Первый снег

      Чем ближе вожак Северной стаи приближался к чужому Становищу, тем четче чувствовался запах крови, страха и отчаяния. Снежному стало не по себе, когда он вспомнил слова Чернолапого о ране вожака стаи Запада. Но Острый Коготь не может умереть, он нужен своей стае, он нужен долине и… белый волк не мог этого до конца понять и принять, но Острый Коготь был нужен и ему, какая-то часть его души одновременно нашла и потеряла что-то очень важное для себя.       Осторожно выглянув из ствола дерева, чужак насторожил уши и внимательно посмотрел вокруг. В том, что это именно Становище, сомнений не было: все волчьи стоянки похожи между собой, везде есть некая возвышенность, с которой к стае обращается вожак, ото всех пахнет большим скоплением волков и принесенной сюда, оставленной про запас добычей. Каждое Становище несет в себе ощущения покоя, преемственности и дома, но только не сейчас. Снежный всем своим существом ощущал разливавшуюся во все стороны от этого места тревогу. И собственное сердце невольно забилось сильнее, сделав дыхание прерывистым. Как Западные волки отнесутся к приходу чужака? Но времени на размышления у него не было, и пока мысли не заставили белого волка отступить и снова сбежать прочь, он решительно сделал шаг вперед и вышел на свет.       Все вокруг пришло в движение. Множество пар глаз одновременно оказалось направлено в его сторону. Волки поднялись на лапы и настороженно уставились на пришельца. Они словно готовились к бою. К своему последнему бою, после которого не будет уже ничего. И Снежный оказался один против целой стаи. Один, как и много лун назад. Он медленно обводил взглядом чужих волков. Острого Когтя среди них не было. «Вожаку Западной стаи стоило немалых трудов дотащиться до своего Становища. Возможно, он получил серьезную рану, еще когда мы только ступили в эти земли», — вновь прозвучали в ушах недавние слова Чернолапого. И тут же белого волка посетила другая мысль, острая и жесткая в своей ужасающей правоте: Острому Когтю не долго оставаться вожаком. Его догадка лишь подтвердилась, когда из враждебно настроенной толпы отделилась грязно-бурая крепкая фигура. Так вот кто, по всей видимости, возглавит Западную стаю, когда Острый Коготь уйдет охотиться по Лунным Тропам. Или уже ушел? Но тогда все напрасно, весь его путь, все метания окажутся напрасными.       Чужой волк между тем остановился на почтительном расстоянии и недоверчиво разглядывал неожиданного гостя, из груди вырвался тихий и от того еще более угрожающий рык. Белый волк весь напрягся, готовый отразить нападение, но взгляд бурого волка уже устремился за спину Снежного, он насторожил рыжие уши и принюхался. Только убедившись в том, что чужак пришел один, волк заговорил.       — Что вожаку Северной стаи нужно на территории Западной? — взгляд оставался враждебным, но голос прозвучал спокойно.       Снежный набрал в грудь побольше воздуха.       — Пришел поговорить с вашим вожаком, — он надеялся, что это до сих пор Острый Коготь, если же нет… у Снежного есть и другой вопрос, который одинаково важен для каждого из них.       На миг белому волку показалось, что желтые с темными крапинками глаза посмотрели чуть насмешливо и как бы с вызовом, но в них было и кое-что другое — понимание. Несколько мгновений вожак одной стаи и преемник вожака другой молча смотрели друга на друга, испытывая, оценивая и выжидая, ни скажет ли кто-то из них что-нибудь еще. Снежному хватило этого времени, чтобы по достоинству оценить незнакомого волка. Если Острый Коготь действительно так плох, то он оставляет родную стаю в надежных лапах. Густая грязно-бурая шерсть, на чутких ушах переходившая в ярко-рыжий, скрывала крепкое грациозное тело, проницательный взгляд был открытым, твердым и решительным. Он не был жесток, и будь они сородичами, то наверняка могли бы стать и друзьями.       — Искроух, — обратилась к западному волку одна из волчиц его стаи, — что будем с ним делать?       Он повернул голову, чтобы взглянуть на говорившую, затем снова повернулся к пришельцу. Твердый голос Искроуха относился одновременно и к Снежному, и к Западной стае.       — Острый Коготь захочет поговорить с чужаком, — что-то холодное и торжественное прозвучало в его голосе, отчего сердце забилось в разы чаще.       Не сказав больше ни слова, бурый волк коротко кивнул и мотнул головой в сторону своей стаи — за их спинами виднелась возвышенность, а под ней вероятно пещера вожака. Этот молчаливый жест означал, что чужак может пройти и должен следовать за ним. И Снежный пошел. Волки нехотя давали ему дорогу, и молодой вожак почувствовал, как тело его словно погружается в бездну. Возле пещеры волнение его только усилилось. А Искроух остановился у самого входа, склонил голову почти до земли, затем на мягких лапах прошел внутрь, коротко рыкнув о своей приходе. За ним, выждав какое-то время, последовал пришелец.       Когда глаза Снежного привыкли к полумраку, он увидел перед собой двух волков, стоящих над телом третьего. Один из них был Искроух, который сейчас взволнованно переминался с лапы на лапу, в другом Снежный с удивлением узнал Шрама. Старик с исцарапанной мордой не вышел наружу, когда стая взволновалась от появления на их территории чужака, нет, он остался охранять покой своего умирающего вожака и быть может одного из самых близких волков в стае. Снежный вспомнил, как, повинуясь идущему из самого сердца порыву, раскрыл северянам тайну происхождения Золы и Вольного Ветра, чтобы его вожак могла хотя бы перед смертью признать своих детей, от которых была вынуждена отказаться в угоду жестокому закону стай, и чтобы хоть последние минуты жизни ее подросшие волчата пробыли с ней, чтобы могли провести ее последнюю ночь под Луной возле мертвого тела матери… Вспомнил и невольно восхитился верностью пожилого волка. Сейчас он уважал старика больше, чем когда тот был борцом своей стаи и готов был рвать глотки врагам. Снежный не сомневался, что и заметно одряхлевший, со свалявшейся шерстью на костлявых боках, покрытых свежими отметинами вражеских клыков, Шрам еще может на последнем издыхании бросится в свой последний бой, из которого он уже не выйдет победителем, но и заберет с собой жизнь противника. И сделает он это ради Острого Когтя и Западной стаи. Сделает, потому что этого требует закон, это подразумевает верность.       Затем взгляд голубых глаз скользнул к третьему, распростертому на земле, и в сердце закралось новое чувство, которое Снежный никак не ожидал испытать сейчас — жалость. У него не было сомнений по поводу того, кем являлся этот несчастный. Былая мощь и твердая воля покинули вожака Западной стаи. Сейчас перед Снежным лежал слабый, умирающий старик, мучительно доживающий последние долгие мгновения жизни. Сейчас вожак Западной стаи казался таким древним и усталым, словно уже много лун нес в себе тяжкое бремя и, в конце концов, без сил повалился на землю. Бока с поредевшей и словно припорошенной снегом шерстью тяжело и часто вздымались и опадали в такт затрудненному дыханию. От лежащего веяло слабостью, болью и кровью. Он уже почти полностью сдался смерти, и лишь слабое осознание незавершенности своего жизненного пути удерживало старого вожака от ухода к Лунным Братьям и Сестрам.       Белый волк замер у входа, не зная, как поступить. Все слова, все мысли о прошлом и настоящем улетучились, стоило только взглянуть на состояние Острого Когтя. Теперь ему понятно напряжение, с которым его встретили западные волки, и спокойствие, с которым Чернолапый разгуливал в опасной близости от чужого Становища. При таком вожаке стая как никогда уязвима, особенно, если об этой слабости знают другие. Точнее он с самого начала знал, что увидит, но до последнего момента не хотел верить, что все будет именно так, не представлял, насколько все ужасно.       Но вот черный волк словно бы почувствовал присутствие в пещере постороннего и зашевелился, пытаясь приподняться на ослабевших лапах. Почти тут же Шрам придвинулся ближе к нему и, обнюхав вожака, с неожиданной нежностью прошептал:       — Тише, Звездоглаз запретил тебе вставать.       — Кто здесь? — некогда сильный и звучный голос Острого Когтя казался бесплотным, но в нем все еще слабо слышалось требование. — Я чую чужой запах.       Шрам неуверенно покосился на пришельца, затем взглядом велел Искроуху покинуть пещеру. Тот молча повиновался, бросив на прощание Снежному мрачный взгляд.       — Здесь белый северянин, — нехотя ответил он.       Острый Коготь повернул голову и приоткрыл глаза. Взгляд, некогда цвевший зеленью, тоже потух, как и все в черном волке. Сейчас с трудом можно было поверить, что когда-то в них пылала жизнь, тот дикий огонь, что мог освещать путь целой стае. Но вот, наконец, взгляд прояснился, и в нем мелькнула какая-то мысль.       — Это ты, — еле слышно прошептал умирающий. — Я надеялся, что ты придешь.       Снежный не знал, что ответить. Медленно приблизившись к отцу, он склонил голову и втянул ноздрями больной воздух.       — Горные стаи дали всем нам три дня на подготовку к следующей битве, которая раз и навсегда решит, кому будет принадлежать долина. Я знаю их, я жил среди них и знаю, каково приходится волкам на горных территориях. Они не отступят.       Острый Коготь приподнял голову и посмотрел на сына. На один краткий миг в глазах его сверкнул былой огонь, после чего они вновь стали мутными и бесконечно усталыми.       — Как и мы. Волки никогда не отступают, где бы они не жили.       Он помолчал немного, затем с легкой мольбой, словно боялся не получить ответа, спросил:       — Ты жалеешь, что покинул их?       — Там мне было не место, — холодно отозвался Снежный. — Они ненавидели меня за то, кем был мой отец. И мою мать они тоже ненавидели за то, что она не перегрызла мне глотку при рождении.       В полумраке он скорее почувствовал, чем увидел, как напрягся и ощетинился Шрам, готовый защищать своего пока еще вожака. Острый Коготь же вздохнул и прикрыл глаза, снова опустив голову на землю: долгий разговор утомил его. Несколько минут тишину нарушали лишь хриплое дыхание Острого Когтя и едва слышное рычание Шрама, вставшего у изголовья черного волка.       — Вижу, ты любил ее, — через какое-то время снова заговорил Острый Коготь, — любил, как и я любил свою мать. Много лун назад эта любовь толкнула меня на преступление. Много лун назад… — он закашлялся, — и я не жалею… — при этих словах Снежный невольно ощетинился, забыв, что перед ним умирающий, — может было что-то хорошее во всем этом… может быть… ведь есть ты…       Белый волк фыркнул. Что может быть хорошего в его существовании?! Конечно, ведь это он, а не Острый Коготь жил, ненавидимый всеми, кто его окружал. Откуда вожаку Западной стаи знать, через что пришлось пройти презренному полукровке?!       — Наверное, мы могли бы стать семьей, сложись все иначе, — прошелестел между тем черный волк. — И я надеюсь, что когда-нибудь ты сможешь меня понять и простить. Прощай, мой сын, я часто думал, каким ты стал, если выжил.       Больше Острый Коготь ничего не сказал. Снежный тоже молчал. Разумом белый волк понимал, что полагалось что-то сказать, но все слова исчезли из его головы, оставив после себя пустоту. Невидимая стена водрузилась между ним и умирающим, мешая мыслить, сказать, простить. Как можно простить за ушедшее в никуда время? Снежный не понимал этого, как не понимал и того, какая сила все еще держит его в пещере вожака Западной стаи, не давая уйти, вернуться к северянам. Хотел Снежный того или нет, но часть его души навсегда теперь останется здесь. Он оказался повязан с волками долины не только клятвой верности Луноликой и Северной стае, теперь он повязан с ними кровью.       А совсем рядом с хрипом и болью уходил охотиться по Лунным Тропам Острый Коготь. Но вот дыхание его становилось все тише, и, наконец, затихло совсем.       — Острый Коготь? — едва слышно, боясь потревожить окутавшую их тишину, позвал Шрам. Тот не отозвался и больше уже никогда не отзовется.       Старик коснулся свалявшегося черного бока умершего носом и, вскинув голову, громко горестно завыл. И стая знала, что произошло. Их вожак умер, оставив их один на один с горными волками.       Снаружи послышалось движение, и внутрь осторожно прошли Искроух и еще один волк с белым пятном вокруг глаза, вероятно, это и был Звездоглаз, провидец Западной стаи.       — Умер, — коротко сообщил им новость Шрам.       Звездоглаз кивнул, словно не был удивлен, и со странным блеском в глазах посмотрел на Снежного. В этот момент белый волк как будто очнулся ото сна. Во всяком случае он повернулся к бурому волку и взволнованно спросил:       — Могу я провести эту ночь с ним?       Тот посмотрел на него с удивлением, но не успел он ответить, как вперед выступил Шрам. Серая шерсть на загривке встала дыбом, и волк прорычал, плюясь слюной от бешенства:       — Зачем тебе это?! Ты не мог сказать ему ни слова при жизни, кроме как отречься от него! Так что ты скажешь ему после смерти?!       Снежный собрал всю свою волю, чтобы не отступить от этого порыва неконтролируемой ярости.       — Кровные волки проводят ночь над мертвым телом, — сурово отозвался он.       — А ты и вправду считаешь себя кровным волком Острого Когтя? — с ядовитой усмешкой поинтересовался Шрам.       — Я не знаю, — честно ответил Снежный. — Слишком многое еще нужно понять и сделать.       — Пусть остается, — доброжелательный голос Звездоглаза особенно четко выделялся рядом со свирепостью старика. — Этого требует Луна.       Шрам недобро покосился на провидца, но промолчал, не решаясь оспаривать его решение.       Этого требует Луна. Снежному бы очень хотелось знать, что означают эти слова. Лунные Братья и Сестры хотят, чтобы он простил отца или просто выполнил заветы Первых Охотников?       Он не стал помогать западным волкам нести мертвое тело, чтобы не злить старика. Было видно, что тот искренне оплакивает погибшего, и Снежный не смел мешать его воспоминаниям.       Острого Когтя положили в центр поляны, чтобы каждый волк мог подойти и проститься с бывшим вожаком. Западная стая подходила к мертвому телу, терлась головой о бок, лизала в уши или шею, шептала умершему последние слова прощания, затем один волк медленно отходил, уступая место следующему. Вот и Искроух приблизился к своему предшественнику. Уткнувшись носом в шерсть старого волка, он постоял так немного. «Твоя смерть будет отомщена», — услышал Снежный тихий шепот молодого вожака, затем тот поднял голову и в упор посмотрел на чужака, вызывавшегося провести ночь рядом с его погибшим вожаком. Желтые с темными крапинками глаза холодно сверкали во мраке ночи — даже Великое светило, приняв Острого Когтя в свои холодные объятия, скрылось за принесенными ветром тучами. Снова в небе закружились снежинки, медленно опускаясь на шерсть мертвеца, и не спешили таять.       — Они ведь не отступят, пока не уничтожат нас? — вдруг спросил Искроух.       — Не отступят, пока не вынудят нас уйти, — мрачно согласился Снежный. — Не отступят, потому что их собственные охотничьи угодья бедны и не способны прокормить большое количество волков.       — Ты защищаешь их, — с презрением бросил молодой западный вожак, — защищаешь этих недоростков! — ноздри его гневно раздулись. — Но кому принадлежит твоя верность?       — Моя верность принадлежит Северной стае, — гневно вскинул голову Снежный. — Я принес им клятву верности и сдержу ее, даже зная, что ради этого мне придется биться с теми, с кем я когда-то делил добычу.       — Они не вынудят нас уйти, — Искроух уселся на задние лапы и задумчиво посмотрел в небо, затем опустил голову и, проследив за его взглядом, Снежный увидел ту самую волчицу, что первая обратилась к преемнику старого вожака, когда он пришел. Между передних лап волчицы вожак Северной стаи заметил маленького волчонка, таращившего на него свои огромные черные глазищи. Он зачем-то прижимал к груди переднюю лапу. — Они нас уничтожат, если им позволить. Нас и наших детей.       «Что он имеет ввиду? И почему говорит мне все это?»       — Полуночная Звезда подарила мне пятерых малышей, — боль, прозвучавшая в голосе Искроуха, заставила Снежного вздрогнуть и взглянуть на говорившего. — Из них от живодеров Клыка мы смогли уберечь лишь одного. Одного! — последнее слово прозвучало, как приговор. Голубые глаза наполнились ужасом, но зачем вожак одной стаи рассказывает об этом чужаку? — Но и нашему последнему сыну прокусили лапу, как раз когда наступают Дни Холодных Ветров, которые из-за войны будут особенно суровы. Если его лапа не заживет, мне как вожаку придется оказать собственному сыну последнюю милость.       Снежный похолодел. Ни один волк не причинит вреда беззащитным волчатам. Ни один, кроме тех, кто следует за Клыком. Но что могло значить для родителя убить свое дитя? Луноликая даже ради стаи не смогла сделать этого, а лишь отдала своих волчат-полукровок в стаю их отца. Но таков закон, и так будет лучше для самого волка, если он останется калекой и не сможет сопровождать стаю на охоту. Среди волков нет места слабым. Но, Луна, что должен чувствовать вожак, когда, повинуясь долгу, он лишает жизни не врага, а кровного волка?       — Клык должен заплатить за свои преступления, — жестко сказал Снежный. — Клык и все горные стаи.       Он снова уже по-новому посмотрел на волчонка. Еще одна из многочисленных жертв жестокого властолюбия его врага. Клык должен ответить перед подлунным миром и их Лунными Братьями и Сестрами за все, что совершил.