***
…- Умер, что ли? — Варрик подходит к Искательнице Истины со спины, присоединяясь к её безмолвному тревожному интересу, пока Солас спокойно и методично ощупывает пленника. Маг с Меткой на руке безжизненной кучей лежит там же, откуда пытался закрыть Брешь — под разрывом. Глаза полуоткрыты, светящаяся рука словно сведена судорогой, всё тело прогнуто, как в предсмертной агонии. Зрелище откровенно неприятное. — Нет. Жив. Еще жив, — Солас встает, быстро отряхивает потрепанную мантию и смотрит в глаза Кассандре, дескать, ну говори, что делать-то. — Глаза ему хоть прикрой, — мрачно советует Варрик. Смотреть на посеревшее лицо целителя ему было немного тягостно. Закрыть Брешь не получилось. Остановить её рост - да. Но не закрыть. А это значит, что если парень выживет после этой своей неудачной попытки, то ждут его определенно неприятные времена. Потому что никто не успокоится, пока Брешь не будет закрыта… Или пока единственный, кто может это сделать, не погибнет.***
Я глянул наверх, на свою старую «знакомую». В прошлый раз она, Брешь, обошлась со мной определенно немилостиво: потеря сознания на ближайшие пару-тройку суток, незабываемые впечатления от попытки сразу толпы демонов через толстую изумрудную ниточку-связь с Тенью, протянувшуюся от моей руки до Разрыва, завладеть моим разумом… Во всяком случае, так это действо мною ощущалось тогда. Дикая головная боль и бессонные ночи на неделю вперед были после такого обеспечены. Правда, если бы хроническая усталость была моей единственной проблемой, возникшей после пробуждения в Убежище. — Я припоминаю, тебе эта штука нефигово вставила, когда ты в прошлый раз её закрывал. Может, мне тоже поспособствовать её закрытию как-то, а? А то всё маги, маги… Я закатил глаза и едва сдержал недовольное бурчание. Не иначе как дурное влияние Кассандры.***
Молодая храмовница успела выесть мозг почти каждому человеку в Убежище, который хоть как-то был связан с принесенным из Храма бесчувственным новоявленным Вестником Андрасте. Далеко не одна она проявляла навязчивый интерес к выжившему при взрыве на Конклаве, вот только интерес многих других был… Настораживающим, а иногда — откровенно заставляющим едва живого целителя защищать от покушений. Два раза — а ведь тот и без того еле дышит! — его пытались убить, когда до сих пор подозревающие и презирающие мага люди узнали, что местный алхимик смог Вестника выходить. — Принесли они мне его, значит, холодного, мокрого, не реагирующего вообще ни на что, хоть флагшток ему в кадык вбивай, радужки за зрачками не видно, сердце того гляди из грудной клетки выломается, рука светится, и давай, говорят, лечи его, ты же алхимик! Алхимик — это вам не целитель! — травник Адан всплескивает руками и чувственно и громко продолжает гнуть свою линию, расхаживая туда-обратно перед Искательницей. — Я вам его что, зазря выходить пытаюсь? Ну уж нет! Или вы не будете никого, кроме того лысого эльфа, Вас и остального командного состава, сюда пускать, или я убью этого так называемого в народе «Вестника» своими руками, чтобы своих трудов так жалко не было! Кассандра, за волосы держащая на пороге хижины, в коей Адан ухаживает за длинноволосым парнем, одного из неудавшихся убийц отступника со светящейся рукой, только молчит. Она и так прекрасно всё это понимает. Бородатый мужчина с окровавленным лицом в её руках еще что-то вяло бубнит о том, что «Нечестивого Вестника нужно умертвить скорее, он — Вестник только бед», но его самого скоро ждет народный суд. Большинство людей, которые слышали (или видели), как Вестник усмирял Брешь, не собираются прощать неудавшемуся убийце его деяния. Потому что этот треклятый Вестник из-за своей Метки всё еще нужен. И поэтому его нужно беречь. Его смерть недопустима, потому что равносильна потере единственного способного помочь инструмента. Вот почему назвавшуюся Тришельдой Бронгаст храмовницу, разумеется, к отступнику не пустили. Что бы там она ни вопила. — Один выживший! ОДИН ВЫЖИВШИЙ В ЭТОМ, ПРОСТИТЕ, ЕБАНОМ ВЗРЫВЕ! — этот отчаянный визг, будь сейчас Тришельда рядом с хрустальным сервизом, а не с Искательницей Истины, наверняка заставил бы половину хрустальных бокалов расколоться вдребезги. — Я должна знать! Я должна убедиться, что это он! Я знаю, что только он мог! Вот так чтобы, чтобы в таком трындеце не помереть! Пришедший на вопли юной взмыленной девушки Варрик Тетрас ласково пытается внушить ей: — Как придет в себя, так и глянешь на него. Иначе сейчас, — гном многозначительно косится на раздраженную леди Пентагаст. — Сейчас ты узнаешь всё, что о тебе думает орден Искателей. Уверяю тебя, тебе знать этого на самом деле не нужно. Кассандра понимает, что он шутит для вида. На самом деле даже этот гном прекрасно знает, что пускать храмовника к магу сейчас будет немного опасно — мало ли что? …Но через несколько дней, когда «Вестник Андрасте», еще более помрачневший, еще более осунувшийся и еще более молчаливый и затравленный, вынужденно знакомится с командующим войсками Калленом, с Левой рукой Верховной Жрицы — по совместительству главой шпионской сети — Лелианой и с очаровательной послом Жозефиной, Тришельда буквально вламывается в середине знакомства в ставку командования. Дверь в помещение открывается так резко, как, казалось бы, её умеет открывать только Искательница Истины — громко хлопнувшись о стену. Пламя стоявшей на расстеленной на столе карте Орлея и Ферелдена свечи даже колышется и едва не гаснет. Молодая храмовница, сверкая в полумраке ставки командования безумными зелеными глазами, налетает на опешившего целителя, как бешеный конь налетает на нерасторопных селян, не успевших убраться с дороги. — Создательмилостивыйвидит, Создатель. Видит. Я знала! — Еврискирис, почти на голову более высокий, чем Тришельда, в её руках почти стекает на пол, когда она его трясет и пытается раздавить в объятиях. Отступник что-то шипит ей на ухо, но что — никто не слышит. Когда храмовница отстраняется от мага, она немного хмурится — такая перемена в настроении замечается всеми. — А эти идиоты где? Вы же были вместе. Наверняка и они нашли способ спастись, да? — Нет, — отвечает вместо целителя Лелиана. Она напряжена, как и все присутствующие — мало ли, что на самом деле замышляет никому не знакомый храмовник неизвестно из какого Круга магов. Только сейчас Тришельда Бронгаст замечает нацеленные на неё лук и два клинка. И когда и откуда успела Левая Рука Верховной Жрицы выхватить лук — никто не знает. — Странно, обычно все тебя хотят убить, а тут защищают. Растешь над собой… — Тришельда выглядит так, словно она глубоко задумывается и несколько тормозит в мыслях. Но на деле она соображает так быстро, как только умеет. — … Ну вот, опять я забыла, как тебя зовут. Или там что-то мудреное было, или я тебя перепутала с тем, вторым… Никакого второго, конечно, не было, но об этом не суждено кому-либо узнать в ближайшее время. — Так это одна из тех храмовников, что привели тебя на Конклав? — клинок Кассандры с тихим сипением скользит обратно в ножны. — Как-то она удивительно… Благодушно к тебе относится. Но ты сказал, что они тебя поймали. И хотели после Конклава… Сделать с тобой то, «что делают с отступниками те храмовники, которые еще хоть как-то относят себя к Церкви» … Тришельда косится на стоящего рядом с ней Еврискириса, который с неожиданным спокойствием ощущает, как близко они находятся к провалу. Светлые глаза Лелианы выжигают дыру в его душе. Она начинает догадываться. Пока что только она одна. — Кто её вообще впустил? — гаркает в сторону двери Искательница. Триша, через секунду поняв, что речь идет о ней, поджимает губы и тоже глядит на дверь. Из-за косяка медленно высовывается голова. Стражник. — Она сказала… Что… Ну… Это звучало убедительно… — Я просто дала ему по бубенцам.***
-… Ну так что, э? Шайкан, ты слушаешь меня, да? Говорю, может, помощь моя нужна? Я как раз лириумом накинулась перед походом на Брешь! Ща как жахну! — у Тришы была крайне неприятная привычка трепать собственные волосы тогда, когда она нервничала. Вот и сейчас она больше всего напоминала взъерошенное бурое чудище, а не девушку, натянуто радостную и притворно спокойную. Да, встрепанные волосы выдавали её беспокойство. — Спроси у Соласа или Искательницы. У меня-то ты чего спрашиваешь? Триша глубоко и с навязчивой жалобностью вздохнула. Да, ни к Кассандре, ни к Соласу она идти не захочет. Первую то ли боится до нервного заикания, то ли еще что, второго называет «лысым яйцом» так же, как и я. За глаза, конечно. В глаза она из-за некоторых остатков приличия сказать такое не сможет, а я — потому что несолидно. Подумают еще, что это на почве моей собственной… Длинноволосости. — Что-то мне в туалет захотелось на фоне всей этой Бреши, — пожаловалась Триша. — Почему никто не додумался сортир выкопать около дыры в небе? Им что, не было ссыкотно? Я бы в первую очередь не баррикады сделала, а именно сортир выкопала бы. Ну это я так. О вечном говорю. — Ага. Храмовница, пользуясь моментом, пока Солас что-то долго втирал магам из Редклифа, да и Кассандра тоже не спешила давить своим присутствием, подошла поближе ко мне. Я почти чувствовал её раздражающий весело-взвинченный настрой кожей. — Хочу спросить у тебя кое-что очень важное, пока ты опять не попытался стать жертвой героизма, — девушка подползла еще ближе, даже тяжелое дыхание её слышно стало, и сделала паузу. — Если ты сдохнешь, где развеять твой прах? — Нырни в Тень, — огрызнулся я. — Не надо меня сжигать. Пусть моё тело… Э… -… Кстати, раз уж зашла у нас речь о смерти… — Меченая вместе со мной лениво окидывает моим же взглядом спины шагающих перед нами храмовников. — Вот ты бы хотел, чтобы тебя замуровали нахрен в гробу? Вот я бы нет, наверное. И не хочу, чтобы мой труп сжигали и в баночке хранили. Круто было бы, чтобы закопали тело человека на холме, ему на грудь положили семя какого-нибудь дерева, и оно начнет потом прорастать, будет питаться тем, что осталось там… От тела. Крутое дерево вышло бы. Дерево-людоед. Ну не в этом суть. Твое тело дает новую жизнь, питает её. Да знаю я, как по-идиотски умею звучать, заткнись и слушай! Я бы вот выбрала березу или дуб… -… Я бы хотел, чтобы моё тело дало начало новой жизни, — задумчиво отозвался я. Интонация моего голоса в этот момент подозрительно напомнила интонацию Меченой. — Типа беременной кошке тебя скормить? — Ты не способна ничего воспринимать всерьез. Более того, технически это не считалось бы о… — Меня однажды соседский мальчик со второго этажа уронил, когда мне четыре года было, чего ты ждешь? — Ох. Это многое объясняет. Тришельда беззлобно зашипела, но отвлеклась на подошедшую к нам Искательницу, повернувшись к ней так резко, что мне показалось, что у храмовницы сейчас сломается шея. Я по привычке вытянулся по стойке «смирно», чтобы не казаться таким мелким и неказистым, а вот Триша бесцеремонно оскалилась. Откуда такое неприятие Кассандры — понятия не имею. Может быть, это она так свой страх перед ней скрывает. Скорее всего, это пройдет. Меня Триша тоже первые месяцы нашего знакомства не переваривала. Правда, было это лет пять назад… — Мы готовы. Что насчет тебя? — нужно иметь просто невероятную выдержку, чтобы так профессионально игнорировать Тришу. Может быть, у Искательницы иммунитет, и она не замечает направленного на неё недружелюбного взгляда? А нет, замечает. Я вздохнул. Ведь в их представлении я просто не мог быть не готов.***
Едва-едва показавшееся из-за хищных острых горных хребтов солнце окрашивает искристый лед на озере, дома и снег вокруг в нежные персиково-розоватые тона. Почти никакого зеленого. И это радует. В такую рань здесь, на озере рядом с Убежищем, почти никого нет. Вот двое мужичков, вырубив в толстом синем льду хорошую дыру, пытаются выудить рыбу… Рыба здесь никакущая. Один из рыбаков недовольно морщится, когда выдергивает из проруби примотанный на тонкую нить оленьего сухожилия железный крючок с клюнувшей на него рыбой. Она костлявая и гибкая. В лучах солнца чешуя сверкает невыразительными серебристыми чешуйками, когда рыбина серебряной змеёй извивается в мокрых чужих руках. Еврискирис сидит на накренившемся низко к земле дереве спиной к Тришельде и также, как и она, наблюдает за не самой удачной в жизни тех мужчин рыбалкой. Его волосы тоже сверкают на солнце, как рыбья чешуя, и он такой же костлявый и гибкий. — Чувак. Два дня как очнувшийся после неудачной стычки с Брешью Вестник Андрасте чуть склоняет голову набок, давая понять, что он слушает Тришельду Бронгаст максимально внимательно. — Чувак, почему ты сказал, что ты отступник? Ты что, бедолага, обдолбался? Может, тебе кость сломать какую-нибудь? У тебя же их всё равно двести одна, дофига много! А так, может, протрезвеешь. От боли… — Двести шесть. — Что? — Двести шесть костей, — не поворачиваясь к собеседнице до конца, бесстрастно повторяет целитель. — Да какая нахрен разница?! — Действительно. Зависит от того, какие кости ты отбросила. Если мелкие какие-нибудь — то да, почти без разницы… Иногда. А вот если ты решила, что без костей черепа нормально будет… Хотя, конечно, быть может, именно без них ты и живешь… — Так, — храмовница моргает и отходит на шаг назад от самозваного целителя-отступника. — Как мы от моего вопроса перешли к оскорблениям меня же? Я вот что-то как-то пропустила этот момент. — Просто на твой вопрос ответить я не смогу. Я сам для себя на него не могу ответить, — наконец, долго помолчав, откликается бездомный дворянин, хоть о его знатности никто, кроме Триши, здесь не знает. — Может быть, я надеялся, что никакие слухи не дойдут до моей семьи. Может быть, надеялся, что будет меньше внимания. Может быть, я не захотел поганить доброе имя своего рода. Может быть, я так перепугался, что плохо соображал. Да, наверное, в этом-то всё и кроется… Но раз уж ты уже стала сообщницей моей лжи — не надо никому ничего говорить. — Если бы ты, дурное семя, сам не палился… Какие, блять, отступники будут жрать еду так, как это делаешь ты? Еврискирис привстает на шершавом стволе и наконец оборачивается. — ТЫ ИСПОЛЬЗОВАЛ ДВЕ ВИЛКИ, УШЛЕПОК! ДВЕ ВИЛКИ! ГДЕ ТЫ ИХ, БЛЯТЬ, ВООБЩЕ ДОСТАЛ? ТЫ БОИШЬСЯ, Я ТЕБЯ СПАЛЮ? ЧТО ДАЛЬШЕ? ТЫ НАЧНЕШЬ ПЕСНЬ СВЕТА ЧИТАТЬ? ПИТЬ ЧАЙ ИЗ ФАРФОРОВЫХ ЧАШЕЧЕК, ОТТОПЫРИВ МИЗИНЕЦ? КТО ТЕБЯ ВООБЩЕ ЭТОМУ В КРУГЕ МАГОВ НАУЧИЛ? — Давай, еще громче ори! — пытается повысить голос в ответ маг, но выходит как-то не особо впечатляюще. И он замолкает. — Что, аргументный аргумент, да? — не выдерживает храмовница через минуту. — Так вот почему они на меня так пялились тогда… — маг отвлекается на резкий всплеск — рыбаки умудрились таки уронить свою рыбину. - Ну. Я успел пожить в окружении своих чокнутых родственников. Знаешь, как меня дед учил правильно есть? — Как? — Каждый раз, когда я ошибался в выборе столовых приборов, он хлестал меня по рукам длиннющим железным прутом. У меня такие следы на коже оставались! И кровища хлестала, если он перестарается. Тогда вообще едва ли ты смог бы есть нормально ближайшие пару дней. Такое из памяти даже спусти десяток-другой лет не вытравишь! — Вау. Ах да, чуть не забыла… — Триша делает вид, что сосредоточенно что-то вспоминает. — Тебя тут искали эти. Ну всякие. Типы, которые решили, что дыра в небе — замечательный повод воссоздать Инквизицию былых времен. Типа Искательницы. Гы. Искательница искала. Слышишь, какая ирония? Ну да, конечно, тебе же нужно спешить туда, зачем меня дослушивать до конца… Тришельда с недовольным лицом провожает взглядом сорвавшегося в сторону Церкви мага.***
— Готов. Я готов. Кассандра спокойно кивнула. Её острые, угловатые черты лица в зеленых отблесках Бреши казались совсем хищными и недружелюбными. Вот и демон поймет, когда она в хорошем настроении, а когда нет. Может быть, она вообще не бывает благодушно настроена? Я вот не мог припомнить ни одного раза… Конечно, проблема легко могла крыться во мне. Если бы я не был бы тем подозрительным и плоховато умеющим лгать отступником, которого она… Все они видят, дела могли бы идти лучше.***
Ночи во Внутренних землях звездные. Костер горит бойко, и на стволах близлежащих деревьев пляшут длинные сумрачные тени. Кажущиеся непролазными заросли низких кустарников с темной зеленью, тускло серебрящейся в блеклом свете ночи, что-то тихо шелестят сами себе, окружая плотным кольцом стоянку представителей новоявленной Инквизиции. Человек, всю жизнь проживший в тепле и уюте просторных многолюдных комнат — будь то внушительное родовое поместье, будь то немая снаружи Башня Круга — в зловещем, несмолкающем ночном лесу чувствовал бы себя… Сказать, что неспокойно — это всё равно, что утверждать, будто бы получить дубиной в промежность немного больно. Вроде и верно, но всей правды передать не может. Так что в данный момент отступник-целитель сидит около огня и старается не смотреть ни по сторонам, ни — не приведи Создатель! — в лица его компаньонов. Первое позволит меньше нервничать, второе — не спровоцировать начало какого-нибудь нового разговора с ним в участниках. К вящему сожалению Вестника, его спутники неожиданно отвлекаются на него. — Разве твоя отступничья шайка, о которой ты говорил, Еврис, мало времени проводила в таких вот лесах? Вы же не были «оседлыми» отступниками, как я понял из твоих… Скупых рассказов. Что тебя так пугает в такой, стало быть, привычной для тебя обстановке? Варрик зрит в корень. Задает самые каверзные вопросы, которые только можно придумать — и даже не со зла, нет. Скорее, гном-писатель желает вывести парня на чистую воду, и он действительно много раз бывает близок к этому. Как сейчас. Длинноволосый маг сидит спокойно, тщательно пытаясь сохранить на лице выражение легкой незаинтересованности, но мысленно уже бьется головой о ближайший булыжник. Тришельда чувствует, куда дует ветер, и медленно высовывает голову из-за плеча Соласа, который тоже с ненавязчивым интересом глядит на целителя и ждет ответа. «Ну же, — вопят глаза храмовницы. — Ты слишком долго молчишь! Палево, палево! Скажи хоть что-нибудь! Блевани! Притворись мертвым! Чего ты застыл?!» — М… Э… — Еврис, как для простоты запоминания привыкли называть его окружающие, выглядит сейчас не слишком по-умному. Триша закатывает глаза и скалится. — Я никогда не чувствовал себя спокойно в лесу, — его взгляд становится жестким и колким. — Но меня окружали люди, с которыми я мог не бояться, что со мной что-то случится. «Брехня!» — корит его совесть, но Вестник от неё только мысленно отмахивается. Тришельда закрывает глаза и трет рукой переносицу. «Молодец, личинка недоразвитая, отличный ход, если ты хотел настроить их еще больше против себя!». — О, это был камень в огород Искательницы? — моментально оживляется Варрик Тетрас. Его широкой ухмылке могла бы позавидовать двоюродная тетушка Еврискириса, Латея «От уха до уха» Тревельян. — Согласен с тобой, парень, с ней никогда не угадаешь, за что можешь огрести в следующий момент! Да, Искательница? — Очень смешно, гном, — холодно и надменно протягивает женщина, но невооруженным взглядом видно, что она слегка уязвлена поворотом беседы. — Ты вызываешь много вопросов, на которые никогда не отвечаешь откровенно. Тебе не тяжело так существовать? — Солас вынуждает целителя посмотреть на себя и чуть приподнимает бровь. — Яйцо заговорило, — чуть не срывается с языка Тревельяна, но он вовремя берет себя в руки. И по глазам Триши видит, что едва не озвучивает её мысли. Только через час Еврис, случайно наткнувшись взглядом на несколько недружелюбно разглядывающую его Кассандру, готовящуюся ко сну, начинает немного жалеть о своей несдержанности.***
— Ладно, — дернула меня за рукав Триша. — У тебя вместо лица сплошное выражение безысходности и ужаса, покажи кому — тот расплачется и умрет от отчаяния. Выше нос. Хотя нет, выше не надо, там Брешь видно тогда. Ну ничего. Судя по всему, после всех твоих оговорок и припадков мизантропа-невротика, тебе никто этого не скажет, так что скажу я. Когда мы пошли в Редклиф и узнали, что тамошние маги случайно присягнули на верность Тевинтеру, ну и когда ты с Дорианом случайно вляпался в портал, который закинул вас в недалекое будущее, где Брешь почти уничтожила мир и пятое-десятое… Ну, как мне сказали — вы же не пожелали брать с собой храмовника, изверги! — на тебе потом двое суток лица не было, и руки у тебя тряслись потом неделю. Так вот, какое бы дерьмо ты там не видел — сейчас мы собираемся это всё… Отменить. Ага? Полегчало? — с надеждой спросила девушка, заглядывая мне в лицо. Я поморщился. — Не особо. — Ну и пошел ты. — Просто понимаешь, — помолчав, попробовал пояснить я, уныло рассматривая облепленные снегом носки своих сапогов. — Можно подумать, что день взрыва на Конклаве — самый неприятный день в моей жизни, да? — дождавшись неуверенного кивка Тришельды, я горько вздохнул. — Я тоже так думал. Именно до того дня, пока я не увидел, что случилось бы с миром, если бы я не закрыл Брешь. И знаешь? Просто. Неописуемый… — Жопа? — решила подсказать Триша. — Ну… Короче говоря, да. Приблизительно именно это. Неописуемый жопа. Я тогда… Немного усомнился в правильности всех своих убеждений. Когда почти к моим ногам демон бросил тела Кассандры и Варрика, которые пытались выиграть для нас с Дорианом время. Чтобы мы успели вернуться обратно. И Лелиана. Она ведь тоже… Пожертвовала собой. — Они же не тупые, — пожала плечами Триша, и я удивился её хладнокровию. Может, конечно, всё дело в том, что она эту историю много раз слышала… — Ясен пень, они отдали свои… Остатки жизни, чтобы спасти тебя. Ты же мог всё, что с ними случилось, исправить. С помощью Дориана. Да. Вот они и… Ну, ты понял.***
Шайкан никогда не попадал в будущее. Скорее всего, едва ли вообще кто, кроме в данный момент тевинтерского мага Дориана, бывал на его месте. Бывший ученик тевинтерского магистра Алексиуса, закинувшего их в будущее, Дориан, держится в этой незавидной ситуации намного увереннее целителя. Конечно, всему виной сумасшедший тевинтерский магистр — как же иначе? Еврис уже успел убедиться, что все беды идут от таких, как он — от магов. А тевинтерские маги бьют все рекорды… Баловство с временной магией! Это кажется Еврискирису даже более дурной затеей, чем использование магии Крови. Красный лириум растет везде и отовсюду. За ним не видно пола, потолка, стен, он пронизывает насквозь висящие на стенах старые щиты, в тюремных комнатах за ржавыми решетками можно видеть искореженные этой субстанцией трупы. Лириум гудит. Лириум шепчет. Неразборчиво, тихо, монотонно. Но Еврискирис уверен, что если остановиться, прислушаться повнимательнее, постоять подольше, то этот шепот станет разборчивым. Но тот, кто услышал, что поет красный лириум, никогда не становится прежним. Когда ты начинаешь понимать его — по твоим венам струится больше не кровь, по ним перетекает кровавый светящийся яд. В глазах Искательницы — красный свет, алые искры. Волосы, отросшие, спутанные, черной смоляной волной падают на плечи, лицо, высушенное страданием, голодом и действием красного лириума, обезображивает огромное количество новых шрамов — неровных и грубых. Больше, чем у Варрика. Наверняка Кассандра получила их, когда пыталась сражаться за жизнь и свободу своих друзей и, на свою беду, сражалась долго и безуспешно. Она кривит губы, когда видит обомлевшего Вестника и мрачно ухмыляющегося Варрика. — Вижу, время тебя не пощадило, — пытается отшутиться гном, но выходит как-то безжизненно. Искательница озлобленно рычит, но осекается. — На себя бы посмотрел, гном, — Кассандра отталкивает застывшего Вестника и, убедившись, что Варрик, почесывая красные прожилки на шее, собирается следовать за ней, выжидающе смотрит на Дориана, как на последнего носителя разума во всем этом зверинце. — Найдем Алексиуса — найдем способ вернуться назад во времени и не допустить всего этого, — ободряюще выдает усатый маг-тевинтерец, пытаясь выдавить одну из своих очаровывающих улыбочек. — Доверьтесь мне. Варрик пожимает плечами — в их ситуации особого выбора не было. Или довериться — или умереть. В его глазах, таких же поддернутых красной пеленой, как и глаза Искательницы, плещется одно бесстрастие. Кассандра, что-то бурча себе под нос, позволяет Дориану вести образовавшийся отряд за собой. А потом… Потом они спасают Лелиану. Когда чуть позже они роются в чужих записях, разбросанных по множеству комнат, один раз из-за какого-то особенно резкого и яростного возгласа Лелианы от той отшатывается даже Кассандра. Ни у кого уже не возникает сомнений, что Лелиана, чье лицо более всего напоминает ужасную выщербленную маску, убьет любого, кто встанет на их пути. Любого. Вестник комкает очередную вырванную из огромной книги заметку. Очередная неудача Алексиуса. Не выходит отменить получение Якоря Вестником. Не выходит обратить произошедшее на Конклаве. Шанс спасти своего сына у Алексиуса тает с каждым днем. Неудача, неудача, неудача. «Старший будет в ярости!» Еще одна записка. О том, что кроме демонов снаружи мало что можно найти. О разрывах во внутреннем дворе и… Повсюду. О величии Старшего. Об… Опытах. Странных опытах. Еврискирис задумчиво щурится, когда читает очередную выдержку из каких-то отчетов. « …Несколько месяцев потратили на попытки убеждения, льстили, обещали угощения и горы золота — вот уж какое существо должно было на это повестись! Мастер хотел, чтобы у него под боком была не бездумная, ослепленная лириумом машина для убийства, а разумное, послушное и зависимое от нас существо — как теперь храмовники, жрущие красный лириум, словно подыхающие от голода псы! Правда, все наши попытки провалились — сгорели два лучших наших мага. Вот же проклятый демон!» « …От красного лириума тварь начала беситься — пришлось заковать в цепи полностью и поплотнее замотать пасть: хоть оскорблять нас перестала. План явно катится Думату под хвост — собираемся дать убойную дозу лириума и надеемся, что этого хватит, чтобы совсем сломать этот рассудок и получить еще одно убойное оружие… Пусть и тупое, как эти храмовники…» — Интересно, насколько это устаревшие записи? Удалось им использовать эту тварь для завоеваний, или её приручение еще в процессе? — Варрик, которому передал обрывки записей Еврискирис, дает их прочитать еще и Дориану, как человеку, который вместе с Вестником может использовать эту информацию в прошлом. — Да… У Тевинтера интересные планы. … — Брешь… Она везде! — Дориан, задрав голову, смотрит на неестественно зеленое небо. Оно кажется полужидким, местами клубится, словно тяжелые дождевые тучи. На глазах иногда отрываясь от полуразрушенных стен, в небо, затягиваемые какой-то поганой магией, поднимались обломки камней. Зрелище — одно из тех, на которые можно смотреть вечно и чувствовать, что ты уже ничего больше не можешь сделать. — Нужно торопиться… — только размыкает сухие полопавшиеся губы Сестра Соловей, как ее прерывает раскатистый гремящий звук, сначала принятый присутствующими за гул огроменного и явно где-то близко расположенного боевого рога или чего-то похожего, но они быстро понимают свою ошибку: это — надрывный драконий рев. — Скорее всего, это Старший направляется сюда, — прошипела Соловей. — Не дайте им остановить себя! Мы… Вы должны всё это предотвратить. Драконьи завывания смолкают. — Лучше нам быстрее зайти под крышу. Не прельщает меня стоять здесь и ждать, пока нас пустят на корм или испепелят… — как можно более спокойно фыркнул тевинтерский маг.***
— Лелиана, конечно, отдала свою жизнь, чтобы задержать противника, пока Дориан открывал портал обратно в прошлое, но она сама спровоцировала битву. Если бы она не убила сына Алексиуса, он, возможно, сам открыл бы портал для нас, — я настороженно обернулся, ожидая, что меня вот-вот прервут и погонят закрывать огромный разрыв в небе над нами. — Кассандре, Варрику, да и самой Лелиане не пришлось бы погибать. — Ты не можешь знать, что было бы, — возразила храмовница. — Во всем случившемся нет ни твоей, ни чьей-либо еще вины. Вини во всём этого таинственного Старшего, о котором мы хрен что знаем… Ну, кроме того, что он в будущем без тебя, судя по всему, стал чем-то вроде бога. И ладно, хватит трепаться. На тебя уже Искательница смотрит. Она и так дала тебе больше времени на моральную подготовку, чем тебе требуется. Иди. Солас уже приказал магам дать тебе свою силу, — Тришельда подтолкнула меня вперед, к магическим завихрениям и «ключевому» разрыву. Прежде чем меня затолкнули в сплошной непроглядный поток зеленой магической энергии, я успел увидеть, как мне кивнула Искательница. Ну что же. Попробуем еще раз. — В гробу я видел тебя и всё, что нам из-за тебя пришлось сделать! — задрав голову и щуря от слепящего изумрудного света глаза, крикнул я в осклизлый зев Разрыва. Немного полегчало. Левая рука уже почти полностью слилась с творящимся вокруг меня светопреставлением, потому что светилась и дрожала похлеще самой Бреши. Соединение с разрывом и само, так сказать, запечатывание Бреши в голове почти не задержалось — слишком много света, тряски и непонятных видений. Что-то огромное, серое и многоглазое… -… О. Ну, ты не умер. Мне помогли подняться с колен, пока я недоуменно моргал и тряс еще посверкивающей, как завесный огонь, помеченной рукой. Сначала мой взгляд упал на лыбящуюся во все свои тридцать два зуба Тришу, затем — на неожиданно расслабленную и довольную Искательницу, которая снова кивнула мне, но на этот раз намного теплее. «Как-то так, Меченая, — через неясный гул в голове пытаясь расслышать радостные вопли магов и солдат за спиной, я медленно набрал воздуха в грудь. — Мы справились. Неожиданно, но факт.»***
Здесь веками нет света, и ни солнечные, ни лунные лучи не проникают сквозь каменные толщи в эти мрачные, застывшие в безмолвии недра. Где-то глубоко под землей после многолетнего сна просыпается Высшая драконица.