Y-27-z часть первая

      Он внезапно подскочил на кровати и влепился в потолок лбом. Теперь там останется шишка, прямо под линией волос.       — Ты чего, Тихоня? — всполошился Лоз. — Кошмар приснился?       По коже пробежали мурашки. Язу быстро соскочил с постели и осознал: это их комната.       Поначалу не верилось, что она реальна, но стены оказались плотными, а Лоз очень живо моргал глазами со зрачками-щёлками. И тишина. Мёртвая тишина подземных лабораторий.       Язу бегом бросился в ванную, посмотрел на собственное лицо и на запястье — никаких ожогов, ссадин, синяков. Значит… значит всё это ему просто приснилось? Он набрал в дрожащие руки ледяной воды и умылся. Щёки горели, а волосы слиплись в сосульки.       — Вот это бред!       — Ты в порядке? Лицо у тебя было… как привидение увидел!       Обычно Язу бы огрызнулся и сбросил ладонь встревоженного брата с плеча, но сейчас притянул его и крепко обнял. Тот ахнул от неожиданности, но в тот же момент усмехнулся и похлопал по спине.       — Брось! Да что с тобой?       — Худший ночной кошмар.       Его до сих пор потряхивало. Должно быть, на самом деле не было никакого наружного мира, и он это всё придумал после фильмов о живой природе и комиксов.       — Нас съели кальмариусы?       — Кальмариусы — чепуха. — Он отпрянул от Лоза и, кажется, только теперь окончательно пришёл в себя. — Мы попали в наружный мир, мне разломали тело. Я кашлял кровью. Кадаж умер, ты пропал, а Мать…       И тут осознание прошибло его, как удар током. Он выбежал в комнату, где на стене пестрело огромное нарисованное разноцветной пастелью пятно. Портрет Матери.       «Прости, Кадаж», — подумал Язу, сгребая с полки баночки с гуашью. Он раскрутил ту, что показалась потемней, зачерпнул густую краску и принялся замазывать стену. И начал он с тех мест, где Кадаж до крови стёр себе пальцы.       — Что ты делаешь?! Кадаж с ума сойдёт, если узнает! — Лоз схватился за голову. — Ты сдурел! Это же просто сон, а Мать обидится! Все обидятся! Язу!       На стене потёки неопределённого цвета стекали из глаз, как разноцветные слёзы.       — Ты видел нашу мать. В подвале, так? Нам всем её показывали.       — Там просто какая-то железка с колбами. А Мать — она живая, она тёплая, она как человек, но лучше. Сам же знаешь!       — Это у людей она такая, но мы-то не люди, так? — он горько усмехнулся, развинчивая ещё одну баночку. — Эта штука нас обманет. Выманит наружу, использует и выбросит, как мусор. Никакая она не Мать! Это Дженова, и она просто инопланетная хрень.       Лоз тут же перехватил его руку и начал оттаскивать от стены. Стопы ехали прямо по полу — столько в брате было силы.       — Тебе просто приснился плохой сон, Язу! Хватит! Мать нас любит и ждёт. Мы спасём её и станем жить одной большой семьёй!       — Это сказки для дурилок картонных! Сефирот обманщик! Сефирот использует нас! Они все нас используют! — Язу извернулся, высвободил руку и со всей силы метнул стаканчик в стену.       Со звонким, упругим звуком стаканчик ударился и отскочил Язу в переносицу. Растаяла комната, растаял тащивший за руку Лоз, и осталась только клякса на небьющемся зеркале в туалете. От неожиданности Язу поскользнулся, но чудом ухватился за край раковины, сполз на холодный пол и прижался к стене. Внутренности вновь попытались сбежать прямо через сломанные рёбра, но уже очень лениво. Не сравнить с той ночью возле бара.       Прошло всего несколько дней, но то время казалось таким далёким. От этого периода не осталось ничего, даже ниточек, которыми Тифа зашила бровь. Теперь был только больничный покой, запах лекарств и уют с выглядывающим из него обманом.       Он был повсюду. Даже в этой плитке, точно такой же как в лабораториях, но чуть более гладкой и другого оттенка. В форме раковины. Даже в улыбках медсестёр, при осмотре Язу постоянно оборачивавшихся к охранникам. А те всегда были рядом. И даже сейчас, глухой ночью, болтали снаружи в коридоре. Благодаря этому, впрочем, Язу узнал о больнице больше, чем от всего персонала вместе взятого.       Он откашлялся и сплюнул на пол. Слюна была прозрачной.       — Кадаж, — спросил он в потолок. — Ты бы поверил мне? Про Дженову?       Но никто не ответил. Да он и сам знал, что не поверил бы.       «Что ты сделал с портретом Матери?! Я хотел подарить его ей, а теперь!.. Теперь она никогда не получит заслуженное! Смотрите на него, братья! Позор среди духов!» — так бы он и сказал, а улюлюкающие духи окружили бы Язу кольцом и тыкали пальцами, пока брату бы не надоело или пока работники лабораторий не разогнали их. Никто бы не поверил в «пророчество», как никто никогда не верил выкормышам Старфилд. Они были обречены с самого начала.       Шаги. У Язу в груди ёкнуло сердце… Но вместо Лоза на пороге появился этот противный зануда.       — Y-27-z, почему вы не в постели? — Он протирал сонные глаза и искал выключатель.       — Жду Лоза.       — Это глупо. Он не возникнет из воздуха. А для восстановления вам нужен отды… — Он замер посреди крошечной комнаты с открытым ртом, такой смешной в этом воротнике и с рукой в ярком бондаже. — Что это?!       — Рисунок.       — И что же этот рисунок делает на зеркале?       Язу пожал плечами.       — Никто не запрещал, верно?       — Нас крайне убедительно просили бережно относиться к имуществу компании. И пятно на всё зеркало, очевидно, не входит в категорию «бережно». Посмотрите! Краска стекает прямо на ваши плечи!       Он сорвал с крючка полотенце и несколько раз попытался наклониться, чтобы протянуть его Язу, но не смог из-за твёрдого воротника. Тогда он просто аккуратно бросил его на пол и стал ждать, излучая занудство и превосходство: он-то жив, а Кадаж — нет.       — Я понимаю, что недавние события оказывают на вас сильнейшее эмоциональное давление, и справиться с этими переживаниями нелегко, но это не оправдывает ваше поведение. Мы и так в огромном долгу у компании. И мне приходится прикладывать максимум усилий для того, чтобы нас приняли, и мы могли жить, как раньше.       — Как раньше не будет.       — Ч-что? Почему?       Язу отпихнул ногой полотенце и усмехнулся. Он ещё спрашивал!       — Я жду ответа, Y-27-z.       — На нас возложена великая миссия — помочь людям победить болезнь. И когда мы это сделаем, все станем счастливы. Добрая «Шин-ра» отблагодарит нас за все усилия, примет в любящие объятия и даст каждому то, чего ему не хватает. И мы все будем счастливы, так?       Хил на мгновение замялся, потирая ремешок бондажа, где лежала его рука в гипсе.       — Я не помню, чтобы такое говорил. Подобные красивые и бессмысленные пассажи — обычно часть речей вашего полоумного брата. Мои цели гораздо более приземлённые: мы сможем сделать нечто по-настоящему важное и спасти людей от вымирания. Разве это — не лучшее предназначение для духов?       — А потом?       — Потом?       — Когда спасём их от болезни? Что с нами будет, Хил?       — Если мы будем безукоризненно выполнять все требования компании, а их, уверяю, не так много, то сможем жить в точности так же, как жили в прежних лабораториях. К нам на удивление хорошо относятся после всего, что вы устроили в городе. Я, разумеется, скучаю по доктору Старфилд и другим работникам, даже несмотря на их халатность по отношению к Кадажу, но и текущее положение меня вполне устраивает, в особенности, дальновидность доктора Райли. И я не позволю вам разрушать то хрупкое доверие, которое выстраивается между духами и людьми, ради необоснованных опасений. Однако, если вы сейчас же приберётесь и извинитесь перед персоналом, я договорюсь, чтобы вас не лишали сладкого, Y-27-z.       Язу молча поднял полотенце и намочил его в раковине. Пятно смотрело со стены, как огромный заживающий синяк или кусок мидгарской грязи пополам с мако. Её он, наверное, никогда больше не увидит. Не то чтобы скучал, впрочем.       И с Тифой не объяснится. И с Пегги.       В лучшем случае, им позволят тренировки. Скучные и ненастоящие.       «Может быть, у вас с Лозом остались какие-то важные дела, и поэтому вам пока ещё рано уходить?»       Например, стать лекарством для людишек. Одной из которых и была Тифа.       Язу нарисовал пятну глазки и улыбку, как на ярлычке клубничного чая, советовавшего «жить припИваючи».       — Нет никакого доверия. — Он вручил сырое полотенце Хилу. — И доброй «Шин-ра». И правила твои — для дурилок картонных. Нужно быть… нужно быть совсем пиздец, чтобы этого не понимать. Если тут кто и верит в сказки — так это ты.       Их замотают в простыню и выкинут в котлован. Даже не станут хоронить по-человечески. Вот что с ними всеми сделают, как только они перестанут быть хоть капельку полезными. Или станут неудобными.       Хил продолжил возмущаться Язу в спину, но со всеми этими фиксаторами он стал слишком неуклюжим, чтобы помешать выйти в спальню. А там их шум могли услышать охранники за дверью — видимо, тоже часть «доверия».       Первое, что сказала эта Райли: «Вы можете доверять мне». А означало это: «Только попробуйте ослушаться, и вас поколотят резиновыми дубинками и добавят шокером прямо в живот». Какие всё-таки люди одинаковые в своей лжи.       Позади него Юкио поймал брата и попросил его не шуметь, ведь они мешали другим пациентам спать. Действительно, ужасное нарушение.       Язу лёг на кровать, отвернулся к стене и накрыл подушкой голову. Это место было лживым уже потому, что тут не было его кровати на втором этаже, где его не донимал даже Кадаж.       Но Кадаж умнее Хила — даже он бы сейчас всё понял, и про Дженову, и про «Шин-ра», так?       Он никогда не ответит.       А что мог сделать Язу, чтобы доказать двум социопатам и баранам упёртым, что Райли поёт им в уши? Просто дурачок из третьей серии, который наблюдал за приближением неизбежного.       На следующее утро его отругали за зеркало и лишили сладкого на две недели. Лоз так и не появился.