***
Последняя ночь. Кажется, именно такой она и должна была быть. Дело дошло даже до римминга, но эту ночь сделало лучше даже не то, что мы удовлетворяли друг друга так, как не удовлетворяли до этого, а то, что мы оба понимали, что это последняя ночь. Понимали, что нужно выложиться на полную, если так можно выразиться, но скорее всего, мы просто слишком любили друг друга этой ночью. Мы, я так точно, не думали о том, что утром наш летний роман закончится, мы думали о любви, поэтому ночь была... Волшебной. Да, думаю, она была именно такой. Я, Гарри и наша любовь. И в данную минуту мой "друг" лежит на моей груди, кончиками пальцы вырисовывая на ней буквы. — Я не могу разобрать что ты пишешь. — Это то, что это есть, — отвечает он. — И что это есть? — Любовь. — Любовь? — Начинаю хлопать глазами и прокашливаться. — Только другая. — Какая? — Знаешь, любовь ведь бывает разной. Человек не может не любить. Мы любим все: начиная от родной матери и заканчивая погодой. Дружба - своего рода тоже любовь, ведь так? — Наверное. — Ты ведь заботишься обо мне, Лу? — Забочусь. — Скучаешь, когда меня нет рядом? — Скучаю. — А когда я рядом, то тебе хорошо? — Хорошо. — Думаю, у друзей так и должно быть. — Конечно, — отвечаю я. — Знаешь, через 3 часа вставать, и я жутко хочу спать, но не буду. — Тебе нужен сон. — Тогда мы проспим наши последние три часа, Лу. — Мы ведь договорились в эту ночь сделать абсолютно все. Разве сон не входит в список "попробовать этой ночью все"? — Мы ведь говорили о сексуальных вещах. — Ты очень сексуально спишь, Гарольд. — Лу, — смеется он. — Я хочу, чтобы ты в последний раз уснул на моей груди. Гарри выдерживает паузу, но так и ничего не отвечая, кладет голову обратно мне на грудь. И когда я обнимаю его за плечи, то чувствую, как его горячие слезы катятся по его щекам и моей груди. — Тебе нужно успокоительное? — Почти что бесшумно спрашиваю я. Гарри кивает, ерзая своей кудрявой головой по моей коже, а затем приподнимается, давая мне возможность встать. Я подхожу к тумбочке, из которой Гарри каждый раз доставал таблетки с успокоительным, и достаю 4 таблетки, затем наливаю в стакан воду из графина, запиваю две таблетки, а остальное приношу Хаззе. Я вижу, как его глаза блестят от слез, поэтому просто отворачиваю голову в сторону: — Пей и ложись спать, — достаточно серьезно произношу, не желая сейчас тоже разреветься. Гарри молча выпивает успокоительное и ложится головой на подушку. Я ставлю стакан на прикроватную тумбочку и тоже ложусь, Хаз сразу же кладет голову мне на грудь. — Только спи, прошу тебя, — шепчу, поглаживая его спину. — Ты тоже. — Хорошо, — я вру, потому что даже если постараюсь, я не смогу уснуть. Я буду в последний раз слушать его биение сердца, дыхание. Запоминать мой любимый аромат мяты, запоминать, как Гарри выглядит, когда спит на мне, потому что не в ближайший месяц или два, но Гарри будет засыпать на ком-то другом, я просто знаю это. И это делает больно. И это больнее, чем его отъезд. Он засыпает в моих руках, как в первую ночь я засыпал в его. В первую ночь он давал мне успокоительное, в последнюю мы пьем его вместе, потому что оба не в состоянии пережить эту ночь. В первую ночь я не знал, как спать без объятий Гарри, в последнюю я не знаю, как жить без него. В первую ночь я совершенно не догадывался о том, как сильно влюблюсь, как сильно буду зависим от его мяты, которая просто помогала мне расслабиться, а теперь помогает жить. И мне останется лишь надеяться, что это сон. Что я проснусь, и будет только утро вчерашнего дня. Но это не сон, это кошмарная реальность. Я щурюсь, чтобы разглядеть который час показывают часы на стене. Уже почти что 4 часа утра. Так мало. Катастрофически мало. Так мало, что справиться с эмоциями мне никакое успокоительное не поможет. Мне поможет только чудо, способное остановить время или что-нибудь, что отменит отъезд Гарри. И сейчас я готов абсолютно на все, чтобы он не уезжал, но я уже ничего не могу сделать. Абсолютно ничего. Я даже не в силах продержаться всю ночь, глаза тяжелеют, и я засыпаю. Засыпаю, прижимая Гарри к себе как можно сильнее. — Я люблю тебя, — шепчу ему на ухо, и после этого буквально "вырубаюсь", потому что, все же, мы должны и в последний раз уснуть вместе.***
Я так устал всегда усыпать и просыпаться один, что один лишь голос Энн, который будит нас, заставляет меня выругаться. Гарри привстает, сонно постанывая, а затем обратно валится на меня. — Я никуда не поеду, — мямлит он, подминая меня под себя, как подушку или мягкую игрушку. — Завтрак на столе. Одевайтесь, Гарри, собирай последние вещи, и идите кушать. И Энн говорит это таким тоном, что мы оба понимаем, что Гарри уедет и ему даже не дадут заговорить на эту тему. Мой мятный ротик смотрит на меня уставшим, сонным и грустным взглядом. Я лишь киваю ему и одними губами говорю "нужно". Гарри сползает с кровати и плетется в душ. Я остаюсь сидеть на его кровати, которая этим летом была нашей. Так грустно прощаться не только с самим Хаззой, но и с каждой мелочью, которая стала нашей, с каждым местом в этом городе. Надеюсь, отчаяние, которое придет после его отъезда, поможет мне покончить с собой. Гарри возвращается в спальню. Все такой же сонный и грустный, он валится на меня и целует. — Я ненавижу этот день, — шепчет он. — Я ненавижу его сильнее. Хаз опускается поцелуями к моей шее, а я обхватываю его талию руками, пытаясь, как можно лучше запомнить, каково это - обнимать любимого человека. — Гарри, быстрее! — Становится слышен голос Стайлса старшего. Хаз оставляет на моей коже последний поцелуй и встает. Он подходит к своему письменному столу и берет в руки несколько рисунков: — Пусть они будут у тебя. Я подхожу к нему и молча беру из его рук рисунки. — Спасибо, — хриплю я. Гарри качает головой, затем морщится и выходит из комнаты: — Я жду тебя внизу. Я складываю губы в тонкую линию и грустно улыбаюсь. Да уж, это утро наступило. Думаю, вечером я все же встречусь с Меттом.***
Уже одетый я спускаюсь к Гарри и его семье. Все, кроме моего "друга" уже поели. Я вижу, что стоит тарелка и для меня, но я совершенно не голоден. — Ешь, — тихо обращается ко мне Джемма, которая сидит на подлокотнике дивана. Я вижу, что на ней лица нет не меньше, чем на нас с Гарри. — Нет, спасибо, — все еще хриплю я. — Мы отнесем ваши вещи в машину, — говорит Джон, — когда Гарри доест, закроете дом на ключ, прощаться будете возле машины. — Хорошо, пап, — Джемс выдавливает из себя подобие улыбки, и ее родители принимаются выносить чемоданы своих детей на улицу. А мы втроем молчим. Я пристально смотрю на то, как Гарри ест, вернее, смотрю на то, как он заставляет себя есть. Но меня отвлекают всхлипывания Джеммы. Я поворачиваюсь к ней лицом и молча обнимаю. Гарри резко кидает ложку на стол и встает: — Я поел, — проговаривает он и выходит на улицу. Я усмехаюсь, потому что мне удается в последний раз увидеть, как он ревнует. Выхожу следом за ним, а Джемс закрывает за нами входные двери. — Давайте быстрее, — говорит Джон, садясь в машину. После его слов Джемс сразу же хватает меня за руку и притягивает к себе. Я крепко обнимаю ее. — Я так понимаю, что вам с Гарри для прощания понадобится намного больше времени, поэтому попрощайся со мной первой. — Конечно. — Ты был отличным другом. И хоть ты стал придурком, я буду скучать по тебе. Я прижимаю Джемму к себе, гладя ее по волосам: — Люблю тебя. Спасибо, что познакомила с твоим братом. — И я люблю тебя, — сквозь слезы смеется она, — ладно, сейчас тушь потечет. — Девчонки, — смеюсь я, отстраняясь от своей подруги, но она снова бросается мне на шею, — пиши мне. — А ты мне. И она наконец отстраняется от меня. Джемс целует меня в щеку и идет к машине. Мы с Гарри остаемся одни. Я вижу, что он ревнует, поэтому улыбаюсь и притягиваю к себе. — Люблю тебя. И я люблю тебя, — ворчит он, при этом обнимая меня. — Еще я поблагодарил ее за то, что она познакомила меня с тобой, — улыбаюсь, целуя Гарри в щеку. — Да, — продолжает ворчать он. Я улыбаюсь, чувствуя, как слезы начинают градом катиться по моему лицу. — Обещай писать. — Обещай отвечать, — и я слышу, как его голос дрожит, он тоже плачет. — Обещай, что не сведешь наши парные татуировки. — Обещай, что вообще набьешь их, — смеется он. — Обещай, что всегда будешь моим, — говорю я, в последний раз смотря на его лицо. — Обещаю, — шепчет Хазза и закрывая глаза, наклоняет голову. Он целует меня. Я мгновенно отвечаю на поцелуй. — Обещай хранить мое сердце, — сквозь поцелуй прошу я. — Обещаю, — отвечает мне в губы он. И мы молча продолжаем целоваться до тех пор, пока Джон не кричит, что уже пора ехать. Гарри нехотя отлипает от моих губ, я вытираю с его глаз слезы. — Ничего не говори, — торопливо проговариваю, когда вижу, что он собирается что-то сказать. — Хорошо, — улыбается он и оставляет на моих губах легкий поцелуй. Такой же, как наш первый. Я улыбаюсь, глотая слезы. Поправляю ему мою шапку и в последний раз вытираю слезы с его щек. — Ступай. — Я напишу сразу же, как приеду в Лондон. — Гарри! — Окликает его отец. — Надеюсь, мы еще встретимся когда-то, — улыбается мне он, но я не хочу ничего на это отвечать, потому что лучше больше никогда не видеть его, чем видеться раз в год. — Твой отец уже злится. Хазза кивает и вновь пуская слезы, разворачивается и уходит. Я остаюсь стоять и смотреть на то, как он садится в машину, как они уезжают. Как от меня уезжает моя первая любовь, как от меня уезжает жизнь. И я начинаю жалеть, что не дал ему сказать то, что он собирался. Быть может, это было признание в любви, но... Значит, так нужно. И я знаю только одно - я выполнил то, что хотел и обещал. Я испортил Гарри и научил его не бояться.