Игровое

Нет, анон, просивший что-то по этому пейрингу — я про тебя не забыла, но не уверена, что это то, что тебе хотелось бы увидеть))) Профиль у Мотоки был как у настоящего сказочного принца — золотые волосы, правильные черты лица, затаенная грусть в глазах. Чашку с чаем он ставил на стол небрежным жестом, не оттопыривая мизинец, как положено аристократу — но выходило у него это все равно естественно и изящно; все у Мотоки получалось естественно и изящно, так же как всегда красиво и кинематографично выглядят скачущий по полю арабский конь или несущийся вслед за брошенным мячом золотистый лабрадор: порода, словом. Мотоки выглядел как герой рекламного ролика, когда пил чай, что-то благородное проскальзывало в его осанке, когда он стоял посреди зала игровых автоматов, спрятав руки за рабочий фартук, и даже когда мел площадку перед "Короной", он оставался сказочным принцем, ну разве что, возможно, скрывающимся инкогнито. Вот Мотоки размешивает сахар в чашке плавными ровными движениями, и ложечка звякает о кубики льда. Вот он откладывает ложечку на блюдце, легко, беззвучно. Вот вскидывает кисть руки, возвращая на место сползшую манжету и браслет часов: на руке Мотоки носил одновременно два браслета и один постоянно прятал под рукавом рубашки. Все равно они спешили на шесть часов. Макото незаметно вытягивала шею, чтобы увидеть побольше поверх затылка сидящей рядом Усаги, и млела и таяла, как мороженое на ярком не по ноябрю солнце. Ветер гнал за окном желтые листья гингко, рассыпая по асфальту золото горстями. Незаметно это стало их общей привычкой: возвращаясь из школы, Усаги заворачивала в игровой центр, словно ноги сами вели ее туда, Макото шагала следом, потому что ей, честно говоря, бывало все равно, куда идти, Мотоки и Мамору шли из университета по одной дороге. Перед тем как перенять очередь у сменщика, Мотоки заваривал чай в подсобке на троих — или на четверых, как придется. Раньше их бывало трое: с ребятами шла Рейка. Усаги шумно тянула чай и вопреки обыкновению, не разговаривала. Сидящий напротив нее Мамору чай не пил вообще, методично помешивал его ложечкой: если бы в чашке было молоко, он бы уже сбил масло. Макото сидела на месте Рейки и чувствовала себя так, словно сидела на подушечке для иголок. Только Мотоки был как всегда — всегда улыбчивый, гостеприимный и приветливый, как будто настроение у него никогда и ничем не затуманивалось. Даже улыбка у него была как осеннее солнце: теплая и немного печальная. И голос, конечно — голос у него был совсем как у семпая; наверное, он был и еще чем-нибудь похож на семпая, только Макото почему-то не могла толком вспомнить его лицо. — Усаги-чан, — говорил Мотоки ласково, — возьми еще сладкого, не стесняйся. Усаги сопела и косилась через стол. — Ты разве не видишь, она принесла данго с собой, — говорил Мамору, глядя на Усаги, как сытая кошка на новую породу мышей. Усаги заливалась сердитым румянцем, ловила хвостики в ладони, разглаживала их по всей длине. Уши у нее были совсем розовые. Макото все еще приходила к Мотоки домой: теперь в квартире у него было идеально чисто. Макото ревностно следила за чистотой и порядком ввереного ей дома — едва ли не больше, чем за собственной квартирой. Мотоки иногда как будто вспоминал о том, что должен убираться сам, и делал какие-то попытки навести лад: выбросил упаковки из-под быстрых обедов из супермаркета, убрал разбросанные по столам географические карты и журналы по археологии, смел пыль с верхней полки и убрал туда фотографию Рейки. В этом был бы толк, если бы Макото не была такой высокой: теперь это фото оказывалось во время уборки прямо у нее перед глазами. За окном было пасмурно, серо: на асфальте иногда появлялись редкие темные пятнышки, словно дождь все собирался пойти и никак не мог решиться. В подсобке было тепло. В Африке, наверное, жарко. — Мотоки, ты не хочешь помочь мне со спектаклем? — спрашивал Мамору, размешивая в чашке которую уже ложку сахара. — Мне нужно организовать развлечение для поступающих первокурсников, а Асанума смотрит на меня так, словно ждет, что я буду показывать фокусы. Усаги фыркала, не выдерживая, хихикала: — Ха-ха, будешь доставать из цилиндра кролика? — При всем моем желании, ты в него не влезешь, Оданго-атама. — Я не Оданго-атама! Меня зовут Уса... а, черт. Мотоки как будто не слушал, пил свой чай, смотрел в окно. Вид у него в самом деле был как у принца, не хватало только короны и принцессы. Макото сидела на чужом месте и хотела стать сказочной феей: они обычно заботились о принцах, а еще были крохотными и умели становиться невидимыми. За столом в подсобке сидели четверо, чуть больше и чуть меньше, чем нужно. Если бы взять интеллигентность и тихую спокойную уверенность Ами, если примешать красоту и изящество Рей, если добавить доброжелательность и добрый нрав Усаги — вот тогда вышло бы нечто похожее, а от Макото в Рейке ничего не было бы, даже оттенок каштановых волос у них не совпадал. Мотоки, рассеянному растяпе и неряхе, и в самом деле не помешала бы добрая фея, он все время что-то забывал — захватить обед на работу, взять зонтик, шарф, не помнил, что уже ноябрь, близится зима и на улице холодает. Мысли его все время были где-то далеко — там, наверное, было жарко и сухо, и не нужно беспокоиться о промокших ногах. Мотоки носил легкие рубашки, пил чай со льдом, оставлял в чашке налет от заварки, промокшие носки он сворачивал в грязные комочки и стыдливо прятал в летних туфлях, а потом никак не мог найти им пару. Он был таким невыносимым, что Макото иногда хотелось бросить все и уйти. Дождь нагрянул неожиданно, ветер налетел шквалом — по плиткам неслись потоки воды, унося за собой опавшие листья. Макото перебегала от одного полосатого навеса к другому, отыскивая открытую дверь комбини, но было уже поздно. Когда она наконец нашла работающий магазин, начало смеркаться, а дождь и не собирался стихать. В магазине Макото купила зонтик — обычный, дешевый, из прозрачного винила, зато сквозь него было видно небо. Район, в который она забрела, был знакомым и незнакомым ей одновременно: это было как приехать в дом, где ты жил в детстве, или вернуться в прежнюю школу и увидеть, как все изменилось. Школа здесь тоже была. Ворота запирали; несколько парней спешили чуть поодаль по улице, прикрывая головы портфелями: наверное, какой-то клуб задержался допоздна. Макото посмотрела сквозь дождь им в спины, щурясь, и вдруг вздрогнула: ей показалось, что там, впереди, среди школьников, мелькнул светловолосый затылок. — ...потом Ибараги передает мне мяч, и я пасую Мацуяме... Голос был знакомый, интонации — тоже, даже в том, как парень забрасывал портфель на плечо, было что-то привычное, но конечно, это не мог быть Мотоки — это был какой-то школьник, старшеклассник, судя по нашивке с эмблемой школы на плече. Макото хорошо помнила этот герб — на ее старой форме был точно такой же. Когда старшеклассник обернулся к кому-то из собеседников, Макото увидела его лицо. До "Короны" она добралась, когда уже почти совсем стемнело. Дождь и не думал прекращаться, из дождевых труб вовсю хлестало, в решетке у тротуара шумела вода. Мотоки сидел на тротуаре, накрыв голову пиджаком, вслепую шарил рукой между прутьев. Когда Макото подошла ближе, он прищурился и сказал: — Мако-чан? Обронил ключи от подсобки, а там мой зонтик, представляешь. Ресницы у него слиплись стрелками, волосы потемнели от воды и прилипли ко лбу. Рубашка промокла насквозь, на закатанных манжетах остались следы ржавчины — ее, конечно, следовало немедленно отправить в стирку, и ноги у Мотоки были, наверное, совсем ледяные. Все-таки они были совсем непохожи. — У меня есть, — ответила Макото.