Пленница

Ей снился невыносимый сон: ее снова везли связанной в Асгард. Она помнила обжигающие взгляды, устремленные на нее. Сигюн снова ощущала острое унижение, которое ей пришлось пережить. Сразу после пленения ее опоили дурманящим зельем, от которого она едва не умерла. Истощенный организм едва справился с проклятым напитком. Те, кто заставили ее выпить это пойло, не знали, сколько месяцев Сигюн голодала из-за войны. Придя в себя, она еще несколько недель мучилась мигренью и несколько дней не могла есть. Если бы ее держали в тех же условиях, что и остальных заложников, пленница скончалась бы за несколько дней. Но за ней ухаживали и угроза смерти отступила. Рану залечили еще, когда Сигюн была без сознания, но кровопотеря ослабила ее. Каждый день ее связывали и усаживали на коня, заставляя держать поводья связанными руками. Однажды она всю ночь мучилась головной болью. Даже проваливаясь в сон, пленница ощущала боль и видела только кошмары. На утро Сигюн не смогла держаться в седле. Тогда Локи посадил ее на лошадь впереди себя и закутал в свой плащ. Всю дорогу она спала на его груди, не до конца осознавая, что вокруг происходит. Последние недели в Ордене должны были свести ее в могилу. Почти весь год она мучилась от холода, но в те дни, когда бои стали подбираться к городу, уже заканчивалась весна. На улице стоял обжигающий зной, но холодное дыхание войны уже заставило Сигюн голодать. Ей больше нельзя было охотиться в лесах за стеной, поскольку это стало опасным занятием. Недостаток еды быстро сказался на ее здоровье: с каждым днем лук и короткий меч становились для нее все тяжелее. Когда закончилась весна, пошли проливные дожди, которые вернули привычный холод. К тому моменту бойня уже вплотную подобралась к замку и голодание стало повсеместным явлением. Подорванное здоровье заставляло Сигюн днями лежать. Она понимала, что город сдадут, она точно знала, что будет кровавая битва, в которой у них не будет шансов победить. Теперь ей не хотелось ни есть, ни пить. Сигюн понимала, что смерть нависла над ней, но понимала, что не умрет от истощения до того, как асгардские войска ворвутся в город. Она умирала недостаточно быстро. За две недели до того, как замок пал, ей пришло последнее письмо из дома. Ее семья укрылась в захваченной столице соседней провинции, там откуда была она сама. В те моменты Сигюн понимала, что уже больше их не увидит. Отец всегда поддерживал только Асгард. Сигюн тоже приняла бы эту сторону, но она дала клятву Ордену, за которую себя ненавидела. В том последнем письме сестра ее матери рассказывала о том, как пылают города, о том, что война идет на запад. Осознав, что гибель уже близка, Сигюн снова стала есть, хотя провизии было очень мало. Она снова стала тренироваться с луком, хотя после этого ее плечи безумно болели. Так прошли последние дни в Ордене. На исходе последнего дня, когда Сигюн была еще свободна, она готовила ужин. Переворачивая мясо на сковороде, девушка морщилась от тонкого запаха гнили. Сигюн щедро посыпала его травами и солью, но они не могли сделать еду свежее. Ей нельзя брезговать даже подгнившим. Ее почти никогда не смущало это, но сегодня было что-то не так. У Сигюн все переворачивалось внутри, когда она глядела на то, как из испорченной оленины выходит жир, как она зажаривается до корки. По мере приготовления гадкий запах сначала притупляется, а позже и вовсе становится едва различимым, но ей отчего-то все равно не нравится это мясо. Ее не покидало чувство, что его нельзя есть. Но она поглотила почти все, что приготовила и не отравилась, поскольку уже давно привыкла к испорченной еде. Из города то и дело пытались сбежать служители Ордена, понимая, что им пощады не будет. Дезертиров ловили и вешали. Сигюн знала, как ускользнуть, но что-то заставляло ее просто ждать необратимого. Асгардская армия выломала городские ворота еще до рассвета, на улице еще было темно. В тот день умерли почти все, кого Сигюн знала. Один из энхериев ранил ее в руку, которой она держала меч. Она была истощена голоданием, силы давно покинули руки, но реакция отчего-то не притупилась. Сигюн успела отскочить, тем самым сохранив себе жизнь. Ранивший ее энхерий отвлекся, и она успела схватить меч левой рукой. Еще неловкое и рваное движение отсрочило смерть: Сигюн рубанула по ногам аса. Тот рухнул на колени рядом с ней. Она понимала, что больше не способна ни на что и понимала, что не успеет умереть от кровопотери. А это значило только одно – плен. Еще одно жестокое испытание, позор и унижение. Окровавленные пальцы сами вытащили закрепленный на поясе нож. Сигюн знала, что ее рука слишком слаба и ей не хватит сил заколоться. Поэтому она бросилась на лезвие всем телом, но кто-то схватил ее за плечи, не дав это сделать. Сон оборвался, как только Локи отпустил ее сознание. Сигюн не вспомнит ничего этого, когда придет в себя. Трикстер тяжело вздохнул, укладываясь на подушки. Теперь он точно знал, что его пленница не вытравливала из себя их ребенка. Дело было в подорванном здоровье. Глядя в сознание женщины, он сполна ощутил ее отчаяние и бессилие. Локи никогда раньше не знал такой обреченности. Сигюн просто ждала своей смерти, без единой надежды на спасение. Она читала любимые книги, чтобы запомнить хоть что-то хорошее, понимая, что скоро умрет. Ей не нужна была возможность спасения потому, что идти было не куда. Лофт вздрогнул, вспомнив боль, которая мучила пленницу. Он понял ее ненависть и ее страх перед ним. Но Сигюн была сломана не его насилием, и даже не войной. Локи не мог понять, почему у нее не было воли к жизни. Ей, ведь, хватило смелости остаться в обреченном городе, хотя она не хотела тогда умирать, он видел это. Утром Локи собирался отправиться в Ванахейм и подумывал о том, чтобы взять жену с собой. После того, как он отравил ее сывороткой, она стала покорнее, но нередко Лофт замечал в ее взгляде замешательство. На подсознательном уровне Сигюн чувствовала, что ее загнали в ловушку, но ничего не могла вспомнить. Локи не всегда лгал ей. Он рассказал пленнице о Ордене и о семье. Трикстер объяснил потерю памяти тем, что Сигюн перенесла опасную лихорадку, которая мучила ее несколько недель. Его несколько удивило то, что она совсем не вспоминала о своих родных. Лишь в очередной раз проникнув в мысли женщины, Лофт понял, что в ее голове осталось осознание того, что ее бросили и предали. Холодная волна полоснула Сигюн по ногам. Соленые брызги намочили подол платья. Она удивленно смотрела на горизонт, туда, где бескрайние воды встречались с небом. Ее не покидало чувство того, что ей уже доводилось здесь бывать, смотреть на этот закат. Два стражника шли за ней на расстоянии нескольких десятков метров. Теперь ей в голову не приходило, что они могут следить за тем, чтобы она не сбежала. Бежать было некуда. Сигюн бы не нашла дороги домой, даже, если бы захотела. Острые камни впились ей в ноги. Она сделала несколько шагов, пока вода не коснулась ее колен. Мокрая юбка облепила ноги. - Ты простудишься… Сигюн обернулась, услышав голос мужа. Он отпустил стражу и медленно подошел к ней. Локи ласково улыбался, глядя на нее. Нежность неожиданно коснулась сердца пленницы. - Уже начинается осень, - пояснил трикстер, - чувствуешь холод ветра? - Нет, - покачала головой Сигюн, - мне тепло, вода не успела остыть. «Конечно, ты прожила несколько лет в северном городе, где всегда по улицам гулял сильный и порывистый ветер», - подумал Локи, снимая ботинки и тоже заходя по колено в воду. Она так смотрела на это море, на эти скалы и каменистый берег, что трикстер понял, что ей приходилось здесь когда-то бывать, но Сигюн, конечно, об этом не могла вспомнить. С тех пор как женщина забыла подробности их знакомства, она перестала бояться Лофта, их отношения изменились в одно мгновение. Забыв все испытания, с которыми ей пришлось столкнуться, Сигюн оказалась нежной и даже немного доверчивой. Она рассказывала ему о холодном сером городе, который ей так часто снился. О кровавой битве, которая врезалась в ее память, хотя ей не доводилось в ней участвовать. О каком-то монастыре на белой скале и о зеленой горе, которая возвышалась над убогим селением. Сигюн все это видела в своих снах, но не понимала, откуда приходят все эти образы. Локи теперь много времени проводил в комнатах супруги. Раньше он, как правило, являлся к ней поздней ночью, чтобы заставить ее отдаться ему. Чем дольше они были вместе, тем больше он убеждался в том, что правильно сделал, почти лишив ее памяти. Трикстер смотрел в ее воспоминания каждую ночь, когда она засыпала, и видел, что эта женщина никогда не была довольна миром и собой. Еще сколько бы Лофт не глядел ей в память, он никогда не видел рядом с ней мужчин. И ему это нравилось. Иногда в ее снах трикстер видел себя. Лафейсон вывел ее из воды и заклинанием осушил их одежду. Он уже не раз убедился в том, что, лишенная памяти, Сигюн была безобидна. Лофт одним движением снял с ее руки тот самый золотой браслет с изумрудом, который не позволял ей брать в руки оружие и швырнул его в море. Женщина замерла, не понимая, что он делает. - Он грубо смотрелся на твоей руке, - произнес Локи, - мне он никогда не нравился. - Как скажешь, - Сигюн опустила глаза, ее удивил его поступок, но отчего-то женщина не хотела думать о том, почему именно так трикстер поступил.