Увалень. Два врача

Он несколько раз зарекался не связываться с другими врачами, а особенно с практикантами. И тем более молодыми будущими хирургами, проходящими у него специализацию. Но мальчик, что так преданно смотрел ему в глаза своими голубыми, как майское высокое небо, был слишком хорош… Под руку пыхтел Юрий. У них с женой снова был утренний скандал. — Зажим! Еще один. Следите за монитором, вот видите, ага, здесь. Вот она, эта бляшка. Пульс? Дыхание? Общее состояние? — раздает Эдуард четкие указания. Операция при нынешних технологиях больше похожа на компьютерную игру. Сами посудите — два–три прокола, введение микрокамеры, да и при оптимальных вариантах пациент уже завтра будет на ногах. Это вам не полостные, когда распахиваешь всю грудную клетку настежь. И при этом куча осложнений в течение нескольких последующих месяцев. Это уже настоящее искусство, волшебство — одним словом. И в нем именно Эдуард главный маг-кудесник. — В норме. — Хорошо, убираем! Прижигаем лазером, да, так. Ну, вот и все. Поздравляю. Выводим аппаратуру и штопаем проколы. Вопросы есть? — Нет! — стройно отвечают практиканты, которые сегодня присутствуют на штатной операции в виде почетных зрителей. — Замечательно, — Эдуард отходит от стола, подходит к этим голубым майским глазкам. Уж как клеить понравившегося парня — ему равных нет. Даже натурала, если так приспичит. Как анестезиолог бьет тревогу. — Что-то не так, Эдуард Владимирович. Сердечные ритмы пошли скачками! А вот это уже неприятность. Непредвиденная и не нужная совсем. — Все в сторону! Что вводили? — Эдуард подлетает обратно к своему пациенту, у которого начинаются настоящие судороги, так и не дойдя до интересующего его объекта. — Как обычно. — Аллергической реакции не было? Тесты проводили? — Да, конечно, все было нормально, — причитает анестезиолог. — А по виду все наоборот. Но даже здесь Эдуард в своей среде. Десять минут, пятнадцать — все показатели приходят в норму. — А на эту смесь проверяли? — шипит он на своих подчиненных. — Так на нее ни у кого никогда никакой аллергии не было, — ворчит Юрий, вытирая невольно пот. Вот ведь, чуть не потеряли человека и из-за такого небольшого, совершенно по-дурацки тупого просчета. — Вас что, отправить всех в Медакадемию за парту на первый курс?! — взорвался Эдуард, а потом, рыкнув: — В реанимацию его, подключить к приборам, проверять состояние каждую минуту! — и вылетел вон. Мужской туалет, кран гулко текущей воды. Эдуард даже не помнит, кто из них и у кого, он сам или Гудзон, переняли эту привычку — при своих врачебных неудачах смотреть на утекающую в водовороте проточную воду. Послышались юношеские голоса, и Эдуард, махом вырубив кран, заскочил в кабинку со швабрами. Он знал простенький секрет, как эту небольшую каморку открыть без ключа. Вот практикантов он сейчас видеть точно не хотел, особенно того. — М-да, а наш Лев — сам бог! Парни явно были под впечатлением прошедшей операции. Голоса звонкие, молодые, жаждущие всего на свете, полные надежд и силы. — Ага, а как этого анестезиолога поставил на место и того, с голодными глазами. Круто, да? — Точно! Ты это, Виктор, не передумал, а вдруг это всего лишь пустой слух? — Не сбивай нашего Викторушку с праведного пути. Вот и проверим! А если он, и правда, по мальчикам? — Прежде чем брякать такое, кабинки проверить бы надо, — этот голос принадлежал голубым глазкам с нотками патоки, мягкий и манящий. — Да пустые они, посмотрели уже, а эта под швабрами вечно закрыта. — Не пойму я тебя, Виктор. Из-за карьеры и под мужика. Пусть он бог в хирургии и вообще замечательный человек, но все же. — Не вам меня судить! Подумаешь, задницей подставлюсь пару раз. Зато ординатура в кармане, а через несколько лет и защищенная степень. Нужные знакомства среди сильных мира сего. А потом расстанемся. Да к тому времени причины найдутся, чтобы разбежаться. Найду себе девку посмазливее из богатой семьи, преемников настругаю. Родаки будут довольны… — расписывал этот самый голос, а Эдуарду становилось на душе все гаже и гаже. Нет, конечно, такой, как Виктор, был не первым и не последним в его жизни. Каждый год приходили молоденькие девочки и мальчики, которые пытались всеми правдами и неправдами влезть в его жизнь и урвать для себя что-то свое. А вот слух про него, что он предпочитает мужчин — это было ново. Эдуард скрывал умело свою ориентацию. Хотя и не бегал по углам, не прятался. Кто надо, знал о его предпочтениях, и обычно эти люди не болтали. Ибо сами были этим же грешны. — Да ты еще тот сукин сын. А по твоим наивным голубым глазкам и не скажешь. — Да вообще, с чего вы взяли, что он предпочитает мужчин? Медсестры все наперебой поют, что у него жена красавица и двое детей. И он преданный семьянин! Ни одного романа с левой бабенкой на работе. — Именно — ни одного! Ничего вы не понимаете, парни, в психологии мужчины, когда ему уже за сорок. Именно в таком возрасте и решаются на самые нетривиальные и рисковые эксперименты. Жена — красавица, взрослые дети, дом полная чаша — тоска! — голубые глазки явно считал себя знатоком в таких делах. — А сам к этому же и стремишься, что по себе меряешь, Виктор? — И что в этом плохого? Каждый решает сам за себя. Кто-то пашет, как вол, а кто-то на другом воле въезжает с ветерком на гору. И потом, жена женой, а вот любовница или любовник — совсем другое, — заявил этот голубоглазый нахал. — Можно подумать, ты уже был под мужчиной! — Вот еще, я там непорочен. Это мой главный козырь. Ладно, друганы, пока! Пойду-ка я ловить свою золотую рыбку. Входная дверь хлопнула. — Вот пиздюк. Хоть бы обломался! — буркнул один из оставшихся, вытирая руки и шваркая плечом повторно входную дверь. — Эдуард Владимирович, кем бы он ни был и кого бы ни предпочитал — явно не дурак. Сразу эту заразу раскусит. Что в нем? Только голубые глазки да внешность. А копни — гнилой совсем человек. А наш Лев — элита! Такие говном не балуются, — заключил, выходя, последний. — Голубые глазки… говоришь, да внешность… — Эдуард вышел из своей секретной подсобки и посмотрел задумчиво на свое хмурое отражение. — Лев! Руа-а-а-а! Ну… ну… — рыкнул он игриво и, обмыв руки, обтер об бумажные полотенца: — Только вот от одиночества это тебя не спасает, старый котенок. И, подождав минут пять, проследовал в свой кабинет. Он увидел эти самые глазки на подлете к своей вотчине и, решив обломать этого пиздюка, завернул в ординаторскую, где толпой голосили молодые люди, наливая себе горячий кофе и обсуждая нюансы прошедшей операции. — Ну что, молодежь, как впечатления? — улыбнулся он молодости своей самой очаровательной улыбкой и, стащив хирургическую шапочку, дернул за резинку волос. Грива золота расплескалась по плечам, мальчики заворожено замерли, смотря, словно робкие кролики на узорчатого смертоносного удава, на этого мощного красавца-мужчину. — Вам кофе, Эдуард Владимирович?.. — пробормотал тот, что справа, протягивая только что наполненный стакан. — Не откажусь, — кофе забрали, распахнули фрамугу и по-заговорщицки прошептали. — Только никому, тут не полагается курить. Все-таки привычки у них с Гудзоном стали давно общими, да и сигариллы они предпочитали одной марки. Только Эдуард вечно пытался бросить, иногда отказываясь от курева на месяц–два–три. Насколько хватало… Тогда как Гудзон совершенно не был зависим от табака. — А вас накажут за тот инцидент во время операции? — спросил один. — Могут, прокол с реакцией на препарат зафиксирован, и, если пациенту будет угодно, он может подать на меня — оперирующего его главного хирурга или на анестезиолога — в суд. — А избежать никак? — прошептал робко другой. — Нет, мои дорогие. Ошибки на операционном столе — слишком дорогая вещь. И она стоит жизни и здоровья пациенту. Но, думаю, в этот раз все обойдется. Команда вовремя среагировала и отработала на отлично. Пациент жив, а через пару дней, пройдя реабилитацию, будет совершенно здоров. — И вам не страшно? — спросил кто-то сзади. — Иногда очень. Но у моего друга куда страшнее. Он общий хирург-травматолог, и ему везут то, что осталось от людей после аварий, особенно дорожных. Если интересуетесь, могу вас с ним познакомить. Если, конечно, он у вас ничего не читает? Гудзон Салтанович! Слышали о нем? — Конечно! — Да, знаем! — А я к нему записан на последующую специализацию. Послышалось с разных сторон, как в дверях показался отвечающий за них врач-координатор и увел за собой возбужденную молодежь на другую операцию. И, закрывая за толпой двери, извинился перед курящим гением-врачом, делая вид, что не заметил спрятанную в проеме окна тлеющую сигариллу. И только хирург расслабился, затянувшись от всей души, как послышался медовый назойливый голосок: — Эдуард Владимирович? Эдуард перевел взгляд на голубые, далеко не наивные, как ему ранее казалось, глазки и приподнял игриво бровь: — Заблудились, молодой человек? Ваши в операционной номер семь! — Да… нет, я пришел к вам… — прошептали так волнительно, нежно и многообещающе, что у Эдуарда налилось туго в штанах. Девственник, блин! Твою ж мать! А у него так давно не было приличного секса. — И что вы хотели, молодой человек, от такого старика, как я? — Эдуард пустил картинно колечко дыма в окно и, благословляя свободную робу хирурга, спустил ноги на пол. — Я вас не считаю стариком, — прошептали, мило краснея. — Ну-ну, мне уже давно за сорок. Да и волосы я мелирую особым способом, чтобы спрятать свою седину. Одно хорошо — Бог наградил гривой, залысин нет. Сигариллу докурили, окурок, потушив, выкинули в окно, а потом включили вытяжку рядом с кофеваркой. — Так в чем заключается ко мне ваш вопрос? — Да нет, ни в чем особом… Мальчик заметно затушевался, чувствуя своей девственной жопой, что что-то явно и кардинально поменялось в отношении этого светского льва к нему: — Просто, я хотел восхититься вашим великолепным мастерством. Если бы не вы, человек умер бы из-за незначительной ошибки ваших подчиненных… — начали петь неумело дифирамбы. «Вот идиот. Если бы не подслушал разговор в туалете, сейчас бы я его очень даже грубо отшил!» — Эдуард со вздохом подошел к кофеварке. Конечно, у них был целый автомат с кофе, но он любил варить себе сам, по-старинке, добавляя иногда коньяк или корицу. Сам процесс варки отвлекал его от насущных проблем и успокаивал. — Кофе? Чай? — Кофе, если можно. Пока Эдуард готовил кофе, он отрешенно рассматривал этого голубоглазого сосунка. «М-да, и правда, только глазки да смазливая мордашка. Впрочем, может еще попка ничего, а так все верно — дрянь человек!» — М-м-м… Извините, не помню вашего имени, — солгал Эдуард, передавая в руки этого засранца приготовленный кофе и усаживаясь напротив него в глубокое кресло. — Виктор. За кофе поблагодарили, а получая кружку, нежно, как бы невзначай, провели Эдуарду по руке. Кардиохирург сделал вид, что не заметил таких непрозрачных намеков, особенно для геев от смазливых молодых мужчин. Врач со стажем уселся поудобнее в кресло и приготовился вправлять мозги малолетке. Вот вырастишь такого недоврача, и это окажется сущим бедствием для несчастных больных. — Так вот, Виктор. Вы не правы по многим статьям. Виктор поперхнулся кофе и удивленно воззрился на Эдуарда. — Тут нет моего особого мастерства. И потом, ошибка команды — это и моя ошибка, ведь я отвечаю за работу своих людей. Более того, аллергические реакции могут быть на все что угодно. Например, на ту корицу, что я добавил в кофе, когда его готовил. И я не удивлюсь, если вдруг вы рухнете тут в припадке и начнете задыхаться от отёка гортани Квинке. Мальчик побледнел и поставил кружку от себя подальше. «Правильно, малыш. Будь моя воля, я бы туда еще и мышьяку намешал. Так, немного, для общего отравления твоего говнистого организма. А лучше слабительного, да покрепче! Или рвотного! А может смесь? Чтоб уж наверняка изо всех твоих девственных дырок проперло!» — усмехнулся про себя Эдуард и продолжил вправлять этому наглому малолетке мозги. Если не он, педагог, то кто из этого засранца сделает настоящего человека? — Команда отработала великолепно. И первым заметил неладное анестезиолог. Ему честь и хвала, а не мне. — Но… ваши действия были безупречны во всем, — попытались найти к сердцу Эдуарда обходной путь. — Ну, не только у меня, но и у всей бригады. А вообще, чудес не бывает, и я не маг-кудесник. На девяносто процентов успех в хирургии — это голая практика, мой друг, и только на десять, если не меньше — божественный дар. Постоянные операции из года в год, каждую неделю, каждый день. Работа в операционной, как у станка, со студенческой скамьи. Сначала медбратом, потом ассистентом, затем хирургом. Ведь за вас никто не спасет человека, если он оказался у вас под скальпелем. А если вы имеете другой настрой, то я вам советую сменить специализацию изначально. Идите лучше в терапевты или в патологоанатомы. Там живых резать не надо, и ваши ошибки не украдут ни у кого драгоценную жизнь. Голубые глазки явно не предвидели такого явного наезда, видно мальчик думал, что хирург давно созрел затащить его к себе в постель. И вот тебе раз — разговор далеко не самый приятный. Или он не так понял взгляды Эдуарда, что иногда конкретно раздевали его? А может, сегодня просто неудачный день? Конечно же, ошибка на операции, которая чуть не убила человека. Точно, он попробует в другой раз. — Наверное… я пойду к своим. И я все же решил быть кардиохирургом, как и вы. — Что ж, рад вашему рвению. Удачи! — Эдуард допил кофе и, подойдя к фрамуге, закурил новую сигариллу. — Кружку за собой помойте! — предупредил он, не смотря на студента. — Надеюсь на вашу поддержку… — промямлил вяло тот, домывая посуду, и удалился подобру-поздорову. — Ага, надейся, пацан. Но в гору придется ползти на своих двоих. Нашел вола! Козел! Второй окурок улетел в окно. — Смотрю, ты сегодня не в духе, Эдик. Эдуард вздрогнул и повернулся на любимый до боли голос, в дверях стоял как всегда подтянутый и элегантный Гудзон.