно усмехается, я пытаюсь улыбнуться в ответ, но вспоминаю отчего у меня все тело в синяках, и мне становится не до смеха. — В чем дело, Лу? Я сказал что-то не так? — Нет, все нормально. — Тогда в чем дело? — Все нормально, Хаз, я просто задумался. — Хорошо, тогда я хочу, чтобы ты ответил на один мой вопрос. — Хорошо. — Кто побил тебя? — Отец. — За что? — Ты сказал, чтобы я ответил на один твой вопрос. Он хмурится, пытаясь взглядом прочесть мои мысли. — Хаз, ты не глупый мальчик, думаю, тебе не трудно будет догадаться за что он меня побил. Он около секунд десяти думает, после чего вопросительно смотрит на меня. Я вижу, что он догадывается, поэтому просто киваю, указывая ему на себя же. Гарри прикрывает рот, чтобы не нарушить нашу тишину своим криком, после чего спрашивает одними лишь губами: — Он знает? Я снова киваю. — Он разбил тебе голову? — И почти сломал ребро. — И ты продолжаешь рисковать, общаясь со мной... — Как видишь. — И ты не боишься? — Я боюсь только брата в кошмарах. — Брата? Ты не говорил, что у тебя есть брат. — Был. — А где он сей... Как давно его нет? — Два года. — Как это случилось? — Разбился на машине. — А это не тот случай, который обсуждал весь город? — Он делает небольшую паузу, — Метт Томлинсон. Точно. Фамилия же твоя. Я в сотый раз киваю. — Тебе, наверное, очень тяжело. — Без него? Нет. Он постоянно бил меня. Гарри нежно целует меня, и это лучшее, что он сейчас может сделать, я обнимаю его, отвечая на поцелуй. — Но, мне кажется, так почти во всех бедных семьях. Ну, знаешь, отец бьет старшего сына, тот бьет младшего, все потом спиваются и дружненько умирают. — Тебе нужно запретить шутить, Луи. Это все не смешно. — Возможно. — Не возможно, а так и есть. Твой отец избивал своих сыновей, а ты умудряешься шутить, еще и касательно своей смерти. — Прости, но это нормально для меня. Другой жизни для себя я не вижу. — Это не нормально, Луи. Я не хочу, чтобы ты так закончил, — он вздыхает, — если бы у меня была возможность забрать тебя с собой в Лондон. Знаешь, я могу поговорить об этом с родителями. — Это не вариант. Отец болен раком, когда ты уедешь, я должен буду пойти на работу, потому что за этим придурком нужно приглядывать, он и так сейчас в больнице. Я должен помогать матери. — У тебя очень доброе сердце, Луи. — Ага, очень. Если бы не мать, я бы выпустил ему кишки, уж лучше гнить в тюрьме, чем с ним жить. Думаю, там готовят лучше, чем моя мать. Гарри отрицательно качает головой: — Ты не понимаешь о чем говоришь, тем более, это снова твой неудачный черный юмор. — Ладно, я постараюсь не шутить. — Спасибо, — и он целует меня в уголок губ, вырисовывая круги на моей груди, — можешь рассказать мне о своем брате? Точнее, о том, что он делает в твоих снах, и... — Хаз, прошу тебя, я не очень хочу делиться своим единственным страхом. — Но мы же друзья. — Друзья. Но я не хочу рассказывать об этом... Сейчас, — дополняю я, чтобы он понял, что когда-то я расскажу ему все. — И ты сильно боишься? — Порой я даже боюсь спать. — И именно он приходил к тебе в первую нашу ночь? Я киваю. — Знаешь, — Хазза стеснительно улыбается, и я понимаю, что сейчас он скажет что-то глупое, но очень милое, я неосознанно начинаю улыбаться ему в ответ, — ты защищаешь меня, мне ничего не страшно с тобой, вот, — он запинается, боится озвучить то, что хочет сказать, но я глажу его по плечу, все так же улыбаясь, он решается, — я хочу защищать тебя пока ты спишь. Я не хочу, чтобы тебе было страшно. Ты помогаешь мне, и я хочу помочь тебе... И, прошу, перестань так улыбаться, я понимаю, что это бред полнейший, но это действительно то, чего я хочу. — Это не бред, это то, что мне нужно. — Правда? — Правда. И пусть я не знаю как ты будешь это делать, я рад, что ты хочешь избавить меня от этих кошмаров. Гарри целует меня, я отвечаю на его поцелуй, крепко прижимая к себе. Я не могу даже передать как сильно я не хочу терять его, как сильно я влюбился. И я в замешательстве, потому что "я люблю тебя" вновь пытаются слететь с моих губ, но я молчу, и я не знаю правильно ли поступаю. Я не хочу все усложнять, потому что мое признание может испортить нашу дружбу, насколько нам неловко будет, когда мы признаемся. Нет, я должен молчать, уверен, он и так обо все догадывается.