Стена между нами или 7 ночей

      Как я и говорил Андрею, надо мной, как угроза, нависла томография моей безумной головушки. Я знал отца и тетю, как облупленных, так что ожидал похода в больницу. Не ошибся.       Еще в семь утра меня разбудила тетя, сообщила, что скоро вернется отец, и мы с ним отправимся на очередное бесполезное обследование.       За вторую половину ночи мне, к счастью, ничего не приснилось, и Андрея я не слышал. В общем-то, состояние сносное, настроение — так себе.       Из головы не выходил ночной разговор с Андреем. Я рад был узнать, что он считает меня своим другом, хоть и сказал об этом как-то не очень удачно. Тоже мне, сиамский близнец мой. И все-таки, как ему признаться? В лоб вообще не смогу, он же ударить пообещал. Хотя так он выплеснет всю злость, значит, мы потом сможем нормально поговорить, если я зубами плеваться после удара не буду.       Черт, такое ощущение, что я в любви девушке признаться собираюсь. Аж поджилки трясутся. Но теперь я уверен, что надо рассказать чем скорее, тем лучше. После больницы назначу ему встречу. Да. Решено.       Тетя, естественно, не обманула: отец заявился к восьми, тут же нашарил в комнате у себя необходимые документы. Потащил меня к выходу, стараясь даже не смотреть в мою сторону. Будто бы я виноват в ухудшении своего самочувствия.       Вышли на лестничную площадку вдвоем, я нагнулся, чтобы шнурки покрепче завязать, а то, как полагается законченному везунчику на дебильные травмы, точно убьюсь.       — Давай быстрее, — нетерпеливо потребовал отец. — Здравствуйте, — поздоровался с кем-то, и я повторил за ним, не глядя на тех, кому пожелал здоровья-то.       — Ага, — в ответ, хриплое, грубое.       Пальцы к шнуркам примерзли, замер, боясь пошевелиться, медленно перевел взгляд на две пары ног. Оба человека в черном, один в джинсах потертых, другой — в брюках прямых.       Господи, только не это, только не это…       Выпрямился, сжимая кулаки, сердце уже надрывно в груди тарабанит, хлюпает. Никаких сомнений, эти двое… Аж голова закружилась. С трудом, именно с усилием заставил себя взгляд оторвать от его начищенных туфлей и в глаза сразу посмотреть.       Андрей и Леха пялились на меня, словно призрака увидели. Особенно первый.       Твою ж мать, и почему именно так? Ведь я же собирался сегодня! Рассказать! Всё!       А у него взгляд такой… глаза большие, зрачки, как бусинки черные маленькие, со страхом смотрит, ошарашено, с нотками безумия. Мне дурно стало делаться от всей этой ситуации.       Стою, смотрю на Андрея, внутри дрожь, дышу рывками, понемногу воздух из легких выбивая. Больше вдохнуть не могу, колет в груди. Меня вырубит сейчас, и уже реально сознание потеряю.       Не смей, Кира, не теперь. Нельзя.       А вокруг темнеет быстро, только глаза Андрея вижу, все еще расширенные, безумные. Звон в ушах, тело тяжелеет, конечности немеют.       Ну пожалуйста, пожалуйста, не сейчас. Даже сказать ничего не могу. А должен. Давай же. Ну!       — Прости, — прохрипел еле слышно, последнюю энергию растрачивая.       Отец подхватить успел, он уже и сам на меня ошалело смотрит, испугался за меня. Андрей ― и вовсе непонятно: то ли злится, то ли боится. Чувствую себя мудаком последним, еще и тюфяком вдобавок.       — Вы простите, такое бывает с моим сыном, — нацепив улыбку искусственную, извинился отец. — Пойдем. Ну же, — обнял меня крепче, потянул вниз по лестнице.       Пришлось отвернуться, взгляд отвести от Андрея, ощущая, как смотрит он мне в спину. Вот и стало все тайное явным. Нехорошо, что именно так. Но секрета больше нет. И облегчения не почувствовал. Скорее, наоборот. Еще тревожнее. Гадко, тошно до рвоты.       И что дальше? Как теперь разгребать все это дерьмо?       — Ничего, ничего, — приговаривал отец, усаживая меня на заднее сидение машины, — сейчас приедем в больницу, там помогут.       Да похрен на мою голову, вот реально, вообще не колышет.       И когда я так сильно на Андрее стал повернут? Это ненормально. Совсем. И все-таки.       Выудил кое-как мобильник из кармана, непослушными пальцами номер его в контактах нашел. Вызов.       Кто-то посчитает неправильным, унизительным, а я не могу по-другому. Действительно виноват, должен попросить прощения по-нормальному. Сказать все, что на душе.       Однако в ответ мне было только два длинных гудка и резкий обрыв связи.