Игровое

Берте была хорошей сестрой. Петц и Калаверас всегда оставляли на нее Коан и держались сами по себе, глядя на младших сестер с позиции взрослых; это выглядело довольно глупо, учитывая, что их разница в возрасте с Коан была совсем незначительной, и уж тем более меньшей она была с Берте. Они никогда не были дружной четверкой сестер, они были двое и двое — а впрочем, и так особой приязни между ними не теплилось. Кто придумал, что любовь передается с кровью? Берте хотела бы ненавидеть младшую сестру, но вместо этого ненавидела себя, правильную послушную девочку, которая не смеет перечить старшим. И она снова брала за руку Коан, шла с ней на прогулки, играла в уже надоевшие куклы и отвечала на бесконечные вопросы, рождающиеся в кудрявой голове, вопросы, на которые она сама уже давно успела найти ответ. Коан цеплялась влажной ладошкой за ладонь сестры, восторженно глядела на ту темными блестящими глазами, ей, должно быть, казалось, что сестра знает все; Берте листала вечерами справочники, засиживалась за книгами: ей невольно хотелось соответствовать ожиданиям. Почему у Коан камни в воде тонут, а у Берте прыгают по поверхности, как лягушки. Почему шарики лопаются, если ткнуть в них иголкой. Почему... о господи, почему небо голубое. Получив правильный ответ, Коан улыбалась уголками губ, так, словно поняла нечто важное, присоединила некое знание к сокровенному хранилищу тайн и истин вселенной в своей голове, улыбка у нее была лукавая и довольная, один в один такая, какие обычно изображают на лицах маленьких детей и богов. Коан улыбалась. Берте смотрела на нее еще мгновение. Потом щелкнула пультом: изображение пошло помехами и пропало. Стоявший за колонной Рубеус оторвался от стены, прошел через зал легким ленивым шагом, глянул в сторону затухающего стекла, усмехнулся чему-то коротко, мельком. Потом наклонился через плечо Берте, поднял пульт; Берте обдало жаром чужого тела, и она невольно поежилась, отодвигаясь. Рубеус почувствовал движение, задержал ладонь на ее плече. — Глупая младшая сестра? — спросил он полушепотом, снова склоняя голову. — Кому нужны эти младшие. Берте почувствовала, как внутри нарастает досада: её не так раздражало липкое тепло чужой кожи, как собственная неосмотрительность. Она была уверена, что прекрасно сыграла презрение и безразличие к судьбе Коан перед старшими сестрами, людьми, которые прекрасно ее знали, но совершенно чужой человек смог развеять ее притворство без усилий. А может, не так и хорошо они ее знали. Она чуть повернула голову, посмотрела на Рубеуса искоса, прищурила глаза. — Угадай, что у меня для тебя есть, — сообщил тот, сжимая пальцы на ее плече. — Сообщение от вышестоящего начальства? — предположила Берте, улыбаясь. Рубеус помрачнел. — Предпочитаешь прыгать через ступеньку, да? — спросил он, и хватка пальцев стала жестче. — Кому нужны эти младшие, — ласковым тоном отозвалась Берте. Рубеус наконец отпустил ее плечо, выпрямился, глянул обычным своим взглядом — холодным и безразличным. Неинтересно играть в кошки-мышки с другой кошкой. — Тебя вызывает принц, — бросил он, отворачиваясь. — В центральном зале через полчаса. В зале было темно, недостаток света скрадывал просторность помещения, каждое движение вызывало всполох теней в затемненных зеркалах вдоль стен. Берте быстрым шагом прошла к высящемуся на возвышении креслу: ярко-голубые тени испуганно пронеслись в отражениях, замерли, когда она опустилась на одно колено. Принц был одет в белое с ног до головы, но этот цвет, слепяще-яркий в темноте зала, почему-то терялся в зеркалах, словно его заглушали поднимающиеся из глубины тени и оттенки. Алмаз поглаживал пальцами подлокотник кресла, смотрел рассеянно мимо Берте, словно мыслями был где-то не здесь; его вид наводил на мысль, что визит подчиненной оторвал принца от занятия, поглощавшего до того все его внимание — каких-нибудь вопросов огромной важности, вроде судьбы целой планеты или хотя бы экипажа всего корабля. Как бы Рубеусу ни льстила мысль о своей власти над сестрами, некоторые вопросы, касающиеся членов клана, мог решать здесь только этот человек. — Такого никогда раньше не случалось, — заметил он, наконец, и вздохнул, слишком занятой и слишком усталый, чтобы размениваться на церемонии и приветствия. Берте молча кивнула: она знала, и он знал об этом, что речь пойдет о предательстве Коан. Глупая младшая сестра. Берте хотела бы ненавидеть ее, но не могла. Видеозаписи, поступившие с Земли на следующий день после провала операции в храме Хикава, обрисовывали новую жизнь сестры на Земле — блуждания по магазинам, чаепития с какими-то школьницами, пешие походы по городу с полной сумкой пробников косметики. Берте презирала ее за услужливость, с которой Коан обслуживала своих покупательниц, осуждала наивность, с которой она рвалась помогать потерявшимся в многообразии выбора, молча закипала, видя доверчивость, с которой сестра делилась своими мыслями и чувствами за чашкой чая с обычными, совершенно чужими ей людьми. Но не могла ненавидеть ее — на экране Коан улыбалась той самой своей лукавой и довольной детской улыбкой, словно, отправившись в тот день на Землю, она нашла там ответ на очередной свой глупый вопрос без помощи сестры. — Ведь это тебе поручена очередная миссия на Земле? — уточнил принц, и когда Берте кивнула, заключил: — Ну что же. Ты знаешь, что следует сделать, если ты встретишь предательницу Коан. Берте снова кивнула. Миссия была поручена Петц, но Алмазу об этом знать было необязательно. Петц не задавалась тонкостями вроде вопросов и ответов, а Берте очень хотелось, и она надеялась, что эта возможность у нее еще появится... встреть она на Земле Коан, ей очень хотелось бы, чтобы та напоследок задала ей тот самый, такой важный вопрос. Она не могла позволить Коан заблуждаться. Берте была хорошей сестрой.