Осеннее Солнце

- Ты знаешь, кто такие свингеры? – спросил Адам Марка. - Нет, - признался художник, - Наверное, танцоры? Свинг, вроде бы танец, чем-то похожий на степ. Или нет? Юноша смущённо опустил ресницы. - Вообще-то ты не совсем угадал, - тихо ответил он. Выглядел парень так загадочно, что Марка разобрало любопытство: - Тогда кто они? И почему у тебя такой вид, словно тебе неловко об этом говорить? - Нет, в том, что есть такой танец, как свинг, ты абсолютно прав. Но я имею в виду вовсе не танец. Свингеры – это люди… признающие полную сексуальную свободу и раскрепощённость. Они могут быть женаты, иметь детей и всё такое. Но также с лёгкостью могут менять на какое-то время сексуальных партнёров, делиться ими с кем-то другим. Свингеры считают, это вносит разнообразие в половую Жизнь, рождает множество новых и ярких эмоций, не даёт угаснуть Чувственности. Они не считают физический контакт с другим человеком изменой тому, кого любят, наоборот, так они становятся только ближе своим избранникам. Марк слушал Адама и удивлялся. Откуда его любимый всё это знает? Он так подробно и, главное, доходчиво, объясняет, касаясь самой Сути! Похоже, его ненаглядный синеглазый мальчик на самом деле не такой невинный и неопытный, как может показаться на первый взгляд, учитывая его ещё совсем юный возраст! Адам явно видел и испытал за свою недолгую Жизнь много больше, чем он, Марк, хоть ему и стукнуло сорок два! В потрясающие, поистине волшебные моменты их близости, этот фантастический юноша излучает такую невероятную сексуальную Чувственность, он полон таких ярких эмоций и такой бешеной страстной энергии! Перед его обаянием невозможно устоять! Его поцелуи, прикосновения вовсе не носят оттенок неопытности, они искусны и нереально соблазнительны. Адам способен возбудить безумную Страсть за считанные секунды, и Страсть эта, однажды загоревшись, уже не угасает никогда. Марк знал это по себе. Он был готов бесконечно заниматься Любовью со своим возлюбленным, он не мог им насытиться, жажда обладать им неизменно присутствовала в его сердце и душе, в его теле и мыслях, в каждой его клеточке. Художник был пропитан Адамом весь, без остатка. Юноша обволакивал, кружил голову, пьянил сильнее любого вина, даже самого лучшего! И дело не только в невероятной физической притягательности этого фантастического создания. В нём есть нечто, что просто сводит с ума. Что это, Марк не знал, он просто чувствовал, Адам обладает чем-то, что неудержимо влечёт его к нему. И этого «чего-то» очень-очень много, просто немерено! - Сколько тебе лет? – спросил художник. - Двадцать восемь. - Всего? Поглядеть на тебя, ты такой юный, совсем ещё зелёный мальчишка. Но жизненного опыта у тебя гораздо больше, чем у иного семидесятилетнего старца. Похоже, ты познал все стороны Любви, все Её грани. Ты обладаешь невероятной Чувственностью, тем видом эротической сексуальности, который способен завести кого угодно, даже самого заядлого и непримиримого пуританина, сделать его твоим рабом навечно, заставить его сходить с ума от желания обладать тобой снова и снова! У меня были связи с женщинами, так, непродолжительные, ни к чему не обязывающие романы. Но даже при контакте с ними я не испытывал ничего подобного тому, что чувствую с тобой. Это… Это такое! Прости… Я… Я не смогу выразить словами! Адам улыбнулся: - Ну, насколько велик мой жизненный опыт, судить не берусь. Никогда не задумывался над этим. А что касается всего остального… Никакой тайны здесь нет… Просто я не боюсь оказаться во власти собственных чувств и эмоций, не боюсь сходить с ума и отдаю всего себя, не только телесно, но и духовно, Человеку, который рядом со мной. Есть лишь одно условие: я должен любить этого Человека, иначе я не могу. Физический контакт без Любви – это не для меня. Реально захотеть можно лишь того, кто затронул твоё сердце, - он ненадолго умолк. Подойдя к художнику вплотную, так, что у того закружилась голова от его близости, юноша очень нежно коснулся его лица, очертил самыми кончиками пальцев твёрдую линию мужественного подбородка. Марк близко-близко видел его огромные глаза, такие синие, такие прозрачные, взгляд их светился такой Любовью к нему! – За всю мою Жизнь никто так сильно не влёк меня к себе, как ты. Мне случалось влюбляться прежде, но так сильно, так безумно я полюбил впервые! Состояние полнейшего Сумасшествия! - он притянул к себе голову Марка и прижался губами к его губам. Поцелуй был настойчивый, требовательный и… невероятно нежный. Художник буквально таял, он весь растворился в прикосновении любимых губ, в их одурманивающей сладости. Мысли смешались, сердце забилось так быстро, что Марк чувствовал, - оно вот-вот разорвёт ему грудь и выскочит наружу. Он хочет этого! И будет хотеть всегда! - Позволь показать тебе кое-что, - сказал Адам, оторвавшись от его губ. Прозвучало интригующе! Марк улыбнулся: - Что именно ты хочешь мне показать? - Увидишь, точнее, почувствуешь, - юноша взял стул, поставил его у окна, протянул руку возлюбленному, - Подойди сюда, ко мне, - художник повиновался, - Сядь. Хорошо. Теперь закрой глаза, ни о чём не думай, просто сконцентрируйся на собственных ощущениях. Глаза не открывай, пока я не разрешу, и не вздумай подглядывать! - Договорились. Марк закрыл глаза, полностью расслабился. Адам бесшумно и легко, словно ветерок, стал у него за спиной, взял руку художника в свою, слегка приподнял её, повернув к себе ладонью. Неторопливо стал водить своей рукой по его руке, очень-очень легко, почти невесомо, едва касаясь кончиками пальцев. Эти прикосновения были так необыкновенны, так эротичны и чувственны! Ощущения Марка оказались необычайно острыми, сейчас, когда мозг перестал влиять на них, он чувствовал нечто совершенно нереальное. Для него это было новым. Прежде его всегда больше заботило то, что чувствовал его партнёр во время их близости, собственным чувствам он не уделял особенного внимания. Но даже тогда он сходил с ума от тех необыкновенных ощущений, которые дарил ему физический контакт с его любимым. А теперь! Он почувствовал такое! - Мама дорогая! – прерывающимся голосом воскликнул художник, - Адам, что ты делаешь?! Я… Я сейчас сойду с ума! Художник почувствовал, его губы накрыла горячая ладошка. - Ш-ш, - тихо произнёс юноша, - Ничего не говори! Теперь его руки переместились к основанию шеи, к самому чувствительному месту у горловой впадины. Пальцы Адама ласкали кожу Марка, нежно, едва касаясь. Это сводило с ума ещё сильнее. Мужчина едва мог дышать, он чувствовал, что больше не в силах сдерживаться. Его обуяло безудержное желание. Но и Адам, лаская Марка, сам завёлся настолько, что едва мог держать себя в руках. Ему захотелось, захотелось до одури, до потери сознания и пульса, ощутить любимого внутри себя, почувствовать, как его губы касаются его испепеляющими поцелуями, а руки, лаская, доводят его до высшей точки экстаза. Он еле сдерживал себя, чтобы прямо сейчас не перейти эту тонкую грань между Здравомыслием и Безумием. Грань эта была настолько тонка, почти неощутима, Безумию всегда удавалось прорываться через неё, и тогда они оба просто умирали в объятиях друг друга, вбирая один другого в себя, стремясь полнее насладиться долгожданными часами близости, и зная, что Страсть, полыхавшая в них, никогда не будет знать утоления, потому что жажда обладания друг другом всегда будет томить и истязать их. - Прекрати это! Я… Я больше не могу! Перестань, иначе я за себя не отвечаю! – взмолился Марк, доведённый до крайней степени возбуждения, когда контроль над собой и своими чувствами становится невозможен. Адам остановился, отпустил художника. - Что ты почувствовал? – спросил он. - Я не знаю, как это назвать…, - с трудом произнося каждое слово, ответил он, - Со мной никогда такого не происходило! - Потому что раньше ты думал о моих чувствах больше, чем о собственных. Я ощущал это. Ты стремился доставить наслаждение, прежде всего мне, а уж потом себе самому. Теперь роли поменялись. Сейчас я думал о твоих чувствах прежде своих. - Где… Где ты всему этому научился?! Адам улыбнулся: - Я чувствую людей, их мысли и желания, их тревоги и надежды. А любимых – особенно. Твои ощущения передаются мне, я как бы начинаю видеть твоими глазами, слышать твоим сердцем. Не могу объяснить понятнее. - Скажи… Каким был твой…первый опыт? - Мне было лет пятнадцать. Это случилось на дне рождения моего школьного приятеля. Его сестричка запала на меня. Она всё пыталась соблазнить меня, строила глазки, кокетничала вовсю, применяла кучу всяких разных женских штучек, чтобы поймать меня в свои сети. Поначалу меня это пугало, я не привык к подобному повышенному вниманию к собственной персоне. Потом мне стало интересно, как далеко она сможет зайти, и чем это, в конечном итоге, закончится. В принципе, девушка эта мне нравилась. Он была на три года старше меня и в то время заканчивала школу, я же был ещё только зелёным девятиклассником, в голове моей дурь гуляла. Ну и вот, на дне рождения мы все изрядно набрались, намешали всякой бурды. Уже не помню, как, но я, вдруг, оказался с сестрой моего приятеля вдвоём в её комнате. Тогда всё и произошло. В общем и целом, никаких таких восторгов я не испытал по данному поводу. Во-первых, это случилось впервые, во-вторых, я был подшофе. Правда, она потом твердила, что это было нечто, что я просто потрясающий. Не знаю, мне в подобное не очень-то верилось. Просто она была в меня влюблена, вот и болтала всякую чушь, лишь бы мне угодить. - Я думаю, девушка была совершенно права! - пылко возразил Марк, - В Любви тебе нет равных! Как и во всём остальном, что бы ты не делал! Адам смущённо потупился и ничего не ответил. - Скажи…, - Марк на мгновение замялся, - Я у тебя первый? Юноша понял вопрос. - Являешься ли ты моим первым мужчиной? Да. Прежде я бывал близок только с женщинами, - ответил он совершенно серьёзно. Марк почувствовал, Адам искренен. Внутри художника словно зажглось солнышко, его затопила необыкновенная Радость. - И… как тебе…твой первый опыт в этой части? – спросил он, затаив дыхание. - Поначалу меня немало испугало и встревожило то, что между нами происходит. - А сейчас… не боишься? - Нет. Я влюбился в тебя сразу, как увидел. Заметил, что я сам тебе небезразличен. Просто мне тогда казалось, что тебя интересую вовсе не я, но моё тело. - Да уж, я помню! Ты тогда меня чуть до психушки не довёл! – Лицо Марка исказила Боль, - Я всё никак не мог понять, почему ты столь рьяно и упорно сопротивляешься нашим отношениям? Я же чувствовал, ты что-то испытываешь ко мне. Мне было неясно твоё упрямое нежелание это признать. Адам запустил тонкие пальцы в белокурые кудри своего возлюбленного, взъерошил их, потом поцеловал его в макушку. - Прости, любимый мой, прости! – горячо воскликнул он, - Я сам не ведал, что творил! - А почему ты спросил меня про свингеров? – поинтересовался художник. - Хотел поближе познакомить тебя с этими людьми. Они любопытны. Общаясь с ними, начинаешь обращать внимание на очень многие вещи, о которых прежде и не думал, даже не подозревал, что они существуют. Мораль нашего узколобого общества с детства навязывает своим членам, что отношения между полами должны быть только моногамны, нам полагается иметь за всю Жизнь только одного партнёра. Это, мол, укрепляет браки и всё такое прочее. Полная чушь! Ничего это не укрепляет, напротив, разъедает изнутри, разрушает саму основу брака, убивает чувства и заполняет всё серой пошлостью рутинных будней. Супруги безмерно устают один от другого, от того, что каждый день видят и делают одно и то же. Им хочется чего-то нового и свежего, но они, впитав чуть ли не с молоком матери, «прописные истины», навязанные им общественным укладом, уже просто не умеют жить и думать по-другому. Именно с этого начинаются измены и разрушаются семьи. Марк удивлённо поднял брови: - Ты хочешь сказать, моногамия – это пошлость и бред? Принадлежность и верность одному партнёру всю Жизнь – это бред?! Выходит… То, что я хочу связать свою дальнейшую Жизнь только с тобой, для тебя ничего не значит, так?!– он настолько разволновался, что даже дышать стало трудно. Адам встал перед ним лицом, заглянул в глаза художника и ответил: - Я имел в виду лишь тот принцип моногамии, как его понимает общество. Когда тебя насильно привязывают к человеку, с которым ты не сроднился ни духовно, ни физически, - Он сжал горячими ладонями любимое лицо, - У нас совсем не так! Ты - моя Вторая Половинка, ты - тот, кто составляет меня самого, понимаешь? Без тебя нет меня! – Он очень нежно поцеловал дрожащие губы. Марк робко улыбнулся: - Ты… ты, правда, так думаешь? Теперь поцелуй юноши был уже страстным и настойчивым. - Ой, ну, какой же ты дуралей! Конечно! Я не просто думаю, я знаю, что это так! Когда я… чуть не потерял тебя… навсегда, - голос его на мгновение пресёкся, на лице отразилось страдание, - То понял это. В тот миг до меня дошла Истина: оказывается, я люблю тебя неизмеримо сильнее, чем мог даже себе представить! Сама мысль, что тебя со мной не будет, приводила меня в невообразимый ужас, от неё веяло могильным холодом! Если бы ты не пришёл ко мне после нашего разговора… Я бы не выжил, потому что прожить без тебя для меня нереально! - в глубокой синеве прекрасных глаз бриллиантами сверкали слёзы. Марк с бесконечной Любовью смотрел на юношу. - О, милый! – художник притянул парня к себе на колени. Адам обвил руками его шею. Их губы слились в долгом, чувственном поцелуе, а сердца забились в такт вместе с душами, поющими в унисон Извечную Песнь – Песнь их Любви. Дмитрий Вельмиров пребывал в прекрасном расположении духа, возвращаясь к себе домой после разговора с сыном. «Крепкого, мужского разговора» - думал он. Улыбаясь, вспоминал лицо Адама в тот миг, когда он в категоричной форме потребовал, чтобы парень оставил своего дружка, не то тому сильно не поздоровится. (И убил бы этого старика, как пить дать, убил бы, растоптал бы, как гадёныша, стёр бы в порошок!). Ну, и физиономия у него была! Словно парня самого убили! Что ж, поделом тебе, ненавистный, впредь будешь знать, как перечить и кому, мне, человеку, заменившему тебе родного отца! Что, ну, скажи, что для тебя сделал в этой жизни твой настоящий папаша, этот кусок недоделка, кроме того, что произвёл тебя на свет?! Да ничего! Он тут же сбежал, стоило немножко припугнуть мою дражайшую жёнушку тем, что я выгоню её на улицу и оставлю без средств к существованию! Улепётнул, только его и видали! Ха-ха, а эта дурочка уже разлакомилась! Она думала и дальше крутить шашни со своим ненаглядным под носом у законного супруга, наставлять рога благороднейшему человеку, оказавшему ей величайшую честь, взяв забитую серую провинциалочку, которая и говорить-то правильно не умеет, себе в жёны! Сейчас, разбежалась! Ты не заслуживаешь оказанного тебе почёта! Ты ничто! Даже не сумела удержать своего любовничка, видать, не такую уж сильную Страсть он к тебе питал, как тебе казалось! Только вот теперь приходится терпеть выходки твоего сыночка, его своенравие и блажь! Ничего, сейчас он не то запоёт! Прибежит, как миленький, бухнется ему в ножки и прощение будет вымаливать, что не слушался мудрого родителя и не принял предложения! Он для виду покуражится, поизводит сыночка немножко, а потом сменит гнев на милость. Всё ж таки он человек добрый, долго зла ни на кого не держит. Несмотря на такие самодовольные рассуждения, Вельмиров-старший в глубине души не испытывал такой уж сильной уверенности, что Адам непременно поступит так, как он того хочет. Дмитрий слишком хорошо знал нрав своего сына, его поистине несгибаемую гордость. Умирать будет, но ни у кого просить пощады не станет. Его можно избить до полусмерти, изувечить, даже уничтожить физически, - но никому не под силу сломать его дух, согнуть его. Дмитрий вспомнил тот момент, когда Адам увидел его во дворе дома, где жил его приятель. Как гордо он нёс свою голову! Гордо и независимо, как воин-победитель, но вовсе не побеждённый! Вельмиров горел желанием сделать из Адама своего раба, подчинить его себе целиком и полностью, лишив даже намёка на собственное достоинство и волю. Рабами проще управлять, они даже не понимают своего истинного положения, им кажется, что так было и будет всегда, что так и должно быть. С женщинами в своей семье у Дмитрия это получилось. С Адамом выйдет вряд ли. Он – врождённый дух Непокорства и Непримиримости. Он напоминал Вельмирову индейского вождя – каманча, которого ведут на казнь бледнолицые захватчики, не сумевшие заставить его покориться их воле. Индеец гордо смотрит врагам в лицо. Гордо и презрительно. Они убьют его тело, но дух останется в Вечности, такой же непобедимый и непокорный. Эти качества натуры сына вызывали у Дмитрия, несмотря на ненависть, невольное уважение. Он решил пока не посвящать жену в их разговор с Адамом, надеясь, что парень одумается и сам придёт к нему. Рассказать же своей благоверной о том, что за приятеля завёл себе её ненаглядный сыночек, всегда успеется! - Ты идёшь? – спросил Адам Марка. Юноша уже почти собрался. На нём были чёрные кожаные штаны, чёрная водолазка и чёрная же кожаная куртка со множеством косых замков (отсюда и её название «косуха»). Волосы стоят немного в разные стороны, причёска, как всегда, несколько небрежная и, как обычно, необычайно ему к лицу. Марк откровенно любовался им. «Какой роскошно красивый мальчик, просто дух захватывает!» - в восхищении думал он. Несмотря на то, что художник видел теперь Адама постоянно, с тех пор, как его возлюбленный стал жить с ним вместе, он был не в силах привыкнуть к нему, к его фантастической, поистине неземной притягательности. Марк мог смотреть на него часами (правда, делал это украдкой, так как юноше не нравилось, когда его разглядывают), и каждый раз его нечеловеческая Красота представала перед влюблённым взором мужчины в новом свете, он замечал всё новые и новые её грани. Адам был похож на редчайший бриллиант, от прелести которого невозможно отвести взгляд, им можно любоваться бесконечно, и это занятие никогда не надоедает, потому что всякий раз видишь его с другого ракурса. - Ты идёшь? – повторил свой вопрос юноша, решив, что тот его не расслышал. Поймав на себе его восхищённый и одновременно обескураженный взгляд, Адам нахмурился, догадавшись, почему возлюбленный так на него смотрит, - Марк, перестань на меня пялиться, пожалуйста, я этого терпеть не могу, ты же знаешь! - Прости, любимый, но я не могу на тебя не смотреть! Ты ослепителен! – совершенно искренне признался художник. - Все влюблённые видят в избранниках своих сердец то, чего нет и в помине, - спокойно проговорил он, - Ты не ответил на мой вопрос, который я уже дважды тебе задал. - Извини, я засмотрелся на тебя, и просто не услышал, о чём ты спрашиваешь. - Ты готов идти? - Идти? – удивился Марк, - Куда? - Я хочу познакомить тебя с некоторыми из моих знакомых свингеров. У художника от изумления глаза на лоб полезли. - Ч..что?! Куда?! Ты…ты безумец! - Ничего безумного в этом не вижу, – вполне резонно возразил Адам, -Тебе будет полезно познакомиться с ними. Эти люди тебе понравятся, можешь мне поверить! К тому же, - он опустил глаза, потом кинул быстрый взгляд из-под ресниц на Марка, от которого у того мурашки побежали по коже. Приблизившись к художнику, сидевшему на стуле у окна, парень наклонился к нему так близко, что у того закружилась голова, а сердце пустилось бешеным галопом. Понизив голос, он заговорил очень мягко, вкрадчиво, в высшей степени соблазнительно, - Тебе не мешает набраться новых впечатлений… Кое-что сравнить. - С...сравнить? – Марк с трудом выдохнул, горло перехватило от волнения, - Что? - Сейчас у тебя один партнёр – я. Но, кто знает, может быть, попробовав в этом качестве кого-то ещё, тебе понравится больше. Марк возмутился: - Адам, прекрати играть в свои игры! Мне нужен лишь один партнёр на всю Жизнь – ты! Я люблю тебя, ёлки-палки, сколько можно изводить меня?! Извиняющаяся и одновременно плутоватая улыбка осветила дивное лицо юноши. - Я не говорю, что кто-то другой тебе обязательно должен понравиться больше меня. Это так, всего лишь предположение, - склонившись ещё ближе, к самому лицу Марка, он заговорил совсем уже тихо и вкрадчиво, - Я прощён? Художник не мог устоять перед Соблазном, слишком велик тот оказался. Он вообще переставал соображать, когда с ним рядом находился его любимый, а тем более, когда он был так близко. Какая уж тут злость! - Ты самый испорченный мальчишка на свете! – мужчина изобразил шутливое недовольство, деланно нахмурился и поджал губы. Потом неожиданно притянул к себе взъерошенную чёрную голову и, глядя в его громадные-громадные, синие-синие глаза, которые были близко-близко, проговорил охрипшим от Безумной Страсти голосом, - И самый-самый любимый! - одарив возлюбленного огненным поцелуем. Пульс у Адама был бешеный, это уловили пальцы Марка, когда он обнял парня за шею. Городские свингеры избрали местом своих встреч уютное маленькое кафе «Бегония», занимавшее первый этаж старого здания постройки тридцатых годов двадцатого столетия. Дом этот когда-то принадлежал графу Выгодскому, известному в своё время коммерсанту и промышленнику, владевшему тремя крупными ткацкими фабриками, чья продукция была знаменита по всей дореволюционной России, и далеко за её пределами, в Богемии, Трансильвании и даже во Франции (поговаривали, что сама Леопольдина Бретиньи, знаменитая французская актриса сороковых годов, носила наряды, сшитые исключительно из тканей с фабрик графа Выгодского). После революции граф, спасаясь от красного террора, эмигрировал за границу, кажется, в Испанию, и больше на Родину не возвращался. Во время войны его дом отдали госпиталю, а в послевоенное время здесь было сначала медицинское училище, потом художественная школа, позже оно оказалось и вовсе заброшенным. И лишь в конце девяностых годов двадцатого века его выкупил у города в свою полную собственность один предприниматель с большими деньгами. На первом этаже разместилось кафе, два другие занимали офисы различных организаций. Атмосфера «Бегонии» была уютной и располагающей к общению (и не только). Интерьер в мягких, пастельных тонах, негромкая музыка. Посетители кафе приходили сюда, чтобы приятно провести часок-другой за непринуждённой беседой, выпить чашечку кофе, насладиться изысканным флёром беззаботности, окутывавшим кафе. Имелись здесь и потайные комнатки, где можно было перевести обычное общение в нечто, более интимное. Когда Адам с Марком появились в «Бегонии», там было уже довольно многолюдно. Посетители, расположившись за маленькими столиками у стен, неторопливо разговаривали, кто-то с любопытством посматривал по сторонам в поисках новых знакомств, кто-то танцевал. Обычный вечер, ничего особенного. Обнаружив свободный столик у дверей одной из потайных комнат, Адам направился туда, потянув за собой возлюбленного. Они сели, и почти тотчас же к ним поспешил официант в белой форме, с блокнотом в руках. - Добрый вечер, господа! – заискивающая, заученная улыбка расплылась по его круглому добродушному лицу, - Будете делать заказ? Адам кивнул. - Чашку кофе, пожалуйста, - сказал он. Вопросительно взглянул на Марка. - Мне тоже, - ответил тот. Официант откланялся и удалился. Адам заметил яркую блондинку за соседним столиком. Она сидела напротив полного мужчины средних лет. На вид ей можно было дать лет тридцать, не больше. Молодая женщина кидала весьма красноречивые взгляды на них с Адамом и призывно улыбалась. - Как ты находишь вон ту конфетку за соседним столиком? – тихо спросил юноша художника, слегка наклонившись к нему, - Вон ту, в сиреневом платье, сидящую справа от толстяка лет сорока. Марк повернулся в указанном направлении. - Недурна, - спокойно ответил он, - Но не из ряда вон. Честно признаться, мне очень трудно воспринимать чей-либо облик объективно. Я всех, неважно, женщина это или мужчина, сравниваю с тобой. Как сам понимаешь, сравнение не в их пользу, - он улыбнулся. - Ты субъективен, как всегда. Впрочем, не зря народная мудрость гласит: «Красота в глазах смотрящего», - наклонившись ещё чуть ниже, Адам быстро проговорил, - Эта дамочка плывёт сюда. В самом деле, блондинка покинула своё место и приближалась к их столику. - Привет, мальчики! – поздоровалась она, всё так же сладко улыбаясь, - Не против, если я присоединюсь к вашей скромной компании? А почему два таких обворожительных красавца скучают в одиночестве? – при последних словах дамочка многозначительно посмотрела на Адама. - Мы только что пришли, ещё не успели подобрать себе компанию, - улыбаясь, ответил Марк. Адам молчал, равнодушно глядя на назойливую блондинку. Та явно к нему клеилась, и это раздражало. Ну, конечно, как всегда, запала на его внешность! Как же это его достало, честное слово! - Тогда я вам её составлю, - предложила блондинка, - А можете, если хотите, присоединиться к нам с мужем, он будет только рад. - Благодарим за приглашение, - ответил Марк за себя и за Адама. Тот по-прежнему молчал. До дамочки, очевидно, дошло, что она зря потеряет время с этим невероятно красивым и очень немногословным юношей, поэтому блондинка поспешила переключиться на чуть менее привлекательного в её глазах, но куда более любезного Марка. Она стала напропалую кокетничать с ним, строила ему глазки, сыпала комплиментами, - словом, пустила в ход весь немудрёный набор городской прелестницы, пожелавшей заарканить на свой крючок очередного наивного простачка. Марк явно не привык к лести, женщина это видела. Художник смущался, его лицо то и дело заливала краска, когда он слышал комплименты из её уст в свой адрес. Не сказать, что дама понравилась ему, но, в общем-то, беседовать с ней было весьма приятно. Блондинка, видя, что добивается успеха, пошла дальше и пригласила Марка танцевать. Тот украдкой глянул на Адама, словно спрашивая у него разрешения. Юноша коротко кивнул. Наблюдая за их медленным кружением под музыку, парень тихо улыбался. Он не испытывал Ревности, так как чувствовал, что Марк органически не может на неё запасть. Он знал, что художник любит только его одного! Но вот некоторое разнообразие впечатлений ему не повредит. Как говорится, всё познаётся в сравнении. Неожиданно для Марка, он, вдруг, оказался со своей новой знакомой вдвоём в одной из тех самых потайных комнат, устроенных для интимных свиданий. - Мой муж скоро к нам подойдёт, - сладко прощебетала дамочка, прижимаясь к Марку всем телом, - Жаль, что твой приятель отказался к нам присоединиться, вчетвером нам было бы гораздо веселее. Марк улыбнулся. - Он тебе понравился, верно? Дамочка мечтательно закатила глаза: - Ох, он такой аппетитный красавчик, прямо слюнки текут, глядя на него! Марку стало неприятно, когда он услышал такой отзыв о его возлюбленном из уст этой женщины. Ему показалось кощунством говорить вслух, да ещё в подобном месте, о самом любимом для него Человеке. Не тратя времени, прыткая дамочка принялась за дело и, обняв Марка, стала снимать с него одежду. Её намерения были очевидны. Художник ещё кое-как мог перенести, когда женщина раздевала его. Но когда она попыталась его поцеловать, мужчина почувствовал, как внутри него всё взбунтовалось. Волна отвращения поднялась из самых глубин его Существа. Он не мог позволить ей прикоснуться к своим губам, которые целовал его любимый Адам. Нет, нет, нет! Чтобы какая-то второсортная шлюха посмела притронуться к его телу, обнимала и ласкала его после того, как он познал Истинное Блаженство Единения со своим синеглазым Ангелом, магический жар Его объятий, дивные, неповторимые мгновения близости с Ним, -- ни за что! О подобном даже подумать противно! Чувствуя, что внутренности свернулись в тугой узел, и его сейчас стошнит, художник оттолкнул блондинку и пулей вылетел прочь из комнаты, пролетел через зал с посетителями и выбежал на улицу. Остановившись, тяжело дыша, словно загнанный зверь, прислонился к дереву у крыльца в поисках опоры, ощущая такую дрожь в коленях и во всём теле, что боялся упасть. Голова кружилась, его мутило. Сердце больно, со стоном, билось в рёбра, горло сдавил стальной обруч, стало трудно дышать. Он почувствовал, глаза заволокла белесая пелена, по щекам что-то потекло. Несколько солёных капель попало на губы. Слёзы! Марку было очень больно, обида калёным железом жгла душу. Художник сполз по древесному стволу на землю, обхватил голову руками и заплакал. Адам встревожился, увидев, в каком состоянии его любимый выбежал из кафе. Он понял, что Марк не смог сделать то, чего так явно хотелось этой наглой девице. Юноша знал, что художник любит его всем сердцем и всей душой, конечно же, он даже мысли не допускал о физическом контакте с кем-то помимо своего любимого! Адам ужасно разозлился на самого себя, он буквально ненавидел себя за свой жестокий поступок в отношении Марка, которого сам безумно любил. «Какой я идиот! – ожесточённо набросился парень на себя, - Идиот дремучий! Марк же так любит меня, он уже сколько раз доказал мне это и словом, и делом! А я продолжаю играть с ним, как кот с мышью, словно мне самому доставляет удовольствие мучить его! Я ведь сам без него жить не могу, я же сам первый сдохну, если он оставит меня! Ну, почему я такой дурак?! Почему?! Почему?! Почему?!». Однако не время предаваться запоздалому раскаянию. Что сделано – то сделано. Нужно срочно исправить то, что можно исправить. И попытаться спасти то, что ещё возможно спасти. Адам выбежал на улицу следом за Марком. Он увидел того лежащим на земле, закрыв голову руками, и горько плакавшим. - О, Марк! – с бесконечной Болью в голосе юноша подбежал к возлюбленному и, опустившись рядом с ним на колени, стал приподнимать его с земли. Художник с неожиданной силой оттолкнул его от себя. С трудом поднявшись на ноги, он, пошатываясь, направился прочь. - Марк, подожди! Марк! – Адам стал догонять его. Настигнув, остановил, повернул к себе лицом, попытался заглянуть в глаза, - Ненаглядный мой, прости меня! Я… Я в очередной раз сглупил, не подумав о последствиях своей дурости! Марк посмотрел парню прямо в глаза. В его взгляде – дикая Боль, отчаяние, обида, и, несмотря на всё это, - Безмерная, Бесконечная Любовь. Любовь вопреки всему! - Чего ты хочешь от меня, а?! Чего?! – в надломленном голосе – несказанная мука, - Чтобы я окончательно спятил?! Чтобы я умер, не выдержав твоих жестоких игр со мной?! Ты воткнул мне нож в сердце, но даже не заметил этого! Для тебя это очередная забава! Мол, подумаешь, какие мы нежные! Перепихнулся с дамочкой, - и дело с концом, проще пареной репы! А ты не подумал о том, что для меня это всё вовсе не так просто?! Я так люблю тебя, что даже и представить себе не могу кого-то другого рядом со мной, а ты кидаешь меня, как бросают собачонку, от хозяина к хозяину, даже не думая о том, что мне выть хочется от Тоски и Боли! Ты – бесчеловечно жестокое дитя (а дети бывают жестоки гораздо больше взрослых)! Ты играешь с моими чувствами, ты смеёшься над ними! За что?! За что ты так со мной?! Адам видел, Марк едва держится, чтобы не разрыдаться вновь. Юноша хотел обнять его, но художник опять оттолкнул его и, еле передвигая ноги, побрёл прочь, склонив голову. Адаму самому хотелось расплакаться. Он чуть не до крови кусал губы. Он должен всё исправить! Должен! Ему совершенно невозможно потерять Марка! Домой они вернулись по отдельности. Адам пришёл последним. В комнате, на стене у кровати, горел ночник. Юноша увидел, что художник лежит, накрывшись одеялом, отвернувшись к стене. Приблизился к нему. Глаза закрыты, дыхание хриплое, тяжёлое. Хотел прикоснуться к любимому, попросить прощения, но не решился. Не теперь, сейчас Марк вряд ли станет его слушать. Можно будет попробовать с утра. Тихо и осторожно ступая, Адам прошёл к своей половине кровати, разделся и лёг, повернувшись к окну. Ему было очень больно. Больно от того, что он так жестоко, так необдуманно жестоко, обидел самого родного и близкого Человека на всём белом свете! Слёзы застлали глаза, он тихо всхлипнул и беззвучно заплакал, уткнувшись лицом в подушку. Марк не спал, просто лежал с закрытыми глазами. Так легче переносить жуткую Боль, терзавшую его изнутри. Художник скорее почувствовал, чем услышал, что Адам вернулся. Он всегда его чувствовал, даже, если юноши не было рядом, всегда определял малейшие движения его души, даже на расстоянии. Так же и Адам. Они стали друг для друга Маяками, указывающими один другому Путь по бурному жизненному Океану. Эти двое не мыслили себя друг без друга, это являлось для них столь же противоестественным, как если бы у них не было рук или ног. Марк услышал тихий вздох юноши, похожий на всхлип, почувствовал, как вздрагивают его плечи от беззвучных рыданий. Собственные страдания заслонила Его Боль, Его мука. Художник тут же забыл о своей обиде, на первый план выступили терзания Адама. Марк так любил его, любил слишком сильно и неистово, слишком страстно и безумно, до Беспамятства и Самозабвения! Он просто не мог позволить юноше страдать, не мог этого допустить. Не мог! Адам почувствовал горячие пальцы, с ласковой нежностью гладившие его волосы. Сильные, любящие руки Марка обняли юношу, повернули к нему. Лицо художника близко-близко, такое бесконечно дорогое, а в глазах его, словно лампада, светится сама Любовь, Извечная, как Жизнь и столь же Нерушимая, словно гранитные скалы! Глядя в любимые глаза, Адам видит, что уже не нужно просить прощения ни за что. Марк всё простил, окончательно и сразу! Разом схлынула Боль, пришло долгожданное облегчение. Сердце рванулось к нему со всей мощью страстной Любви, которую парень испытывал к художнику, столь же безумной, как Любовь Марка к нему. Слова излишни. Их души и тела вели свой давний разговор языком Любви и Страсти, чтобы его понять, слова не требовались. Сейчас Их Песнь звучала немного по-другому, Её мотив не был сродни неистовой буре, разрушительной и опустошающей. Мелодия больше напоминала напев ветра, ласково шуршащего древесной листвой. Настоящая Страсть иногда может быть тихой и нежной, она не всегда похожа на ураган, порой, она подобна Прекраснейшей Песне, которую поют горные вершины, встречая утром первые солнечные лучи. Песнь эта полна Вселенского ликования и Счастья, которые просто невозможно выразить, нет таких звуков, чтобы Их передать! - Люблю тебя! – тихо прошептал Адам. Нежная, любовная улыбка осветила лицо Марка: - Я знаю, - ответил он. Рассвет… В нём есть что-то таинственное и непонятное, некая мистическая недосказанность… Ночь покинула мир, завернувшись в тёмное покрывало снов. Но всё ещё спит, погружённое в тихое умиротворение грёз. Ветерок, пробуждаясь, тихо шевелит занавески открытого окна, дремотно шуршит листвой деревьев. Марк открыл глаза и улыбнулся. Он всегда улыбался теперь, с тех пор, как его Адам был с ним. Это раньше ему хотелось буквально выть от одинокой серой Тоски, терзавшей его, особенно по утрам. Прежде, когда его любимый бывал с ним реже, чем теперь, художник ненавидел рассвет, возвращавший его в тусклую бездушную Реальность. Как это ужасно, просто невыносимо, открыть глаза, - и увидеть вместо глубокой синевы Его глаз лишь бледную полоску зари на Востоке! Какую Боль причиняют сны, в которых ты ласкаешь Его тело, пьёшь пьянящий нектар Его губ, растворяешься весь, без остатка, в Его объятиях! Боль оттого, что, проснувшись, видишь себя в окружении всё тех же четырёх стен, замкнутого пространства, в котором только ты! Марк долго смотрел на спящего Адама, уютно свернувшегося калачиком у его бока. Он вбирал в себя каждую его любимую чёрточку и штришок, любовался им с пронзительной любовной нежностью. «Любимый мальчишка, такой несносный и невозможный! Единственный! Мой!». Губы Марка трепетно коснулись милого лица. Ему, вдруг, захотелось запечатлеть Адама именно таким вот, как сейчас, спящим, уютным, безмятежным и прекрасным. Он тихо поднялся с кровати, торопливо оделся и прошёл к столу у окна. Стараясь не шуметь, аккуратно открыл верхний ящик, где хранилась чистая бумага и карандаши. Достал лист, тёмно-серый грифель, взял стул и, сев возле юноши, сосредоточившись, начал его писать. Марк хотел отобразить любимого на гравюре, так его образ получится вернее и чётче. Вообще спящих людей лучше рисовать именно чёрно-белыми, тогда яснее ощущается магическое действие сна, ярче передаётся красота момента. Адам вздохнул, открыл глаза и гибко потянулся. Повернув голову, увидел художника, что-то рисовавшего на листе бумаги грифельным карандашом. Его лицо было очень серьёзным и вдумчивым, глаза слегка прищурены, словно он пытается что-то ухватить, что-то, очень важное для себя и того, что он пишет. Юноше стало любопытно. Улыбнувшись, он встал и, неслышно, по-кошачьи, ступая, подошёл к Марку сзади и, заглянул через его плечо. Удивился, увидев, что художник рисует его. Наклонившись к Марку, легко и игриво дунул ему в затылок, пошевелив кудрявые пряди. Художник вздрогнул от неожиданности, выронив рисунок и карандаш. Обернулся. - Адам, проказник! – воскликнул он, - Как ты меня напугал! - Доброе утро! – юноша нежно поцеловал его в щёку. - Доброе! - Снова меня рисуешь? - Да. Захотел написать тебя во сне. Очень люблю наблюдать за тобой, когда ты спишь. В тебе столько загадок и тайн, но во сне ты так прост и понятен! Ты похож на эльфа, такой же прекрасный и сказочный. Во сне это ещё заметнее, чем днём. Адам, как обычно, смутился и опустил глаза. Наверное, он так и не сможет до конца привыкнуть к реакции людей на него, на его облик! - Что тебе снилось? – спросил Марк, улыбнувшись его смущению, делавшему прекраснейшее из лиц ещё очаровательнее. - Сказка, в которой был ты, - глаза юноши любовно гладили возлюбленного. Адам склонил своё лицо к лицу Марка. Художника буквально гипнотизировали его огромные глаза, он смотрел в их прозрачную бездну, не в силах отвести взгляд, не в состоянии пошевелиться. Отыскав его губы, юноша поцеловал их сначала легко и игриво, потом приник к ним с настоящей Страстью, жгучей и неистовой. Марк мгновенно опьянел, голова закружилась, он почувствовал, что его Существо распалось на микроскопические молекулы, и все они устремились к Адаму, не в силах сопротивляться мощнейшему магнетизму этого невероятного Человека. Он подался к юноше всем телом, руками обхватил его черноволосую голову и притянул к себе ещё ниже, чтобы полнее насладиться поцелуем и его такой желанной близостью. - Что ты со мной делаешь?!... – Марк смотрел в любимое лицо полным безудержного желания взглядом, - Ради одного твоего поцелуя я готов отдать собственную Жизнь! Адам улыбнулся той самой, чуть кривоватой, необыкновенно соблазнительной улыбкой, от которой по телу художника пробежали мурашки. - Ну, Жизнь твою я пока что забирать не собираюсь, - голос тёплый, тягучий, с хрипотцой, сексуальный до невероятия, - Но кое-что всё же возьму. Марк повернулся к парню всем телом… на Адаме не было абсолютно ничего! Мужчина на мгновение застыл, не в состоянии даже вздохнуть. Невообразимая Красота этого юноши, его лица и тела, до сих пор поражали художника так, будто он видел их впервые. В нём мгновенно вспыхнуло дикое желание насладиться этой невероятной Прелестью сполна, вобрать её в себя, впитать каждой своей клеточкой. Но и в глазах Адама, неотрывно глядевших на возлюбленного, полыхал тот же пожар, та же жажда обладать им. Марк стремительно поднялся со стула, на котором сидел всё это время, подхватил Адама на руки и отнёс к кровати. Бросив возлюбленного на подушки, он прижал его собой и припал к его губам со страстной алчностью, немыслимой, испепеляющей. Адам метался по постели, загнанно дыша, его гибкие пальцы впились в простыни, он весь выгнулся, доведённый безумными ласками, которые обрушил на него Марк, до высшей степени экстаза. Он словно взмыл ввысь и теперь качался на волнах Любви и Страсти, шепча его имя. Художник, лаская любимого, утоляя безмерное желание обладать им, не мог насытиться. Он никогда не мог насытиться им, эта безумная жажда никогда не оставляла его. Он знал, что больше ни с кем не сможет быть счастлив. И дело не только в том, что Адам стал для него идеальным партнёром во время секса, чутким, безудержно страстным, невероятно эмоциональным. Возлюбленный мгновенно улавливал малейшие нюансы его настроения, с невероятной лёгкостью подстраиваясь под его ритм. Если Марк хотел бури, Адам был подобен настоящему урагану, дикий, необузданный, он порождал страстный хаос во всём Существе Марка, сводя его с ума. Иногда художник бывал настроен на более лирический лад, и тогда его любимый был сама Нежность, его ласки, прикосновения, поцелуи становились трепетными, бережными. Юноша являлся тем самым недостающим звеном Цепи, без которого Её ячейки не могли быть спаяны воедино. Они мыслили одними категориями, жили в одном Мире, совершенно отличном от Мира, где обитали все остальные, знакомые или незнакомые им люди. Они настолько срослись друг с другом, слились, что стали составлять Единое Существо, целое и неделимое. Подобная взаимная полнота душ и сердец очень редко встречается среди людей. Она бывает свойственна лишь тем из них, кто где-то в Другом Измерении обрёл своего Близнеца, свою Истинную Вторую Половинку, и теперь встретил Её уже здесь, на Земле. Этих Близнецов невозможно разлучить, рассоединить, потому что жить отдельно друг от друга они не смогут. Для Них само существование друг без друга немыслимо, оно равносильно гибели. Марк и Адам оказались этими самыми Близнецами. И, несмотря на то, что их Любовь вспыхнула неожиданно и стремительно, мгновенно затянув их в свой страстный омут, оба чувствовали, Их Пламя не угаснет никогда, ни в этом Мире, ни в Ином. Они знали это! Вот, почему Марк не мог себе даже представить кого-то другого рядом с собой, кроме своего возлюбленного. Вот, почему даже сама мысль о всякой иной связи, даже самой незначительной и временной, вызывала в нём отвращение. Разве может что-либо во всех Мирах всех Вселенных сравниться с невероятными ощущениями, которые рождают во всём Существе, в каждой клеточке, прикосновения рук любимого, когда чувствуешь пьянящую сладость Его губ на своих губах, когда слышишь, как Он, едва дыша, шепчет твоё имя, когда буквально сходишь с ума только лишь от того, что держишь Его в своих объятиях, ласкаешь Его, растворяясь целиком и полностью в Нём?! Ничто не может с этим сравниться! Всё остальное, даже собственная Жизнь, не имеет значения без Него! Всё становится пошлым и обыденным. Все остальные поползновения кого бы то ни было другого к физической близости с тобой, вроде попыток той дешёвой белобрысой шлюхи из кафе, не вызывают, да и не смогут вызвать никогда, ничего, кроме тошноты и гадливости! Ты просто не сможешь позволить кому-то другому даже прикоснуться к тебе, не говоря уже о чём-то, более глобальном! - Люблю тебя! Люблю! Люблю! – задыхаясь, Адам прижался к возлюбленному всем телом, изнемогая от невообразимого наслаждения, которое всегда дарила ему их близость. - Сумасшедшее ты создание! – Марк страстно и нежно касался губами лица юноши, - Невероятное, грешное, святое, любимое! Их уста вновь соединились на долгое-долгое время. Завершённость… Вспышка… Новая Завершённость… Новая Вспышка… Каскад… Не успел один Ураган немного улечься, их настигал новый, ещё более опустошающий. Они желали друг друга во время Завершения едва ли не сильнее, чем в Начале. Но оба понимали, что надо время от времени останавливаться, давать короткую передышку, иначе такой Любви не выдержит ни один, даже самый сильный, организм! - О чём ты думаешь? – спросил Адам Марка. Художник, полулёжа, сидел, опёршись о прислонённую к изголовью кровати подушку. Юноша уютно прильнул к его груди, согнув ноги в коленях. Марк, погрузив пальцы в тёплый чёрный бархат его волос, любовно теребил их, любуясь серебристо-синим свечением, которое оставлял проходивший сквозь них неяркий свет осеннего утра. - О нас с тобой. То, что между нами возникло и вершится… В этом есть какая-то Тайна. Я не верю в случайности. В нашей встрече есть Закономерность… Понимаешь, мы бы всё равно познакомились, неважно, где и в какое время, сейчас, в девятнадцатом веке или же в дремучем Средневековье. Мы созданы друг другом друг для друга! Адам кивнул и улыбнулся. Он думал о том же. - Что тебе кажется таинственным? – спросил он, поворачиваясь лицом к возлюбленному. - Ты сам – Тайна, которую мне не разгадать никогда, даже, если нам с тобой отпущено прожить несколько тысячелетий. В тебе столько загадок! Ты – Кубик Рубика, сложить твои стороны, чтобы получилась некая целостная картина, очень и очень непросто. Мне не всегда понятен мотив тех или иных твоих поступков или слов. Раньше, когда мы только начали общаться, я чувствовал, что ты ко мне неравнодушен, и всё никак не мог понять, почему ты так упорно отталкиваешь меня от себя? - Я недоверчив. Возможно, причина кроется в моих отношениях с отцом. Проведя с ним в одном доме большую часть моей недолгой Жизни, я научился доверять только самому себе, собственным мыслям и чувствам. Мне очень нелегко кому-то открыться, тем более, довериться. Всю мою Жизнь я видел от отца только ненависть. - А твоя мама? Сестра? - Они – единственные близкие мне люди в семье. Да, они любят меня, и я люблю их. Очень! Просто… Мальчишкам всегда ближе отцы, чем матери… Мужчине проще, чем женщине, понять мужчину,- Адам грустно вздохнул. - Ненависть отца, как это ни странно, научила тебя любить. - И ценить ту Любовь, которую получаешь сам. Рука Марка переместилась, теперь его пальцы нежно поглаживали любимое лицо. Они долго молчали, просто наслаждаясь присутствием друг друга, взаимной духовной близостью, прочно спаявшей их Существа. - Я хочу оставить университет, - вдруг, сказал художник. Адам удивлённо посмотрел на него: - Оставить? Почему? - Потому что это – рутина, стоячее болото, которое рано или поздно засасывает каждого, кто там окажется. Кто более сильный, может быть, сможет выбраться, кто слабее – нет. Я Художник по зову сердца, а не только по профессии. Мне хочется Творить, создавать свой собственный Мир, совсем не похожий на привычные Миры обывателей. Я хочу отображать то, что вижу и чувствую именно я и так, как хочется мне, а не какому-нибудь высокопоставленному важному дяденьке из Министерства культуры. Работая там, такой свободы не добьёшься. Университетская Жизнь слишком рафинирована, там всё-всё выверено до мелочей, свернуть куда-то в сторону тебе никто не даст. Я слишком долго варился в этом котле. Пока из меня не выварили ещё все соки окончательно, я хочу пустить свой Корабль в самостоятельное плавание. Адам понимал художника. Он сам не выносил однообразия и выверенности где бы то ни было: ни в людях, ни в работе, ни в Жизни. Всегда должен присутствовать некий эффект неожиданности, что-то необычайное и новое, чего ты не встречал раньше. Только при таком условии и можно сотворить что-то своё, по-настоящему оригинальное, то, что полностью отразит тебя таким, каков ты есть на самом деле. - Тогда я тоже уйду. Без тебя мне там нечего делать. Я видел твои работы и понял, что ты один сможешь дать мне, как Художнику, неизмеримо больше, чем все институты мира вместе взятые. В твоих рисунках сама Жизнь во всём многообразии Её форм и расцветок. Ты не станешь загонять меня в одни - единственные узкие рамки, позволишь мне создавать что-то так, как я это вижу и чувствую. Глаза Марка засветились, ему внезапно пришла в голову одна идея: - А что, если нам с тобой работать вместе? Создать своеобразный художественный тандем, вроде Дольче и Габбана, только в Мире искусства? Мы можем вместе творить, организовывать выставки наших работ. Это же так чудесно! – взгляд художника мечтательно вспыхнул. Его воодушевление передалось и Адаму. Его синие глаза задорно заискрились. - Прекрасная идея! Так мы станем ещё ближе друг другу, ещё больше дополним один другого. Когда двое людей по-настоящему любят друг друга, совместное Творчество ещё сильнее роднит их. - Чтобы заработать на Жизнь, я могу заняться чем-то, вроде репетиторства. Мы дружны с ректором университета Адамом Никольским, он сам художник, правда, по его собственному признанию, в прошлом. Наверняка у него есть какие-нибудь знакомые, которые сами или же их дети хотели бы брать уроки художественного мастерства для самих себя или для того, чтобы поступить в какое-нибудь учебное заведение, специализирующееся на живописи, хоть в наш университет, к примеру. Сегодня же отправлюсь к нему обсудить этот вопрос. - А я могу по-прежнему брать заказы в той же конторе, в которой работаю сейчас. Наше же совместное Творчество мы оставим нам самим. Адам Никольский был несколько удивлён неурочным визитом к нему Марка Веселовского. Художник очень редко заглядывал к нему без предупреждения, а, если уж приходил, то строго по делу, прекрасно понимая, что ректор университета – человек занятой, и обязанностей у него превеликое множество. Вид у Марка был немного озабоченный и в то же время весьма решительный, словно он обдумывал какой-то очень важный для себя шаг, не будучи стопроцентно уверенным, что поступает правильно, и вместе с тем понимая, что сделать этот шаг необходимо. - Мне нужно поговорить, - начал художник без обиняков. Это было сказано таким тоном, что ректор тотчас же отложил в сторону бумаги, которые читал, и устремил внимательный взгляд на посетителя. - Слушаю тебя. Не дожидаясь приглашения, Марк стремительно прошёл к столу Никольского и буквально плюхнулся в кресло для посетителей. Несколько минут собирался с мыслями, после чего выложил всё одним махом: - Я хочу написать заявление об уходе. Ректор так удивился, что даже как-то растерялся на мгновение. Он ожидал услышать что угодно, но не это. - И… И куда ты направишь свои стопы? – часто-часто моргая, спросил друга Адам Никольский (он имел привычку строить витиеватые, несколько вычурные фразы, когда бывал чем-то сильно поражён). -Я решил отправиться в самостоятельное плавание. Я художник и хочу им остаться. Преподавательская деятельность не даёт такой свободы выбора и мысли, как искусство, здесь всё укладывается в узкие рамки правил. Я устал от этого. Никольский понимал Марка. Ему самому были не чужды подобные мысли, особенно в начале своей деятельности в должности ректора. Правда, с тех пор утекло столько воды, что сам Никольский уже и не мог вспомнить, когда последний раз обдумывал вопрос своей отставки с занимаемого им руководящего поста и ухода на покой. Как-то незаметно он втянулся в круговорот университетской Жизни, полностью посвятил себя работе, отдав предпочтение ей перед всем остальным, включая собственное Творчество. Помолчав немного, Адам Никольский ответил: - Что ж, я не имею права тебя удерживать силой, раз тебе так уж непременно надо уйти. Заявление можешь оставить у моего секретаря, я его подпишу и отпущу тебя даже без обязательной отработки. Признаюсь, меня немного напрягает твой уход, да ещё в самом начале учебного года, но тут уж, как говорится, ничего не поделаешь. Найдём тебе временную замену до тех пор, пока не появиться новый преподаватель твоей дисциплины. Это всё! - ректор снова погрузился в свои бумаги, дав понять, что аудиенция окончена. Он был расстроен, Марк это видел и понимал. Но назад поворачивать поздно, да и не хочется. Поднявшись, художник неторопливо направился к выходу, но, вспомнив, что ещё не обо всём переговорил со своим начальником, вернулся. - Разрешите спросить: нет ли у Вас знакомых, которые хотели бы брать уроки живописи для себя или своих детей? Может быть, кто-то планирует поступать в университет, вроде нашего, или же в какой-нибудь художественный колледж? Я мог бы помочь им в этом. - Ты хочешь заняться репетиторством? - Что-то типа того. Ректор задумался, сощурив глаза за толстой роговой оправой очков. - Хмм… Кажется, припоминаю парочку моих приятелей, у которых дочки собирались поступать в «Брюлловку» (так именовался в простонародье колледж искусств имени Карла Брюллова). Я дам обоим твой телефон, созвонитесь, столкуетесь. Марк благодарно улыбнулся: - Спасибо. И… Ещё я хотел сказать, что студент мой, Адам Вельмиров, - так, следи за интонацией, говори ровно и чисто, без этих страстных придыханий! – изъявил желание прекратить учёбу. Он вчера сам сказал мне об этом во время нашей встречи у меня дома, где мы обсуждали вопросы подготовки к семинару. - Вот как? А его что здесь не устроило? - Не знаю, не спрашивал. Не имею привычки лезть к человеку с неуместным любопытством. Думаю, если бы Адам захотел, он бы назвал мне причину своего решения. - Понятно. Что ж, хорошо. - Ещё раз спасибо за всё! - Да не за что. Удачи тебе в твоём самостоятельном плавании, капитан! – ректор поднялся со своего места, подошёл к художнику и совсем не по-начальственному крепко обнял его, - не забывай старых друзей, заходи хоть иногда. - Обязательно! Они тепло попрощались. Марк прошёл в приёмную, оставил заявление об уходе и вышел на улицу. Его душа пела. Он свободен! И его любимый Адам тоже! Они оба теперь птицы своего собственного полёта! Они будут вместе творить, жить, любить один другого, они посвятят себя друг другу! Теперь всё для них изменится, станет иным, ярким и живым! Наконец-то! Как давно им этого хотелось! И вот теперь Мечта сбылась! Вернувшись домой, Марк увидел Адама за своим столом. Тот сидел, вполоборота повернувшись к окну, и что-то рисовал на листе бумаги. Видимо, сильно увлёкся, так как даже не слышал, как художник вошёл. Юноша умел так же всецело отдаваться любимому занятию, как и Марк, он весь погружался в свою работу и ничего не замечал вокруг. Ворвись сюда сейчас какие-нибудь бандюганы с пушками в руках, парень бы и их даже не заметил. В этот момент для него существовало лишь то, что он рисовал, Реальность же незримо присутствовала где-то там, за едва видимым горизонтом. Тихо, стараясь не мешать Адаму, художник прошёл в комнату и неслышно опустился на кровать таким образом, чтобы юноша не почувствовал, что на него смотрят, и в то же время, чтобы художнику самому можно было беспрепятственно и сколько душе угодно любоваться им. Марк смотрел на него и не мог наглядеться. Он вбирал облик любимого в себя, стараясь накрепко запечатлеть его в своей памяти так же, как он был запечатлён в его сердце. Марк словно рисовал Адама в своих мыслях, любовно, трепетно и нежно обводя совершенные линии его лица, задорный ёжик огненно-чёрных волос, неповторимые, колдовские глаза, наполовину скрытые сейчас под покрывалом густых ресниц, длинные гибкие пальцы, водящие карандашом по бумаге. «Люблю тебя! Как я тебя люблю!». Внезапное чувство тревоги неожиданно охватило художника. Откуда оно взялось и в чём причина, Марк не знал. Он только ощущал его. Размытое чувство, что их с Адамом идиллия скоро закончится. Не может всё и дальше продолжаться столь же безоблачно, быть таким же идеальным, как сейчас. Юноша покинет его. Не сам, не по собственной воле, но покинет. Они будут разлучены. Им придётся долгое время скитаться в душной тьме одиночества в поисках друг друга. Их Любовь не сможет погубить никто и ничто, они всё равно будут вместе, потому что уже давно стали Единством душ, сердец, тел и разумов. Но пройти этот страшный этап разлуки им придётся. Марк весь похолодел от ужаса, едва лишь представил себе подобное. Он так испугался, точно самое страшное уже происходило. Вскочив с кровати, художник почти бегом приблизился к столу и крепко-крепко обнял любимого, обхватив и сжав его плечи что есть силы. От неожиданности Адам вздрогнул, поднял голову от рисунка. - Марк? – почувствовав, что тот весь дрожит, встревожился, - Что с тобой? Юноша хотел повернуться к возлюбленному лицом, но Марк не позволил этого сделать. Он сжал его в объятиях ещё сильнее и горячо заговорил: - Нет-нет, не шевелись, пожалуйста! Останься на месте, прошу тебя! – погрузив своё лицо в густые волосы на макушке, Марк стал страстно их целовать, вдыхая несравненный аромат сосновой хвои, исходивший от них. Это был запах соснового бора после дождя, горьковатый, смолистый, сочный, чуть терпковатый, прохладный и свежий. Художник блаженно закрыл глаза, вдыхая его. Восхитительный аромат! Он знал, что этот запах всегда будет ассоциироваться у него с его возлюбленным, всегда будет напоминать о нём. Каким-то непостижимым образом парню передалось душевное состояние художника. Он почувствовал, как его самого охватывает непонятная дрожь, какой-то подспудный страх. Захотелось прижаться к любимому всем телом, успокоиться в его спасительной близости. - Не покидай меня, не покидай! – в голосе Марка – едва сдерживаемые слёзы, - Никогда, слышишь! Не бросай меня одного! – стальное кольцо объятий сжалось так, что ещё немного, - и художник сломает Адаму позвоночник. Юноша откинул голову назад, посмотрел в перепуганные, влажно блестевшие глаза своего любимого, на его лице тёплым солнышком засияла любовная, ласковая улыбка: - Опять ты городишь ахинею! - нежно пожурил он его, - Ну, куда я могу уйти? - Мне тревожно! Я так боюсь тебя потерять! Мне всё кажется, что кто-то или что-то отнимет тебя у меня, разлучит нас на очень и очень долгое время! Что мне делать тогда, как жить без тебя?! Адам видел, Марк вот-вот расплачется. Сердце рванулось к нему. Юноша, приложив усилия, кое-как высвободился из судорожно вцепившихся в него рук. Поднявшись, порывисто обнял Марка, прижал его к себе едва ли не крепче, чем тот сам обнимал его минуту назад. Художнику так хотелось, чтобы эти объятия стали ещё сильнее! - Ну, тихо, тихо, не надо! – голос Адама такой нежный и любящий, такой тёплый, а руки – такие надёжные и бережные! – Не надо понапрасну себя изводить, хороший мой! Я никуда не уйду! Во всяком случае, по своей воле точно! – поднял лицо Марка за подбородок, заставил взглянуть в свои глаза, - Я тебя очень и очень люблю! Что бы ни случилось, всегда помни об этом, остальное неважно! Голубые глаза так и засияли: - Я никогда не забуду! Марк ещё крепче прижался к любимому и, закрыв глаза, весь отдался блаженному чувству покоя и защищённости, спокойной, нерушимой силы, исходящей от него. Близость Адама так нужна ему, так желанна! Они некоторое время стояли, молча, обнимая друг друга. Юноша чувствовал: его возлюбленный, постепенно успокаиваясь, расслабляется. - Что ты рисуешь? – спросил художник. Неуверенная улыбка робко коснулась его губ. Адам взял со стола рисунок и протянул его Марку. Волнуясь, как всегда бывало, когда он видел работы своего любимого, мужчина взглянул на его листок. Это была гравюра. Адам изобразил скрипку, старую, выцветшую, но, как ни странно, совершенно целую, нигде ни царапинки, ни трещинки. Видно, что с инструментом очень бережно обращались те, кто играл на нём. Однако струны у этой скрипки были странные – надорванные, все, словно истекают кровью. Рисунок был пугающе живым и настолько реальным, что Марку казалось, - скрипка на нём вот-вот заплачет самыми что ни на есть человеческими слезами, поведает ему печаль своего сердца. Адам с жадным вниманием не отрывал взгляда от лица художника, стремясь определить по его выражению впечатление, которое произвела на того его работа. Марк смотрел, широко раскрытыми глазами, его губы дрожали, словно он сейчас заплачет. Когда художник взглянул на любимого, в его глазах, в самом деле, блестели слёзы. - О… Адам… Это… Я…, - мужчина совсем смешался, - Я не могу выразить, что я чувствую, глядя на твой рисунок! Адам улыбнулся. Когда Марк так говорил, значит, работа ему очень нравилась. Художник не умел говорить о чувствах ясно и понятно, как это получалось у других людей. Он очень остро ощущал и реагировал сердцем и душой на что-либо, сильно взволновавшее его, но словами собственные чувства выражал редко. Так было и в их отношениях. Марк очень сильно любил Адама, настолько, что сильнее нельзя даже и представить, просто безумно, он буквально сходил с ума от Любви к юноше, но вслух облекал свои чувства очень и очень нечасто, выражая отношение к парню по-другому: заботясь о нём, предупреждая его желания, стараясь делать всё, от него зависящее и независящее, чтобы любимому было с ним хорошо и комфортно. Любовь жила в его сердце, душе, в каждой клеточке его Существа, она находила выражение в поцелуях и ласках, которыми Марк дарил своего возлюбленного в сумасшедшие часы их близости, но очень редко на ней бывал словесный покров. Адаму, который сам не умел выражать свои собственные чувства в разговорной форме, это было понятно. Разве возможно выразить всю глубину Истинной Любви? Разве сыщутся такие слова, которые могут Её выразить? Они оба мало говорили о своей Любви друг к другу, но оба чувствовали всю Её невероятную силу, мощь и нереальную глубину, они знали, что любят друг друга, и это Чувство не угаснет под влиянием времени, напротив, только жарче разгорится. - Что… Что ты хотел отобразить? – спросил юношу Марк, немного придя в себя от изумления, в которое привела его работа любимого. - Я рисовал твою душу. - М…Мою душу?! - Да. Твою душу, какой я её вижу и понимаю, такой, какой я её люблю. - А… А почему скрипка? - Потому что ты похож на этот музыкальный инструмент. Ты звучишь так же нежно и проникновенно, так же трогательно и эмоционально, так же страстно. Очень люблю слушать твою Музыку, она, как полёт, легка и невесома, но в то же время, очень сильна и надёжна! Я не боюсь взмыть на беспредельную высоту, потому что знаю, что мне не грозит рухнуть вниз и разбиться о камни. Я парю вместе с тобой. И. знаешь… Это совершенно необыкновенное, просто фантастическое ощущение! - А почему струны у этой скрипки такие необычные? - Струны – это твои чувства. Иногда ты страдаешь, твоя душа изранена, она сочится кровью. Слушая юношу, Марк, в который уже раз, удивлялся, насколько тонко любимый чувствует его! Он для Адама – раскрытая книга, которую тот с лёгкостью читает. Юноша – первый, кто смог так глубоко проникнуть в тонкий психологизм его души, подчас, не совсем понятный даже ему самому! Те, с кем Марк сталкивался в своей Жизни, в основном, делали вид, что понимают его, на самом же деле, не понимали вовсе, это художник хорошо видел, стоило ему заглянуть им в глаза. Но Адаму удалось постичь его до самой глубины! Именно этого глубинного восприятия и понимания себя Марку и не хватало раньше. Элла Вельмирова сидела в своём роскошном кабинете и с тоской смотрела в окно, залитое блеклым светом неяркого осеннего дня. Она думала о своей Жизни, о пережитом, о том, что ещё, возможно, предстоит пережить. Ей пятьдесят четыре. Уже… Годы так стремительно пронеслись мимо, словно кони на скачках, обгоняя друг друга со сверхзвуковой скоростью. События, лихорадочной чередой сменяя одно другое, внесли в её существование полнейший хаос. Её собственная Жизнь напоминала Элле раскиданные частицы паззла, который она всё никак не могла собрать в единое целое, составить из этих разрозненных кусочков понятную картину. Её замужество…Не хотелось о нём вспоминать, но и забыть тоже не выходило. Когда выходишь замуж в двадцать лет, всё кажется тебе таким воздушно-розовым и сладким, как сахарная вата, а твой избранник видится тебе не больше не меньше принцем на белом коне! Элла грустно улыбнулась, подумав об этом. Как же быстро праздничную эйфорию сменяет банальная и пошлая проза Жизни! Она не любила мужа. Это-то женщина понимала теперь, по прошествии стольких лет, совместно прожитых с ним под одной крышей. А в тот момент, когда она дала согласие на брак с Дмитрием, Элле вправду казалось, что она его любит и даже очень! Возможно, она бы и в самом деле полюбила этого мужчину, поведи он себя с ней, как положено мужу вести себя с горячо любимой женой. Но подобное было не в характере Вельмирова. Его деспотический нрав, неуёмная жажда власти над всем и всеми, его, подчас, тупое, упорное в своей глупости мракобесие взяло верх над его чувствами к своей супруге (даже, если таковые и имелись, в чём иногда женщина очень сильно сомневалась). Чуть ли не с первых дней Дмитрий начал демонстрировать Элле своё истинное лицо, скрытое в период жениховства под маской учтивости и предупредительности. Порой, женщине казалось, что муж люто её ненавидит. Зачем, спрашивается, он тогда женился на ней? Её робкие попытки добиться ответа на свой простой вопрос, ни к чему не вели. «Я тебя люблю. Что тебе ещё надо!». Вот и всё, ничего более. Странно её муж понимал Любовь. Для него любить кого-то означало поработить этого человека, лишить его собственной воли, всецело подчинить себе. В физическом плане супруги тоже мало подходили друг другу. Элла не обладала пламенным темпераментом восточной женщины. Ей требовался достаточно долгий подготовительный период, чтобы завестись, необходимы искусные ласки, полные Любви и нежности, чтобы она смогла раскрыть полностью собственную Чувственность. Дмитрий этого не понимал. Для него существовал лишь он сам, он считал, что все его прихоти должны немедленно и беспрекословно исполняться. Чувства и желания остальных людей, включая собственную жену, Дмитрия не интересовали. Он был груб и невнимателен к ней как в быту, так и в постели. Удовлетворив желания собственного тела, он засыпал, отворачиваясь к стене, с гордым сознанием выполненного супружеского долга. Элла тихо плакала в подушку, страшась, что её супруг сможет хоть когда-нибудь стать случайным свидетелем её отчаяния. Так продолжалось довольно долгое время, женщине начало уже казаться, что ей так и суждено провести весь свой век в услужении у собственного мужа (она и вправду воспринимала себя не иначе, как служанкой Дмитрия Вельмирова). А потом в её Жизнь стремительно, как ураган, как смерч и торнадо вместе взятые, ворвалась Любовь, как оказалось, единственная, на всю Жизнь. Отец Адама… Тогда, двадцать восемь лет назад, он был столь же молод, как теперь их сын. Они познакомились на каком-то благотворительном балу, устроенном местным отделением Красного Креста с целью собрать средства на закупку медикаментов для городского детского дома-интерната, где жили дети с особенностями психоэмоционального и физического развития, от которых по разным причинам, в своё время, отказались родители. На этот бал были приглашены все так называемые «сливки общества»: известные писатели, художники, прочие люди искусства, промышленники и нувориши, - те, кто недавно разбогател, кому подвернулся счастливый случай сколотить состояние (причём, сколачивалось это самое состояние не всегда открытым и честным путём, об этом все знали, но благоразумно помалкивали. В самом деле, ну, кому есть дело до такого пустяка, как громкое устранение конкурентов в бизнесе или заведомо ложные сведения о своих ближних, ненавязчивые такие подсказочки местным органам внутренних дел, дабы оказать им посильную помощь в привлечении означенных лиц к справедливой гражданской, а ещё лучше, уголовной, ответственности! Главное, чтоб денежки вовремя поступали на счёт городской казны и исправно творились разные благочестивые дела. А что кроется за этими самыми «благочестивыми делами» - не суть важно. Как говорится, меньше знаешь, крепче спишь). Элла с мужем также получили приглашение на этот бал. Дмитрий Вельмиров уже к тому времени стал известным и уважаемым человеком в городе, одним из его столпов. Ещё бы, преуспевающий бизнесмен, владелец одной из крупнейших сетей картинных галерей, известных не только в городе, но и далеко за его пределами, да и просто очень и очень богатый человек (в современном обществе «богатство» и «уважение» - слова – синонимы)! Приличия требовали, чтобы он присутствовал на всех мероприятиях такого масштаба исключительно вместе с женой. Нудная, скучная обязанность, навязанная занимаемым их семьёй статусом, но ничего не попишешь, надо! И чета Вельмировых с завидной регулярностью показывалась на всяческих светских раутах, дабы поддерживать добрую традицию. Если ты богат и известен, изволь выезжать в общество, иначе тебя сочтут грубияном и невежей. Затворников не любят, если ты не хочешь потерять своё влияние и связи, необходимо постоянно напоминать о своём существовании тем, от кого зависит твоё собственное благосостояние и благополучие твоей семьи. Элла Вельмирова в ту пору была прелестна. Высокая, с лёгкой, воздушной фигуркой, сияющими серыми глазами и облаком светло-каштановых волос, она напоминала сказочную фею из детских книжек с картинками. Дмитрий же смотрелся солидным, уверенным в себе мужчиной, сильным и мужественным. Он не был привлекателен, но этот недостаток с лихвой покрывался горделивой осанкой и важной поступью римского императора. Где бы он ни появлялся, все чувствовали его энергичность и напористость в достижении поставленных целей, которые этот человек просто излучал, словно электромагнитные волны. Сразу становилось понятно, что перед вами – фигура в высшей степени значительная. Вместе с женой они составляли очень странную пару, но, невзирая на это, умудрялись выглядеть вполне гармонично. Что бы между ними не происходило дома, на людях это не показывалось. Глаза Эллы сияли, подобно двум бриллиантам, она лучезарно улыбалась, была приветлива и мила со знакомыми и незнакомыми людьми. Дмитрий же был сама Учтивость и Любезность. В городе их уважали и даже по-своему любили, их брак считался чуть ли не идеально-образцовым, на них стремились походить и равняться. Тот день ничем не отличался от череды предыдущих. День как день, как всякий другой, один из многих. Такой же был вчера, будет и завтра. Элла с мужем прибыли на бал, чуть запоздав (женщине нездоровилось, с самого утра она неважно себя чувствовала и едва нашла силы, чтобы подняться с постели и отправиться на мероприятие, на которое совершенно не хотела ехать). Гостей собралось много, все оживлённо переговаривались, шумно встречая знакомых (в этой бурной радости присутствовали фальшивые нотки, большинство из собравшихся откровенно не выносили друг друга, всячески поливая один другого грязью, громя отсутствие таланта и ничтожность своих коллег по цеху. Но на светских мероприятиях, вроде бала, все держались друг с другом исключительно вежливо и внимательно. Этикет, господа!). Там, на этом самом балу, Элла и увидела Его. Тогда она ещё не знала, что эта встреча всё перевернёт с ног на голову, в корне изменив всю её прежнюю Жизнь. Он тоже получил приглашение и явился вместе с дородной дамой бальзаковского возраста (Элла слышала краем уха, будто спутница была двоюродной тётей или кем-то ещё, в общем, какой-то родственницей). Едва эти двое появились, гул голосов сразу утих. Сотня глаз замерла на этой странной паре, возникшей в дверях. Нет, дама, естественно, была мало кому интересна, слишком обычна. Но её спутник… Казалось, полумрак бальной залы на миг осветило солнце, во много раз превосходящее яркостью светило, греющее Землю на протяжении миллиардов лет. Будто небесный Ангел захотел ненадолго спуститься к простым смертным, взглянуть, чем они там заняты. Очень высокий, на голову выше своей спутницы (дамы, далеко не малорослой), поразительного сложения, с львиной гривой иссиня-чёрных волос и лицом, чью Красоту не опишет ни один язык из когда-либо существовавших и существующих поныне, просто не отыщется таких слов и сравнений, способных Её описать. Элла будто приросла к полу. Во рту пересохло, в голове помутилось. Никого, подобного этому невероятному юноше, она прежде не встречала и вряд ли встретит. Незнакомец неожиданно остановил на молодой женщине взгляд…в мгновение ока все присутствующие в зале люди исчезли, словно их здесь никогда и не было, остались лишь они двое, Элла и этот необыкновенный юноша. Они просто стояли и смотрели друг на друга так, словно давно знакомы, но долгое время не виделись, и вот теперь, наконец-то, состоялась долгожданная встреча. Сердце Эллы колотилось так бешено, что она с трудом дышала. Мысли смешались, голова кружилась, она едва могла соображать, где находится. Тогда-то всё и произошло. Она влюбилась, да так стремительно, что даже не успела испугаться и толком сообразить, а что, собственно, происходит? Незнакомец оставил свою спутницу, даже не взглянув на неё (что было верхом бестактности, но он не думал об этом, его глаза неотрывно смотрели на молодую женщину). Наблюдая, как юноша приближается, заворожённая непередаваемой грацией движений (эту поразительную, кошачью, пластику Адам тоже унаследовал от своего отца), Элла ощущала, что сейчас потеряет сознание, не совладав с собственными чувствами. Он подошёл и пригласил её на танец. Женщина согласилась. В тот момент она напрочь забыла о правилах приличия, о том, что она здесь не одна, о муже, - обо всём! Для неё существовал сейчас только этот сказочный незнакомец, только его она и видела. Этот танец стал началом их внезапно вспыхнувшей Любви. Элла летала, у неё будто крылья выросли. Она перестала обращать внимание на постылого мужа с его вечным недовольством, грубыми придирками ко всем и всему. Она вообще забыла о нём, словно никогда и не была замужем. Возлюбленный открыл ей дверь в совершенно иной, фантастический Мир Любви. Женщина пережила такое, о чём даже и не думала, что вообще когда-нибудь переживёт что-либо подобное! Прежде Элла не знала, что такое Истинная Страсть, Безумная и Испепеляющая. Да, она что-то такое читала в дамских романах, изредка попадавших к ней в руки, но всё это, казалось женщине, не про неё. О какой Страсти может вообще идти речь, когда твой муж – неотёсанный бесчувственный чурбан, который не способен ни понять тебя, ни почувствовать, что тебе сейчас необходимо! Её возлюбленный разбудил в ней Женщину, о существовании которой Элла вовсе не подозревала. Даже сейчас, по прошествии стольких лет, она по-прежнему испытывала невероятный, глубинный трепет при воспоминании о тех днях, давно минувших, но продолжавших жить в её сердце, тело и душа до сих пор страстно жаждали тех поцелуев и ласк, которыми дарил её возлюбленный. Они расстались навсегда, но Элла продолжала любить его так же безумно, как в те далёкие дни, когда они были вместе. Чувствовала, что и любимый не забыл о ней, хоть и не подавал о себе вестей уж сколько времени! Когда муж, наняв частных детективов, чтобы те проследили за его женой, всё узнал и заставил влюблённых расстаться, для женщины это стало самым страшным днём в её Жизни. Она даже хотела покончить с собой, потому что не представляла себе Жизни без того, кого любила до Самозабвения. Но муж не дал ей осуществить и это. И тогда молодая женщина люто, просто смертельно его возненавидела. Ненависть придавала ей сил идти дальше. А потом Элла узнала, что беременна. Сомнений быть не могло, её будущий малыш – ребёнок любимого! Она просто знала это! Элла взлетела от Счастья! Малыш (она была уверена, чувствовала, что у неё будет маленький сыночек) ещё не родился, а мать уже любила его пронзительной и страстной Любовью. Когда Адам (так женщина назвала сына) появился, и Элла увидела его, - её исстрадавшееся сердце воспрянуло. Маленький (это и вправду оказался сынишка) был до такой степени похож на её любимого, точно тот и не покидал её вовсе, был сейчас рядом. Это был Он, только меньше! С годами Адам стал ещё сильнее походить на своего отца. Те же громадные, синие с зеленоватым отливом глаза, иссиня-чёрные волосы, те же губы и нос, те же скулы и форма лица, то же сложение, походка, улыбка, та же невообразимая, непередаваемая Красота, тот же взрывной, страстный темперамент, даже голос одинаковый! Её возлюбленный, живой, из плоти и крови! Элла перенесла всю свою Любовь к его отцу на сына, она любила Адама фанатично, до Беспамятства, до Умопомрачения, она жила им и дышала, он стал для женщины Смыслом Жизни, Средоточием её Вселенной. Ничего и никого больше она не видела и видеть не желала. Адам стал для неё всем! Эта слепая, всеобъемлющая, всепоглощающая Любовь к сыну настолько прочно укоренилась в сердце и душе Эллы, что ничто оказалось не способным её изменить, даже рождение дочери через три года после появления сына. Глубоко внутри себя женщина иногда ощущала какой-то проблеск материнских чувств к девочке, но это было ничто по сравнению с её Чувством к Адаму. Даже теперь, когда её ненаглядного мальчика с нею не было, Элла продолжала ждать его и надеяться, что сын когда-нибудь вернётся домой, к ней. Она не могла его не ждать! Только это и держало женщину на плаву, не позволяя ей сдаться. Только это! Если б только ещё её собственный муж относился к Адаму хоть чуть-чуть мягче, терпимее, был с ним ласковее, нежнее. Куда там, не дождётесь! Дмитрий воспылал к парнишке такой ненавистью, что Элле временами становилось страшно, а вдруг, он что-нибудь сделает её мальчику, какую-нибудь пакость (на кои Вельмиров был великий мастак!), как-нибудь извернётся, чтобы испортить ему Жизнь?! Она бы точно этого не вынесла! Хватит с неё того, что её милый Адам живёт вдали от родного дома, вдали от неё, потому что её муж методично и не без успеха отравлял парню Жизнь в течение всех тех лет, что тот провёл под их кровом! Но разве сын виноват в том, что его мать не любит Дмитрия Вельмирова?! Разве он виноват в том, что так похож на своего настоящего отца?! Конечно, нет! Да только объяснишь ли это безголовому и бессердечному деспоту, который не слушает никого, кроме самого себя?! В сущности, Дмитрий испытывает подобную невыносимую неприязнь к её обожаемому мальчику только лишь от того, что Адам выглядит точной копией своего отца, его соперника. Но это же полнейшая бредятина! Мы не вольны выбирать собственный облик, это привилегия Природы! Элла нашла в своём компьютере папку с фотографиями сына, сделанными ещё в то время, когда Адам жил дома. Она смотрела и пересматривала их снова и снова, наверное, уже в миллионный раз, но никак не могла насмотреться на своего ненаглядного Ангелочка. Трепетно касались тонкие, исхудалые её пальцы экрана, гладили эти фотографии, словно перед нею был он, живой и настоящий, а не его изображение. Слёзы застилали глаза, так сдавило грудь, что даже вздохнуть трудно. Элла прижала руки ко рту, опасаясь, что не выдержит и начнёт реветь в голос. «Любимый мой, драгоценный мальчик, - стонало измученное сердце, - Вернись домой, прошу тебя! Цветочек мой синеглазый, не бросай совсем свою маму! Умоляю, вернись! Вернись!» - Элла беззвучно заплакала, закрыв лицо руками. Но она знала, что Адам не сможет возвратиться домой. Он уже вырос, стал совсем взрослым и имеет полное право на самостоятельную Жизнь. Не вечно же ему цепляться за её юбку! Удерживать сына подле себя – чистейшей воды эгоизм с её стороны! К тому же, муж вряд ли позволит парню сделать это. Уже из-за него одного её мальчик не захочет вновь жить с ними под одной крышей, даже, если мать будет умолять его на коленях. Адам слишком горд, он не прощает перенесённых унижений никому, хоть собственному отцу (или человеку, который таковым считается). И всё же Элла ждала сына каждое мгновение каждого дня. Ей всё казалось, вот сейчас, через какую-то минуточку, он откроет дверь, войдёт в дом, она увидит его улыбку, самую любимую на свете, броситься к нему, крепко-крепко прижмёт к себе и никуда-никуда больше не отпустит! Это каждодневное ожидание Чуда сводило женщину с ума, но не ждать его было выше её сил. И она ждала, ждала, ждала, несмотря ни на что, вопреки всем и всему, включая Здравый Смысл! Если бы она могла, Элла проползла бы на коленях туда, где теперь жил Адам, она умерла бы у его двери, лишь бы быть поближе к нему! Свои чувства, свою Боль, женщина хранила глубоко в себе, о них никто не знал. На людях Элла держалась, как всегда, бодро и приветливо, мило всем улыбаясь. Лишь только глянув в её глаза, можно было заметить, что вся её приветливая весёлость наиграна, во взгляде этих светлых, прозрачных глаз – дикое отчаяние и Тоска, которую не выразить словами! - Закрой глаза, - попросил Марк Адама. Вечерело. Уже смеркалось, в комнате – лёгкий полумрак. Художник не стал зажигать свет. Ему нравилось это время суток, нравился переход от дня к ночи. Ещё светло, но прохладная тень уже расстилается над уставшим Миром, манит к отдыху и неге. Адам был заинтригован, но в расспросы вдаваться не стал. Марк что-то задумал, парень видел это по его загадочно блестевшим глазам. Так даже интересно, когда не знаешь, что сейчас произойдёт. Во всякой таинственности есть элемент сказки. Юноша закрыл глаза. - А теперь, - Марк взял его за руку, - Расслабься и доверься мне, - художник усадил парня на стул у окна, - Глаза не открывай! - Договорились. Марк отпустил руку возлюбленного. Пройдя на кухню, достал из буфета банку мёда, из холодильника – начатую бутылку шампанского и вернулся со всем этим назад в комнату. Адам не покидал своего места, куда художник усадил его, сохраняя полную неподвижность. Мужчина поставил принесённое на стол, рядом с любимым. - Ни о чём не думай, только чувствуй происходящее, - попросил Марк. Неторопливо подойдя к Адаму, он стянул с него свитер, ладони с наслаждением гладили гладкую горячую кожу. Марк закусил губы, ощущая, как его Сущёство обожгла огненная волна желания. Но нет, ещё рано, самое вкусное оставим на десерт! Юноша вздрогнул от этого прикосновения, слегка подавшись к возлюбленному. Марк открыл крышку у банки с мёдом, опустил туда пальцы, после чего стал водить ими по телу юноши, словно рисуя какую-то, одному лишь ему понятную картину. Марк двигал рукой очень-очень медленно, легко, почти невесомо. Неспешно прошёлся вдоль линии шеи, спустился к груди, потом ещё чуть ниже. Затем его пальцы очень тонко обвели губы, самый их контур, наиболее чувствительное место. Адам прерывисто дышал, мёд был намного холоднее его кожи, но это был очень приятный холод. Он улыбался в предвкушении дальнейшего развития событий. Закончив разрисовывать любимое тело мёдом, Марк отвинтил пробку от бутылки с шампанским, а ледяную золотистую жидкость очень осторожными, тоненькими струйками, стал лить на обнажённый торс парня. - Что ты делаешь?! – Адам засмеялся, поёжившись, но глаз не открыл. Художник не ответил. Опустившись рядом с возлюбленным на колени, он склонил голову, и его губы начали своё неторопливое, нарочито неспешное путешествие по коже Адама, от живота выше и выше, к шее и подбородку, потом он обвёл губы любимого самым кончиком языка и, целуя, слегка покусывал их. Марк одновременно и целовал его и слизывал мёд, перемешанный с шампанским. Адам перестал улыбаться. Теперь его дыхание было очень порывистым и шумным, будто он только что пробежал многокилометровый кросс. Прикосновения губ Марка были невероятно эротичными и чувственными, их замедленные движения рождали во всём Существе юноши целый вихрь нереальных ощущений. «Мама родная! Что это?!» - в смятении думал Адам. Его охватила мощнейшая Страсть, безудержное, просто бешеное желание отдаться своему любимому прямо сейчас, не медля ни секунды. Как он хотел его, от этого даже голова кружилась! Юноша просто умирал от этой жажды, требовавшей утоления! Марк, лаская любимого, сам завёлся настолько, что уже не в силах был сдерживать собственную бурю, бушевавшую внутри. Он впился губами в губы Адама, он целовал его с дикой яростной Страстью, изо всех сил прижимая парня к себе, пальцами сминая чёрный бархат волос. Смог оторваться от него лишь тогда, когда из-за отчаянной нехватки воздуха взбунтовались лёгкие. Адам открыл глаза. Он смотрел на возлюбленного, не отрываясь, в его взгляде Марк ясно видел такую же безудержную Страсть, какая терзала его самого. - Я хочу тебя прямо сейчас! – задыхаясь от желания, прохрипел Марк. Он чувствовал, что не сможет долее медлить. Если не дать выход тому, что рвётся наружу, он просто умрёт, он не выдержит этой пытки! Рывком подняв Адама со стула, художник притянул его к себе, порывисто, крепко-крепко обнял, и вновь припал к его губам совсем уже бешеным поцелуем. Ответ парня был таким же сумасшедшим, полным той же хищной и жадной, яростной Страсти. Не выпуская любимого из своих объятий, художник подталкивал его к кровати. Они оба просто рухнули на неё, утонув в подушках. Продолжая целовать юношу, Марк стал нетерпеливо срывать с него остатки одежды. Ему было необходимо видеть Адама всего…безо всего! Это просто кощунственно, прятать такое тело под кусками тряпок! Будь на то его воля, художник бы вообще запретил парню одевать на себя хоть что-нибудь, лишь для появления на людях сделал бы исключение! - Люблю тебя! Люблю! Люблю! – шептали безумные губы художника между поцелуями, - Как я тебя люблю! Время остановилось, весь остальной Мир со всей его скучной повседневной пошлостью перестал существовать. Марк видел только обнажённое, гибкое в своей стройности, невероятно прекрасное тело, ощущал в своих ладонях эту сильную и в то же время податливую, нереально соблазнительную плоть, таявшую, словно воск, от его жарких прикосновений. Адам раскинулся на кровати, забросив руки за голову. Взгляд синих глаз затуманен желанием, чувственные губы приоткрыты. Он прерывисто дышал, тело вибрировало, охваченное глубокой страстной истомой. Как всегда при одном лишь взгляде на него, у Марка перехватило дыхание от представавшей его взору поистине фантастической Красоты этого Человека, столь притягательной в своей невероятной Чувственности. Никого и ничего прекраснее ему не приходилось ещё встречать в своей Жизни, хоть художник и повидал немало за свои сорок два. Марк ощущал ответные сигналы, посылаемые ему телом Адама, говорившие яснее всяких слов, что любимый не только принимает его неистовое Безумие, но и отвечает на Него, жаждет этого не меньше, чем сам Марк! Это воспламеняло ещё сильнее. Художником, каждой его частичкой, овладел невыразимый экстаз, когда он ласкал Адама, пил, словно колдовской нектар, горьковатую сладость его губ, каждой микроскопической клеточкой вбирал в себя мгновения этой близости. Разум раболепно умолк, а безмерная, дикая в своей первозданности Страсть, вырвалась наружу и наслаждалась полной свободой. Чем полнее утолялась жажда, тем сильнее она терзала обоих, требуя большего. Подчинение переросло в борьбу, битву, где обе стороны желали одновременно и стать победителями и быть побеждёнными. - Ты Чудо! – Марк осыпал безумными поцелуями бесконечно любимое лицо, - Твои глаза, губы, твоё необыкновенное лицо и потрясающее тело, твой аромат, твой голос, твоя душа и сердце, - всё - всё в тебе самое расчудесное на свете, всё – всё в тебе люблю! Чёрные волосы Адама разметались по подушкам, тонкие гибкие пальцы судорожно впились в простыни, с губ сорвался хриплый стон. Глаза его были закрыты, длинные густые ресницы трепетали на побледневших щеках, словно крылья бабочки. Волны немыслимого наслаждения прокатывались по всему его Существу. Разум молчал. Чувства, захватившие его в плен, бушевали, и парень отвечал на дикие, необузданные ласки Марка с ещё большей Страстью и неистовством. Все первобытные инстинкты разом вырвались наружу и всецело завладели им. У Адама до Марка были связи, не сказать, чтобы много. Несмотря на невыразимую привлекательность и невероятный шарм, парень не отличался влюбчивостью, он очень разборчиво подходил к отношениям с людьми вообще, и с женщинами в частности. Он мог попытаться построить что-то более-менее серьёзное с той или иной представительницей прекрасного пола только в том случае, если ощущал внутреннюю тягу к ней, если она привлекала его в смысле собственных человеческих качеств, а не только в физическом плане. Адам никогда не сводил отношений только к голой физиологии, хотя эта сторона и являлась для него неотъемлемой частью Любви. Общение для него было столь же важно, как и секс, родство душ не менее значимо, чем телесная совместимость. Познакомившись с Марком, Адам понял, что все его прежние связи были одинаково серыми и пресными по сравнению с тем, что он переживал сейчас. Всё прежнее – ничто! Это даже отдалённо не напоминает по своему чувственному накалу и эмоциям то, что он испытывает к художнику! Настоящая Страсть всегда опасна, если же к Страсти примешивается Любовь, подобное становится опасней вдвойне. Пожар, вспыхнувший между ними и в них, полыхал вовсю. Удивительно, как ещё не загорелась окружающая обстановка! Они упивались друг другом так, словно завтра должны будут расстаться навсегда, чтобы уж никогда больше не встретиться: немыслимо, неистово, жадно, едва не теряя сознание от обуревавших их чувств. Марк и Адам словно сплавились воедино, перейдя один в другого на молекулярном уровне. Их Слияние оказалось настолько полным, что обоих это глубоко потрясло. Потом они оба лежали рядом, голова Адама покоилась на подушках рядом с головой Марка, руки художника нежно, трепетно гладили бесконечно любимое лицо, губы, глаза, ласково ерошили густые волосы. Всякий раз, касаясь его, мужчина ощущал невероятное возбуждение, доводившее его до состояния исступления, практически не контролируемого. Так ведь всегда и было, и будет! Он всегда будет страстно желать Адама духовно и физически, всегда, до самых последних своих минут на этой Земле, будет так же бесконечно любить его, как сейчас! Пламя этой Любви никто и ничто не сможет потушить! Знал, что, если Адама, вдруг, не станет, он тоже уйдёт вслед за ним, потому что жить без своего Сердца и своей Души нельзя! Это Безумие будет пребывать глубоко внутри него вечно! - Ты прекрасен! – хрипло проговорил Марк, - Ты похож на тёмного Ангела, такой манящий и загадочный. Тебе просто невозможно сопротивляться! Когда я увидел тебя впервые на своей лекции, - помнишь? – я тогда очень ясно почувствовал что-то такое в тебе, чему так и не смог дать объяснения. Дело не только в твоей невероятной внешней привлекательности, хотя, не скрою, это сыграло свою определённую роль, - художник улыбнулся, - Это что-то, неизмеримо большее! Да, то, что между ними вершилось, действительно было много глубже и сильнее, чем это возможно себе представить и описать банальными фразами человеческого языка. Его словарный запас слишком невелик и бесцветен, там просто не существует таких слов и фраз, которые оказались бы способны описать их Любовь! Марк и Адам любили друг друга так, как нельзя любить, потому что такая Любовь подобна скорее Смерти, чем Жизни, она опустошает телесно, выпивая их Существа до самого-самого дна. Но Она же и наполняет их души и сердца, намертво сплавляя их, превращая обоих в Одно. Марк испытывал несказанное наслаждение, касаясь возлюбленного ладонями. Какая гладкая кожа, шелковистее любого шёлка, а чувственный изгиб губ столь соблазнителен, они такие мягкие, пухленькие, так и манят поцеловать их! А глаза! Сколько в них неги, как они сияют, подобно двум бесценным сапфирам, когда любимый смотрит на него, сколько Любви и нежности в их взгляде! Весь его нереальный, сказочный облик являет собой Квинтэссенцию Чувственности, Соблазна и Секса, во всех Их проявлениях и формах. - Я не знаю, кто создал тебя, - голос Марка дрожал, новый виток желания захватил его, - Но он был Настоящим Волшебником! Сотворить подобную немыслимую Красоту не под силу простому смертному, здесь нужно Искусство… и Магия! Адам покачал головой и грустно улыбнулся: - Ты неисправим! Вот, что значит, Художник! Милый, я – Че-ло-век, не Ангел, простой смертный, не бесплотный дух! Перестань, пожалуйста, видеть во мне то, чего нет! Твоё восторженное восхищение и преклонение передо мной безмерно смущают меня! Твоё слишком пылкое воображение рисует тебе праздничную картинку, не имеющую с Реальностью ничего общего! Пойми, наконец, что я не хочу быть Ангелом, я – обычный, таких миллионы! У меня куча недостатков, в моей голове немерено своих «тараканов»! Я не желаю, чтобы меня идеализировали, надевали наряд, который мне совсем не подходит! Это же просто смешно! – в прекрасных глазах – невыразимая печаль. Марк нежно поцеловал его. - Я тебя очень люблю, очень! А что касается твоего облика… Когда я восхищаюсь тобой… Любимый, ты для меня именно такой, каким я вижу тебя! И останешься таким, даже тогда, когда будешь девяностолетним старцем! Моё сердце, моя душа, всё моё Существо воспринимают тебя только таким! Солнышко моё единственное, самое любимое и желанное на свете солнышко, я тебя так люблю, даже не могу выразить всего, что я к тебе чувствую! Пойми, я всё равно не перестану любить тебя никогда, даже, если ты по каким-то причинам лишишься своей внешней Красоты! Твоя внутренняя Красота останется, а для меня Она ещё притягательнее! Я люблю тебя со всем, что тебе присуще, всех-всех твоих «тараканов», а не одну только твою внешнюю Оболочку, хоть Она поистине волшебная! Теперь бездонные синие глаза Адама улыбались. Он потянулся к Марку и запечатлел на его губах ласковый и очень-очень нежный поцелуй. - Всё-таки ты - сумасшедший! – голос юноши был низким и тихим, очень соблазнительным и сексуальным, у художника мурашки побежали по коже. Невероятные глаза совсем-совсем близко, Марк просто утонул в них, - Самый-самый любимый безумец! Мой безумец! – Он вновь припал к губам мужчины, его поцелуй был полон безмерной Любви и испепеляющей Страсти. Марк с готовностью ринулся за ним в бой. Дверь кабинета открылась, и показались озорные кудряшки: -Можно? Элла выплыла из своей рассеянной, тревожной задумчивости, в которой пребывала всё это время, повернула голову. Тёплая улыбка согрела застывшие черты красивого лица, ненадолго сокрыв их заиндевелую измученность. - Заходи. В кабинет лёгким, игривым ветерком впорхнула миниатюрная женщина лет тридцати. Тоненькая, изящная, с крохотными ручками-ножками, невероятной копной кудрей цвета тёмного золота, задорно блестевшими светло-карими глазами и яркой улыбкой, она вся лучилась светом, словно лампочка на новогодней ёлке. Женщина-девочка. - Приветики! – широко улыбаясь, посетительница порхнула к столу Эллы и с размаху плюхнулась в стоявшее рядом широкое и покойное кожаное кресло, - Чего поделываем? - Да вот, чистила свой компьютер от всякого ненужного хлама. Надо же было хоть когда-нибудь этим заняться, а то скоро мой друг перестанет соображать вовсе. - Хорошее дело! Мне вот самой недосуг провести сию операцию, вечно какие-то дела да заботы. Ну, ничего, выкрою время как-нибудь. Да, я чего зашла-то… Ты в курсе, что клиенты хотят, чтобы им предоставили проект к концу этой недели? У них там что-то изменилось в планах, магазин свой собираются открывать в декабре, а не в январе, как хотели раньше. Так что, как видишь, сроки поджимают. Анатолий Васильевич хочет видеть наши наработки к завтрашнему утру. У тебя есть что-нибудь? - Да, есть. Почти всё готово, остались незначительные детали. Сегодня всё закончу, завтра проект будет на столе у Говорковского. - Чудненько! Ты-умничка! А можно мне взглянуть хоть глазком на твой шедевр? Элла смущённо улыбнулась: - Ну, уж прямо-таки и шедевр! Просто делаю свою работу – и всё. - Как всегда скромница, - посетительница засмеялась серебристым, переливчатым смехом. Элла развернула свёрнутый файл. Она думала, что успела закрыть фотографию сына, которую рассматривала за несколько минут до прихода своей коллеги. Но, по-видимому, забыла, погрузившись в свои невесёлые, мучительные воспоминания. Теперь прятать файл было уже поздно, Карина может подумать, что она что-то скрывает, и тогда уж от неё не отделаешься. Она хорошая женщина, но иной раз бывает до неприличия любопытна, не понимая, что кого-то её излишняя любознательность может очень напрягать. Элла не посвящала коллег в подробности своей семейной Жизни, в конторе никто ничего не знал о ней, кроме того, что эта женщина посчитала нужным им открыть. Всем было известно лишь то, что она является женой Дмитрия Вельмирова (а кому же в городе неизвестен сей достопочтенный гражданин и преуспевающий бизнесмен!). Карина, заглянув в компьютер Эллы, увидела на экране фотографию молодого черноволосого парня лет двадцати с небольшим. Юноша был настолько красив, что у женщины даже дыхание перехватило. Её и без того круглые глаза стали вообще размером с блюдца. - Вау! – она с шумом выдохнула, когда ступор немного отпустил, - Это… Это что ещё за Аполлон такой?! Небось, какой-нибудь голливудский красавчик, там встречаются, порой, просто сногсшибательные мужчины! – Карина мечтательно закатила глаза, - Жаль только, что в наши воды они не заплывают! Элла внутренне вся сжалась. Её коробили подобные высказывания о сыне. Как всё это пошло! О её Адаме, о её ненаглядном цветике, какая-то пустоголовая кокетка распространяется так, словно он – какой-нибудь мальчик по вызову, с которым она непрочь провести ночку! Какая гадость! Женщине очень не хотелось раскрывать коллеге тайну личности парня на фотографии, но, видимо, придётся. Кто знает, что ещё может забрести в голову этой сумасбродной девчонки? Вдруг, решит, что Адам вообще – её любовник! - Это мой сын, - глухо ответила Элла и опустила глаза, чтобы те не выдали сильного волнения, которое всегда охватывало её при упоминании о нём. - Сын?! – Карина изумлённо уставилась на женщину, - Невероятно! Этот сногсшибательный мальчик – твой сын?! Вот уж, во что бы никогда не поверила, скажи мне об этом кто другой! Ты, конечно, красавица редкая, не спорю, только парнишка твой совсем на тебя не похож. Да и на муженька твоего тоже. Я как-то видела его, не помню точно где, кажется, на каком-то светском мероприятии, куда меня тоже пригласили. Прости, но твой благоверный – уродец ещё тот, ну, чистая обезьяна! До сих пор удивляюсь, как ты умудрилась выйти за такого замуж, его же во сне увидишь, будешь лечиться от испуга до конца дней! Элла едва не прыснула. У Карины злой язычок и высказывания она делает, порой очень ядовитые, но весьма меткие! - Адам не пошёл ни в меня, ни в мужа. Мой сын – точная копия своей бабушки, матери Дмитрия. Она на самом деле очень красивая женщина, - Элла старалась говорить спокойно и уверенно. Она лгала и знала, что лжёт. Но не могла же она сказать правду о том, на кого на самом деле похож её милый сынуля! Похоже, женщине удалось убедить свою любопытную коллегу в правдивости собственного рассказа, по глазам видно, что Карина ей поверила. Что ж, тем лучше, больше не будет ненужных расспросов! - Понятно, - ответила посетительница. Потом, вдруг, вспомнив что-то, спросила, - Элла, тебе, часом, не знаком какой-нибудь хороший художник? - Художник? А что? - Да… Я тут ремонт делаю в своей новой хате, на Семёновской. Ну, в той, которую я купила пару месяцев назад, помнишь? Ещё бы! Кто ж этого не помнит! Карина тогда прожужжала все уши своей новой квартирой чуть ли не каждому встречному – поперечному! - Помню. - Так вот. Мне хочется сделать интерьер немного ярче, добавить изюминки. - Так купи красивые обои с необычным рисунком и оклей стены, вот и добьёшься желаемого эффекта. - Не-е, это не то, обои слишком прозаичны! Я хочу расписать стены в моей квартире. Так будет выглядеть намного круче! Потому мне и понадобился художник. Элла задумалась. Она знала, кого может порекомендовать своей коллеге, но колебалась, не будучи уверенной в правильности подобного шага. Но и врать, говоря, что у неё нет знакомого художника, женщине тоже не хотелось. Ай, была - не была, решилась она, наконец. В самом деле, не съёст же Карина её Адама! Может, сыну наконец-то посчастливиться встретить свою Любовь в её лице! А что, она – девушка свободная, интересная, красивая, весёлая, с ней ему уж точно скучно не будет! А то, что не слишком умна… Ну, это ничего, женщине необязательно быть умной. Разум – привилегия мужчин, но отнюдь не представительниц слабого пола. Что толку быть умной, если твой удел всё равно заранее определён Природой, если тебе с рождения предначертано стать женой, матерью, хранительницей семейного очага? Для исполнения подобной роли много ума не требуется. - У меня есть знакомый художник, - ответила Элла. Карина так и просияла: - Ой, как здорово! – чуть не прыгала она от радости. Потом, внезапно став серьёзной, спросила, - А… Он не очень дорого берёт за работу? А то я не знаю, как у меня будет с деньгами… Элла улыбнулась: - Не очень. - А он, правда, классный? - Правда, - заверила её женщина, - Он очень талантлив, и восприятие им окружающего Мира очень и очень необычно. Карина тут же ухватилась за эти сведения: - Так дай мне его координаты, ну, или хотя бы телефон. Я хочу с ним связаться, договориться о встрече, обсудить все вопросы, касающиеся будущей работы. - Я сама с ним свяжусь, потом обо всём расскажу тебе. - А я… Я его знаю? Ты говоришь о нём такими загадками, что меня разбирает нетерпёж! Почему ты не хочешь, чтобы я сама на него вышла? Твой знакомый что, тайна за семью печатями? - Нет, не тайна. Это мой сын.