Стена между нами или 7 ночей

      Спать хотелось безумно, несмотря на только-только наступающий вечер. Всегда после отключения, приходила чудовищная усталость, раздавливала катком. Андрею я сказал, чтоб не донимал меня. А станет ли он сегодня ночью донимать соседа? Радовало пока одно ― вечером Андрей вряд ли завалится спать, значит, у меня было время отдохнуть. Вот только…       Очень странно было вернуться к себе домой спустя столько лет, шесть уже прошло, да? Вроде столько. Наш частный домик, огороженный невысоким забором, встретил родными стенами. Любил возвращаться домой.       Поздоровался с порога, но ответа не последовало. Немного встревоженный прошел дальше, заглянул к родителям в спальню. Взгляд наткнулся на спину человека моего роста, да и цвет волос светлый, как у меня. Ничего не видел за ним. Чуть отошел в сторону, чтобы поравняться с этим парнем. И окаменел, увидев самого себя, как в зеркале, только не отражение, а реального человека, своего клона. Он был напуган, в ступоре, с приоткрытым ртом, не дышал, не моргал и смотрел перед собой.       Проследил за его взглядом: ноги человека в воздухе. Этого хватило, чтобы свести меня с ума. В панике посмотрел выше, зная, что увижу мамино лицо, ее улыбку, но вместо этого…       — Андрей? — произнес вслух, уверен, но не услышал своего голоса.       Друг задыхался, царапал руками горло, пытаясь сорвать веревку. Должен помочь. Должен ему помочь! Бросился к нему. Чтобы схватить за ноги, приподнять выше, но руки схватили только воздух. Он не настоящий? Или же…       Ударил кулаком в кровать, что стояла рядом. Тот же эффект, рука прошла насквозь. Ненастоящий я, тогда тот, что у дверей, он поможет. Подбежал к нему, встал напротив, рукой помахал перед лицом, сам дерганный, в ужасе, сердце колотится. Хотя откуда у призрака сердце.       — Что столбом стоишь?! Помоги ему!       Никакой реакции, в панике обернулся на Андрея, тот руки уже опустил, перестал сопротивляться. Нет, нет, нет, пожалуйста.       — Ну сделай ты что-нибудь!       Снова ничего.       Андрей же умрет, умрет сейчас. Нельзя… допустить… этого. Пожалуйста.       — Пожалуйста, помоги ему, — шепчу уже со всхлипом, понимая, что сплю, но не могу этого вынести. — Пожалуйста. Умоляю.       Странный звук, словно ударили чем-то во что-то твердое, вокруг расплывается все, звук громче становится. Глаза открыл, дышу тяжело. Сел резко, чтобы точно проснуться, сердце по швам трещит, скорчился весь, пополам согнулся. И на что надеялся, когда спать ложился? Знал ведь, что кошмар приснится. Твою мать, больно до слез, вдохнуть невозможно, колет, прямо током в груди. И грохот в голове, стучит так сильно. Лишь спустя несколько секунд различил, что это не только сердце. Мне в стену настойчиво долбят, довольно громко.       Стукнул ему в ответ, получилось тихо, сил в руках совсем нет.       — Эй, ты как? — голос взволнованный, с отдышкой. Напуган, кажется. Почему? — Что случилось? Ты кричал. — Вот даже как. Он поэтому разбудил. — Эй? Приснилось что-то? — хотел ответить, и звука из себя выдавить не смог. Дерьмо. — Ты там один? Может, мне прийти?       — Все… — наконец появился голос, — нормально.       — Нормально?! Ты свой голос слышал? Ни хера не нормально!       Не знал, что ответить ему, да и не хотелось говорить ничего, сейчас бы проветриться хоть на минуту. Встал осторожно, ноги тяжелые, голова к полу тянет, глаза, будто выпадают наружу. Ох и состояньице. Подошел к окну, как обычно, не получилось открыть его тихо. Андрюха сразу спохватился:       — Это окно? Ты там не прыгнуть удумал?       Он реально истеричка, мне-то, соседу его, с хера ли жизнь кончать самоубийством? Высунулся в окно, хлебнул свежего воздуха, аж в глотке запершило. Обнаружил на подоконнике сигареты. Надо же, тетя не забрала. Спасибо ей. Закурил.       — Брось эту бациллу.       У меня чуть пальцы сами по себе не разжались с перепуга. Повернул голову влево – лишь силуэт темный, не видно ничего, даже не разберешь, баба или мужик.       — Че темно так?       Это он у меня спрашивает? На хрена? Мне ж откуда знать?       — Ночь ведь, — отвечаю все еще сиплым голосом.       Надо бы не базарить с ним вот так, раскусит ведь, что я Кира. Щас приду в себя, и голос нормальным станет. Стоп, как сигарету у меня увидел? Он и меня… Бля, включи голову, она ж зажженная, горит, вот и видно, и запах, ветер же в его сторону. Он не настолько тупой, чтоб не понять, что я сейчас делаю.       — Брось бациллу, говорю, слышь?       Ну да, он же не курит и другим не советует. Плевать. Мне хватает нотаций от тетки, и отца тоже, хотя он сам курит.       — Что приснилось-то?       Пожал плечами, пусть и не увидит он. Что ответить? Правду сказать? Только рот раскрыть решился, понимая, что голос уже сейчас может зазвучать нормально, сигнализация со двора заверещала, да так громко.       — Давай к стене, тут поговорить не выйдет.       Услышал, как щелкнуло окно, почти неслышно. У меня ж хрен так получится. Притушил прям о подоконник сигарету, выбросил, ставни на себя. Не проснулся, наверное, сил не рассчитал, таки загремело окно стеклом. Надеюсь, тетку не разбудил. Сама себе щас напридумывает, прибежит с окна снимать.       Лег на кровать, чувствуя головокружение, даже покурить нормально не могу. Что за жизнь такая.       — Приснилось тебе что?       И вот ему не спится? Хотя… если я орал ему в стену.       — Тебе, правда, интересно?       — Да.       — Смерть друга. — Помолчал немного, ожидая его реакции, он, походу, ждал продолжения. — Он повесился у меня на глазах. Во сне. Я сделать ничего не мог.       Стоп, я уже говорил ему нечто подобное в образе Киры. Блин.       — Реально жутко.       — Смерть ― это всегда жутко.       Вот и подвели итог ночной беседе. Заткнулись оба. Скорее всего, он тоже не знает, что сказать. Зато у меня есть вопрос подходящий.       — Слушай, хотел спросить кое-что.       — Да? — быстро ответил, ждал будто бы.       — Представь, что у тебя есть два хороших друга, но один в реальной жизни, а другой в интернете. И ты вдруг узнаешь, что это один и тот же человек. Твои действия.       — А друг этот в курсе, что я ― это я и в реале и в виртуале? — уточнил Андрей, заинтересовавшись.       — Да.       — В табло заеду.       — За что?!       — А хрена скрывать было? Шутка такая? Что за дебилизм?       Да не специально же вышло так!       — Так получилось! А потом страшно признаться стало.       — Почему?       — Потерять его не хочет.       Тишина. Вот и договорился. Перестаю себя контролировать. Говорю одно и тоже, что Кира.       — Мне днем сегодня заявили то же самое.       — В смысле? — что поделаешь, придется притвориться полным кретином.       — Что потерять меня не хотят.       — Ты же не ключи.       — Че?       — Чтоб терять тебя.       — Да не об этом речь! Мне ж почти в любви признались!       Значит, все верно, как я и думал, прозвучало это тогда не очень нормально.       — А ты что?       — За педика его принял.       — Класс.       И почему мне так сложно с ним общаться? Постоянно какая-то хрень наружу просится.       — Просто у меня брат, ну, нетрадиционной ориентации, — пояснил мне Андрей. Надо же, сказал это без матов. — Я насмотрелся на них всех сполна. У меня прямо фобия на геев. И тут заявления такие.       — И что? Правда педик? Друг твой.       — Нет, натуральнее некуда, — усмехнулся тот, — так мне любимому и нужному в челюсть просадил. До сих пор ноет. И не думал, что в нем дури столько.       Я даже улыбнулся самодовольно. Будешь знать, упырь, как к натуралам домогаться.       — А что с признанием-то?       — В смысле?       — Он потерять тебя боится как друга, или брата. А что ты?       — Не знаю, — голос изменился, тяжело говорить об этом? — Мне брат переехать предложил. — Вот тебе раз. Серьезно? Как так-то? — Еще пару дней назад рад был бы, но сейчас…       — Любишь его? Друга? — со смешком спросил, хоть и с тревогой в сердце.       — Люблю.       Тут меня и шибануло током. Не от счастья. Вообще ни разу. Что за хрень он там ляпнул?       — Не в том смысле, — исправился Андрей. — Я люблю девушек, их грудь, попки, секс, поцелуи, внешность, хочу семьи в будущем. — Это все, конечно, замечательно, но… — С Кирой же не так. Ты верно сказал, он как друг, брат. Я за него любому кишки выпущу, даже своему родному брату. Не знаю, как объяснить. Чувствую, что он мне близкий, родной. — Что за хрень, остановись уже. Мне сейчас дурно сделается. — Словно мы сиамские близнецы, которых разъединили и по миру раскидали.       — Чувак, ты вещи такие говоришь… Ты часом сам не педик?       Молчание было затяжным, после чего, прямо холод по венам, его ответ:       — Не знаю.       — Охренел совсем? Как это не знаешь?!       — Вот так…       — Объяснись!       — Че тебя это так задело?       И, правда, че вдруг. Я же не Кира. Бля-я-я.       — У меня педик за стеной, который с помощью дрели сюда перелезть хотел. Это уже фильм ужасов.       Оттуда ржач почти что истерический.       — Тебе «ха-ха», а мне реально страшно становится.       — Я педик неопасный.       — Да куда ни нахер, до сих пор вопли твои помню в первую ночь.       — Это был нервный срыв. К нашему разговору отношения не имеет.       — Все равно объяснись, — попросил я, чувствуя себя полным неадекватом. Прямо девка ревнивая. Вот реально.       — Говорю же, много геев перевидал, — вот же извращуга хренов. Что за жизнь у него такая. — Видел, как целуются, обнимаются, даже… однажды… случайно… Вот, правда, случайно, видел, как сексом занимаются.       — Меня вырвет сейчас.       — Да не об этом я. Точнее, об этом. Омерзительно, противно, на ошметки порубить их готов. И то же самое, когда себя с Кирой представляю.       — На хера представляешь вообще?!       — Проверить… себя.       Пиздец полный. О чем мы только говорим по ночам. Неудивительно, что мне потом херня какая-то снится.       — Значит, трахнуть ты его не хочешь?       — Нет.       — И поцеловать?       — Нет.       — Обнять?       — Тут не знаю точно, не вижу чего-то зазорного.       — Это смотря как обняться.       — Согласен.       Фух, успокоил, за это спасибо.       — Тогда это чисто платоническая любовь. Ну, чистая, светлая дружба.       — У меня друзей-то настоящих не было раньше, и не знаю, что нормально к ним чувствовать. Мужик все-таки, а мне с ним хорошо, весело и страшно за него, беспокоюсь. За брата так не волнуюсь.       О, чего так? Снова вернулись к какой-то нездоровой хрени.       — А что с ним?       — С братом?       — Нет, с Кирой твоим.       — Да хз, — снова какие-то сокращения, в падлу ему, что ли, целиком слова говорить? — Травма головы, походу, серьезная. Он такое видел… — замолчал вовремя, поняв, что мне об этом рассказывать не следует. — Я вот заикаюсь.       — Да, я заметил.       — У него другое.       — Понятно.       — Мне твой голос не нравится.       Пипец, что снова ему не так? Спал бы уже.       — С чего вдруг?       — Он сейчас плохой. Ты как себя чувствуешь?       — У меня сотрясение, походу.       — Че?! И так спокойно об этом говоришь?!       — Если орать буду, башка сильнее разболится.       — Согласен, но… — вот же беспокойное хозяйство. И что он за всех переживает так? Или только за меня?       — С отцом в больницу завтра. Снова томография.       — Вот как… Почему снова?       — Не в первый раз проблемы с головой, — тихо уже ответил, голос пропадает. Засыпаю, что ли?       — Отчего?       Блин, аж дернулся от его голоса.       — Извини, не могу сказать.       — Чувак, ты меня пугаешь. У тебя голос… Ты помираешь там?       — Ага…       Резкий сильный удар в стену. Да что ему надо?       — Охренел бля? Я серьезно! Скорую вызвать?       — Я засыпаю, дебил, — перевернулся на другой бок. — Меня вырубает просто.       Замолчал. Неужели? Вот и славно. Спокойной ночи я так и не сказал, пусть и хотел.       — Ты похож на него, — как водой холодной облили. Я возненавижу его сейчас.       — На кого? — сонно так, вяло спросил.       — На Киру, — у меня аж глаза открылись. — Фразами, реакцией, словами. Может, поэтому мне так легко с тобой общаться…? Да еще и не вижу тебя. Будто сам с собой.       — Ты шизофреник.       — И тебе спокойной ночи, — усмехнулся Андрей и, наконец, замолчал.       Вот только усну ли я теперь?       Мне просто необходимо все ему рассказать. Да. Иначе… я действительно его потеряю. ________________ Платони́ческая любо́вь — в современном значении выражения, возвышенные отношения, основанные на духовном влечении без всякой примеси чувственности и физического влечения.