Альтер Эго

Юлька. На обход пришёл доктор Алик Борисович. - Как себя чувствуем, Юлька? Я хотела ответить, но тут у меня заныло в висках. Я встряхнула головой и сказала: - Спасибо, нормально. Утром болело немножко. Врач покачал головой, как-то сочувственно посмотрел на Алису и заговорил о море. Алиса молча слушала, отвернувшись. И только когда врач спросил про дельфинов, Алиса сказала: - Дельфиний словарь составляла. - Как интересно! – изумилась про себя я. В этот момент в палату заглянула медсестра Шурочка и сказала: — Алик Борисович, вас к телефону. Врач ушёл. - Что ж, вот и славно. – улыбнулась я про себя и спросила у Алисы: — Ты бежать раздумала? — Раздумала – ответила та. — А почему? — Простудиться боюсь. — А на самом деле? — На самом деле меня в этой пижаме тут же обратно привезут. — Ого! Уже прогресс, — сказала я. — Видишь, как полезно слушаться старших. — Это кто старший? — Я. — Тебе сколько лет? — Двенадцать. — А мне одиннадцать, — сказала Алиса. — Я думала, что тебе тоже одиннадцать. — Ты в каком классе? — спросила я. — Трудно сказать. Ты не поймёшь. — Ничего себе не пойму! Я в шестом, ты, наверно, в пятом. Вы что по литературе проходите? — У нас другие классы, — сказала Алиса. — Я сейчас по прикладной генетике стажируюсь. Это тебе что-нибудь говорит? — Говорит, — кивнула я. — А у нас английская школа. Только я думаю, что тебе ещё рано генетикой заниматься. — Никогда не рано, — сказала Алиса. — Я буду космобиологом, как отец. А без прикладной генетики в биологии делать нечего. — Ой! — сказала Я. — Послушал бы тебя Алик! — А что? — Да ты же ничего не помнишь! Даже как твоя фамилия. А оказывается, твой отец космобиолог. — Это нечаянно вспомнилось… — Ну, тогда я тебе помогу, — сказала я. — Если твой отец космобиолог, то он не в Москве работает. Поэтому тебя ещё и не нашли. Он или в Байконуре на космодроме работает, или в Звёздном городке. — Нет, — сказала Алиса, — он в Москве работает, в Космозо… — Где? – растерялась я. — В одной организации. Только он сейчас улетел на конференцию. И вернётся через две недели. Вернётся… а я уже почти неделю зря потратила. — А мама твоя? — Мама на… И тут Алиса осеклась, как подпольщица, которая чуть было не проговорилась на допросе. — Тоже вспомнила? — спросила я. — Вспомнила и забыла. — Ой, и трудно нам с тобой! — воскликнула я. Тут в палату пришла сестра Шурочка с градусниками и лекарством. Она относилась ко мне с какой-то странной жалостью и была настойчива, когда дело касалось приёма лекарств. Так что я давно придумала способ: закрывала глаза и глотала горькую пилюлю, воображая, что принимает лекарство кто-то другой. На этот раз Шурочка дала лекарство Алисе, а не мне и промолвила: - Сегодня мне голову мало отрубить! Я лекцию прогуляю! Наверное, влетит! — Наверно, вы в кино пойдёте? — сказала я. — В самую точку! Алик Борисович билеты взял. Даже не понимаю, почему он меня пригласил. Я думала, он меня и не замечает. Он такой учёный! — А что смотреть будете? – поинтересовалась я. Алиса промолчала. — Французскую комедию, я названия не помню. Луи де Фюнес играет. Знаете, такой вот. — и Шурочка скорчила рожу, чтобы показать, какой из себя Луи де Фюнес. — Я его знаю, — сказала я. — Он смешной. Ты, Алиса, его помнишь? — Нет, — сказала Алиса. — Никогда не видала. — Бедная девочка! — сказала Шурочка. — Но Алик Борисович обещал, что ты обязательно поправишься. — А она нарочно ничего не вспоминает, — сказала я и краем глаза поглядела на Алису. — Она хочет все старые фильмы снова посмотреть. Нам с вами, Шурочка, неинтересно, а ей теперь вдвое больше удовольствия предстоит… — Как тебе не стыдно, Юля! — возмутилась Шурочка. — Опять ты шутишь! - и ушла расстроенная. — Что бы я отдала, чтобы сейчас в кино попасть! — сказала я. — Что? — спросила Алиса. — Ну, например, ужин. — Ты и так ужин не ешь, — сказала Алиса. — У тебя ещё полная тумбочка вкусных вещей осталась, которые бабушка принесла. И в холодильнике в коридоре лежат. — Это все не считается, — сказала я. — Если тебе чего-нибудь хочется, бери. А то моя бабушка расстраивается, что тебя никто не навещает. - Пирожки у твоей бабушки вкусные. Только тебе их пока нельзя. - Через неделю мне все можно будет. — А вот чего ты никогда не ела, — сказала Алиса, — это брамбулет. — Такого блюда нет, — изумилась я. — У вас нет, а у нас есть. — Из чего же твой брамрулет делают? — Не брамрулет, а брамбулет. Я его сама готовить умею. Ты берёшь обыкновенный мангустин и жаришь его в петеяровом масле минут пять. — Значит, в петеяровом? — Именно в петеяровом. — А если я хочу в сливочном? — Тогда ничего не получится. — А из чего делают петеяровое масло? — Из ангельдинских петеяров, разве непонятно? — Совершенно понятно. Обожаю ангельдинские петеяры. А обычные мангустины ты откуда достаёшь? — Как откуда? Из Индии. — Так ты, оказывается, кулинар-искусник. — Да что с тобой разговаривать, все равно не поверишь! — сказала Алиса. — Знаешь, мне кажется, что я уже всему поверю. Я почувствовала, что Алиса вот-вот откроет тайну, но та замолчала. Взяла одолженный у меня журнал «Юный натуралист», читала как ни в чём не бывало. Приставать я к ней не стала. Не хочет, не надо. Сама взяла книжку. Так мы и читали, наверно, целый час. Потом Алиса вдруг отложила журнал в сторону и сказала с возмущением: — Изверги какие-то! — Ты это о ком? — Тут написано про охотников. Ранили оленёнка и ушли. — В журнале же рассказано, как мальчик этого оленёнка подобрал и выходил. Там никто таких охотников не защищает. — Вообще все охотники изверги, — сказала Алиса. — И такие и другие. Нет никакой разницы. — Ты чего злишься? — спросила я. — Я не охотник. — А если ты не охотник, ты хорошая, значит, и что другие делают, тебе все равно? — Если охотники соблюдают правила и не браконьерствуют, то никто им не может запретить это делать. — Ты в самом деле так думаешь? — А ты не так? Странные складывались у меня с этой Алисой отношения. Вроде бы и не ссорились, а всё время были готовы поссориться. Какое-то между нами было непонимание. — Я вообще не вижу разницы между тем, чтобы убить животное или убить человека, — сказала Алиса злым голосом. Я делала вид, что читаю, даже страницы переворачивала, но первой заговорить с Алисой не хотела. Прошёл, наверно, целый час, и вдруг Алиса спросила: — Так ты в шестом классе учишься? — Да, в шестом. — А какая буква класса? — «Б». — Правильно, — сказала Алиса. — В шестом «Б». Это мне и нужно. Двадцать шестая школа? — А ты как догадалась? — Мне очень нужно, чтобы ты училась в двадцать шестой школе. Должно же мне повезти. — Ничего удивительного, что я из двадцать шестой. И школа моя поблизости. И больница районная. Удивительней было бы, если бы я училась в Сокольниках. А зачем тебе наша школа? — Мне школа не нужна. Мне нужен Коля из твоего класса. Как его фамилия? Где он живёт? — Какой Коля? Их у нас в классе три. Сулима, Садовский и Наумов. — Как так — три? Я думала, один. Это все осложняет. — Что осложняет? Ты не человек, а сплошная загадка! И не верю я, что ты память потеряла. Притворяешься ты, а зачем, не пойму. — Мне нужно найти мальчика Колю, который учится в шестом классе «Б». Просто правда так невероятна, что не поверишь. — Поверю. — Я все расскажу. Не торопи меня. Но ты должна мне помочь найти Колю. — Как я тебе помогу? Ведь ты не знаешь его фамилию. Если тебе от него что-то нужно, приходи к нам в класс и сама спроси. — А я его никогда не видела. — С ума сойти! Ну, спроси всех трех по очереди. — А вдруг он не ответит? Вернее всего, не ответит. Открылась дверь, и вошла моя бабушка Мария Михайловна, которая почти каждый день приезжала после работы. Пришлось прекратить разговор. Я даже огорчилась, что бабушка пришла не вовремя. Она принесла новые журналы, письмо из школы - от ребят из класса. — Ты только не очень читай, тебе не велели, — сказала бабушка. — Всё-таки сотрясение мозга, с этим шутить нельзя. Затем бабушка отдала мне ключ от моей квартиры и вздохнула: - К сожалению, я должна срочно уехать на неделю. Заболел Лукьян Петрович, мой двоюродный брат. Не знаю, успею ли я вернуться до твоей выписки. Я договорилась с врачами, чтобы тебя, внучка, перевели на амбулаторное лечение. Когда бабушка ушла и принесли ужин, Алиса выбралась из-под одеяла своей кровати и сказала: — У тебя бабушка очень славная. — Знаю, — сказала я. — Не ты одна так думаешь. А какая у тебя мама? — Она очень умная — сказала Алиса. — Не представляю, как её обмануть, ну просто не представляю. Я вообще-то врать не люблю… — А кто любит? — удивилась я. — Но иногда приходится. Чтобы не огорчать. Ведь родители жутко за нас огорчаются. Уже стемнело, заглядывал Алик Борисович, попрощался, но про кино не сказал. Потом заглянула Шурочка, тоже попрощалась и сказала: — Ну это просто удивительно. Я так рада, девочки, так рада! Только никому ни слова. — Клянёмся! — сказали Алиса и я. Когда, Шурочка убежала, мы расхохотались и долго не могли остановиться. — У взрослых бывают тайны, о которых даже думать смешно, — сказала, смеясь, я. — У так называемых взрослых, — поправила её Алиса. — Она всего лет на шесть-семь старше нас. Пустяки. — Пустяки, — согласилась я. — Расскажи мне про свой класс, — сказала Алиса. — А что рассказать? — Как вы учитесь, часто ли ходите в школу, какие специальности у вас — все расскажи. — Я даже не знаю, с чего начать. Ведь ты и так все знаешь. — Я все забыла. Считай, что я ничего не знаю. Ровным счётом. — Я не знаю, когда тебе верить, а когда нет. — Честное слово, я почти ничего не знаю о твоей школе. Не знаю, как у вас учатся, как в школу ходят… — А сколько у нас классов, помнишь! — Кажется, десять. Правильно? — Видишь, вспомнила. А с каких лет в школу идут? — С пяти? — Ой, Алиса, с семи! Ты или великая притворщица, или на самом деле у тебя каша в голове. Постой, а может, ты не только не из Москвы, а даже не из Советского Союза? — Как ты себе это представляешь? — спросила Алиса строго. — Ну, может быть, ты туристка, приехала из-за границы вместе с родителями и потерялась. — А разве я плохо по-русски говорю? — Нет, хорошо. — Совсем хорошо? — Совсем. — Спасибо. Значит, в школу идут только с семи лет? А что же до этого делают? — В детский сад ходят, играют, пирожки из песка делают… Ну что малышам делать? — Странно, — сказала Алиса. — В пять лет я уже… — и замолчала. — Что ты в пять лет? Кто-то шёл по коридору, остановился за дверью, но не вошёл, а как будто прислушивался к разговору. Дверь была застеклённая, матовая, и на ней был виден силуэт человека. — Кто это может быть? — спросила Алиса. — Мало ли кто! А тебе не все равно? Ты кого-нибудь ждёшь? — Нет. — И всё-таки я думаю, что ждёшь. Я бы на твоём месте всё время дрожала от ожидания. Вдруг откроется дверь и войдёт твоя мама? — Не войдёт, — вздохнула Алиса, — я здесь одна. — Ну, а если войдёт? — Уж лучше бы не входила. — Она с тобой плохо обращалась? Может, ты из дому нарочно убежала? Может быть, у тебя не мама, а мачеха? Злая? — Не мели чепуху, — ответила Алиса. — У меня чудесная, просто замечательная мама, не хуже твоей. — А вдруг она войдёт, а ты её не узнаешь? У тебя ведь амнезия. — Может быть, — сказала Алиса и отвернулась к стене. Может быть, заснула, а может быть, потихоньку плакала. Я не могла сказать наверняка, хотя прислушивалась.