Что-то личное

Стрелка простого круглого циферблата шагнула на одно деление и дёрнулась назад. Дробно стучали клавиши под бойкими пальцами сотрудниц, шумели блоки питания. Широкие жалюзи скрежетали о металлическую раму и треснувшую краску, пыльное стекло между помещениями офиса жужжало от невнятных разговоров. Звонок телефона прорезался и утонул в шелесте бумаг. И каждую минуту вместе с ходом часов жизнь срывалась на повтор заезженной пластинкой. Пока Матильда смотрела на часы, время стояло на месте. Стоило вернуться к мерцающему монитору и поймать ускользающую строчку таблицы, как миссис Паркер тут же вздохнула нетерпеливо. Рыжая практикантка – Джуди или Джулия её звали? – неторопливо прошлась к бойлеру под календарем с Эйфелевой башней, будто так и собиралась. Оглянулась испуганной ланью и тут же спрятала лицо за длинными тонкими волосами. На днях она в точности с таким же видом нарыла себе самых нехитрых бумаг на оцифровку. Подставу как задницей чуяла… – Матильда… Будь любезна, прикрой фрамугу. Точнее, возьми вот эту пятифутовую палку с крючком, подними на ней тяжелую форточку, попади в замок… Проклятые старые окна с толстым стеклом и окаменевшей шпатлёвкой. «Человека любят исполнительным… делающим то, чего хотят другие…», – тонкий ветерок, переменчивый до дрожи. – Миссис Паркер, я бы с радостью, но… Локоть разгибался наполовину по-прежнему. Боль ушла, но появилась надоедливая слабость – от напряжения рука дрожала и падала плетью. – Ладно. Надеюсь, твоя… инвалидность… скоро пройдет. Джуди, сделай одолжение, когда вернёшься… Согласилась кураторша легко, но нехотя. Паршиво звучало это милостивое «ладно», будто в надеждах обманули. Рама грохнула обидчиво. Всё-таки Джуди. Да, разочаровать двух человек за минуту – это надо уметь… Не осталось разницы, ни малейшей разницы: судебное разбирательство откладывалось, следствие работало медленно, длило неопределённость… Шёл пятнадцатый день – всё не мог перевалить за час и сорок три. Едва дожив до двух часов, Матильда вырвалась в гулкий коридор, пустой, как взлётная полоса. Девушка отдалилась от кабинета, перешла на бег, и только дробное эхо сопровождало её в пустынных переходах. Размеренный шаг позволила себе уже у самой лестницы, широко обошла лифты. Вторую неделю она полчаса в день обходила этаж за этажом. Пахло ремонтом в офисах, предчувствие обновления напоминало праздничную суматоху. Сотрудники уже узнавали, здоровались. Они и не представляли… И не спросили бы. Ступенька, ступенька, от прохладной белизны – искры перед глазами. Здесь всегда пусто, как в больнице. На подходе сюда каждый раз уставали ноги, дрожали колени. Пешком Матильда редко поднималась выше. И она не помнила случая, когда решилась шагнуть на этаж, а не заглянула через стекло в потёках светлой краски. Мелькнул проблеск на металлической табличке: ноль и два, начало сливается, как обычно – который день дверь встречает её закрытой наглухо. Этажом ниже Матильда, к своему счастью, поймала лифт: подходило время возвращаться к таблицам – теперь уже до самого вечера. На следующей остановке просторную кабину наводнили сотрудники, стало жарко, головокружительно душно. За людьми в форменных куртках и тёмных костюмах исчезла облицовка – вздувшаяся от времени пластмасса под дерево в алюминиевых рамах. «Дешёвое решение», – проскочила мысль. Лифт замер. За спинами взгляд выхватил не стены, а бежевую ткань, и двери неумолимо сомкнулись подобно ловушке… И – как трос оборвался – кровь ударила в голову, пол ушёл из-под замёрзших ног. Падать высоко – лететь ещё и лететь. В одном ряду с другими он, оказалось, невысокий, весь какой-то дёрганный даже в покое, и костюм свободного покроя не скрывал его напряжения. Проводки наушников уходили за нестриженные волосы, приглушенный визг скрипки царапал слух. Так сухое стальное перо царапает бумагу, не оставляя за собой красок задуманной картины. Казалось, именно эта неведомая прихотливая мелодия заставляла слушателя поводить плечами, наклоняя голову, в сдержанных судорогах расправляться от скрытого радостного безумия, заполнявшего всё его существо. Интересно, на нём тот самый пиджак, мягкий, или уже другой? Матильда затаилась в углу, потеряла дыхание, пропустила свой этаж. Да, да, другой костюм. Свет с потолка убивал оттенок, но уже в фойе было невозможно перепутать. Девушка вжалась в угол, прикусила губу, когда враг в неведении покинул кабину, и долго смотрела в пространство, пока не стало темно от новых пассажиров. Из-за него она вернулась позже, чем рассчитывала. – Матильда, тебе нехорошо? Всё-таки странная женщина миссис Паркер. Если бы она воспринимала ровно столько чувств окружающих, сколько могла вложить в собственный голос, то даже обморок сотрудницы не привлёк бы её внимания. Но всё же лучше простодушно пожать плечами и без заминки пройти на свое место, будто не замечая ухмылки Джуди. И выдать напоследок дежурный ответ, чтобы точно сработало. – Н-нет… Всё о’кей. А Матильде правда нездоровилось. Наверное, всё эти сквозняки в коридорах и офисах – пахнувшие свежей краской, холодные от паров растворителей. Сердце прыгало, веки отяжелели, кожу от шеи до колен обдувало мягким песком. Вокруг бежевое и белое, и строчка снова ускользнула: померещился распахнувшийся на ходу край светлого пиджака… Глубоким вечером из всей гаммы офисного мельтешения с Матильдой осталась только звонко-плаксиво помаргивающая ртутная лампа. В смежном помещении кто-то ещё работал в это время – всегда было с кем попрощаться. – До завтра, Мод! – Счастливо! Без десяти минут она вышла из Управления в чернильную синь, почти выцветшую от бесчисленных оранжевых огней. Обычно патрульная машина подъезжала до семи. Сегодня ожидание выпало недолгим – Матильда успела порадоваться всего один раз, что окна комнаты сорок шесть ноль два выходят на другую сторону. От общего потока отделился свет фар и подплыл, раскидывая тени от столбиков ограды. В двери щёлкнуло, Матильда впорхнула на заднее сиденье, захлопнула дверь, приветствовала двух полицейских. По привычке она выглянула на улицу, приникнув к стеклу. – Слежки нет? – насмешливо спросил коп за рулём. – Всё чисто… Можно ехать! Голос не желал работать на озорную улыбку. В зеркале девушка увидела, как водитель вскинул брови и ясно посмотрел ей прямо в глаза. Наигранная обида и толика грусти. Для официального обращения он слишком молодой и прямолинейный, но называть его по имени… он старше всё-таки. Определённо, дело в этом. – Пристегнитесь, мисс Ландо. – Поддержал её игру. Его напарник – совсем зелёный пацан – хохотнул было, но заткнулся на полувдохе. Надежда на проплывающие мимо неоновые вывески и оживлённые тротуары не оправдывалась уже который день. В пробке проявлялась привычка водителя выбивать пальцами быстрый мотив по приборной панели. Его руки непреодолимо притягивали взгляд, за две недели Матильда выучила их до едва заметной родинки. Воображение дорисовывало рубцы, добавляло чуть заметную нервную дрожь. Затем перед глазами возникали часы, белые манжеты, расстёгнутый ворот… и песочное, тёплое, мятое. От видений спасали мимолётные секунды, когда он поворачивал голову – в профиль неуловимо напоминал Леона… Но его подопечный всегда заводил не вовремя: – Стэ-эн… Слу-ушай… Вопрос уже не долетал до её сознания, останавливался, как в толще воды, и уже Блад из глубин памяти нерешительно звал заупокойным голосом: «Стэ-эн?..» Матильда взлетела к себе домой, пару раз чуть не скользнула массивными наборными каблуками по обкатанным ступеням – полицейская машина всегда оставалась на углу здания до тех пор, пока в двух узких окнах её квартирки не вспыхнет свет.

***

Наверное, последняя вещь, на которую человек потратит перерыв на работе, – прогулка под окнами здания, где пару недель назад он чуть не схлопотал пулю в лоб. Или едва не распластался прямо здесь, на этом самом асфальте, живописно украшенном сорванными листьями, что грел сейчас даже сквозь подошвы. Матильда ещё раз подняла голову и посмотрела на окна, забранные шторами и жалюзи. Листва скрывала её не лучше, чем разбитый витраж, но кому она сейчас могла понадобиться, обычная девушка, запрокинувшая голову в раздумьях, спрятавшая руки в карманы чёрного пальто? Жилец ушёл в работу с головой, и он не появится у конспиративной квартиры среди бела дня, словно из-под земли. Надо будет наведаться сюда как-нибудь вечером, когда комнаты заполнит живой электрический свет…

***

Под занавес четверг принёс Матильде долгожданную страшную встречу. Она замерла перед телевизором, впитывая кадры вместе с водяной пылью по ту сторону экрана – невидимой водяной пылью, от которой блестели ступени Управления, асфальт, автомобили, цепи ограды. Мелкая морось скрадывала высотки на другой стороне Федерал Плаза. Его костюм казался серым в пасмурный день, волосы серебрились, мокрая чёлка расчертила лоб. Глаза – два тусклых зеркальца. Похоже, он мало спал в последнее время, а симфонии лишь слушал, и то урывками. Матильда плотнее завернулась в одеяло. Оказывается, Стэна можно окружить и забросать неудобными вопросами. Да, ему наплевать на то, к какой партии принадлежит замешанный в торговле наркотиками сенатор. Нет, он не будет откровенничать, как ему предлагали взятку… Да он бы расстрелял этих назойливых репортёров, будь у него выбор! – Мистер Стэнсфилд! Последний вопрос! Вам угрожали? – Вас шантажировали? – Вас обвиняли в превышении служебных полномочий, это правда? В ответ на последний вопрос он качнул головой, широко улыбнулся, прищелкнул пальцами, показал на кого-то за пределами кадра. «Отличная шутка, приятель», – как бы говорил весь его вид. Он взмахнул руками перед собой, останавливая любые расспросы, на ходу даря снисходительную улыбку лично каждому, будто остался с ним наедине. Подобно дирижёру, он успокоил шум вокруг себя. Закрыл глаза, уткнулся носом в сложенные ладони, будто собирался сказать нечто очень важное, и наконец-то с укором устало произнёс: – Я делаю свою работу. Что ещё вам от меня надо? Бросил ответ в тишине ожидания, ни к кому в отдельности не обращаясь, и направился к машине. Камера ещё следила за ним, когда он мимоходом задел краем пиджака особо наглого журналюгу. Ткань тут же потемнела, хлопнула от влаги… Матильда успела протереть листья цветка, а тема новостей больше не вернулась к Управлению по борьбе с оборотом наркотиков. Вытянулась в нитку телевизионная студия, экран погас. Девушка отложила пульт, упала на кровать, перевернулась на спину, обхватила голову. Впервые со дня побега она видела врага так близко и в лицо. С тех пор ни разу не говорили. Но как-то ведь она прожила семь лет, не обменявшись с ним ни единым словом? Давным-давно в школе она с другими детьми готовила программу к Рождеству. Всеобщее чувство приближения чуда и неизбежного счастья передалось каким-то образом. И где-то за пару часов до главного торжества она была готова петь и танцевать, будто кто-то ей шепнул, что Леон скоро приедет. Вот так всегда. Самое полное, самое сладостное чувство – это предвкушение. А после праздника остаются лишь засохшие липкие лужи от пролитых на клеёнку напитков. Неправильно получилось – ни трепетного ожидания, ни самой мести. Только пустота, разбирающая и тёплая, сбивающая с любой мысли о жизни после стажировки, о любых планах, о колледже… Уснуть бы с ней и проснуться как-нибудь потом… Проклятые сквозняки и фрамуга… не простыть бы… И Матильда погрузилась в сон, обняв подушку.

***

– Помню, как ты пришла сюда, девочка… Теперь совсем другое дело… Как всякий учитель, миссис Макалистер почитала визиты бывших учеников высшим знаком признания. Её шея и руки остались такими же сухими, в волосах, забранных в пучок, солнце ещё отдавало бронзой. Вот во взгляде тёмных глаз появилась грустная мягкость, и Матильда поняла: директриса говорила с ней сейчас без педагогических уловок – в приливе сентиментальности, искренней радости от встречи. Она сама разливала красный от насыщенности чай в плоские чашки, в которых так хорошо остывает и края так звонко отзываются на касание ложкой. Хотелось порадовать её хорошими новостями. – Да, сейчас я учусь и работаю. Честно говоря… я рада, что не бросила школу… – И что за работа?.. Да… Тебе сколько кубиков? – Не беспокойтесь, не надо… Ложка остановилась. – Ах, Матильда… Прости, совсем забыла. Не держу молока… – Что вы! Очень вкусный чай… Пока выбрала… государственную службу, посмотрим… Воцарилось молчание, в котором чашки чуть слышно оторвались от блюдец и с тонким стуком встали на место. В груди у Матильды жгло, будто она залпом глотнула кипятка… Сейчас миссис Макалистер спросит её про того полицейского, про вендетту… самое время. И самое время спросить себя… как человек с такой биографией вообще оказался на стажировке в Управлении? Директриса одобрительно кивнула. – Молодец! Девушке в наше время сначала надо найти себя, встать на ноги. Остальное подождёт. – Да. Вы правы… – Из широкой чашки грустно смотрело отражение. «Сегодня вечером я умру, если вы не поможете мне». – Миссис Макалистер!.. – Матильда посмотрела в лицо директрисе. – Мне нужен… ваш совет… В колледже у меня есть подруга… С некоторого времени она постоянно говорит об одном преподавателе… Понимаете? – Лицо заболело от широкой улыбки, девушка засмеялась и развела руками. – Он годится ей в отцы, можете представить! Он… странный. Одинокий, слушает Моцарта. Говорят… он убил человека – вора… который пролез к нему в дом. В их штате… где он жил до… за это не сажают. Я говорю ей как бы между прочим: «Он же старый убийца». Нет, про Леона она ничего не знает, и возразить ей нечего… Скажите… Я боюсь за неё? Или мне кажется? Маленькая пожилая женщина смотрела на неё туманно и долго, улыбаясь своим мыслям. Солнечный луч золотил в её глазах насмешливые искорки, которых ученица никогда прежде не видела. – А ты всё такая же, Матильда… Совсем как в тот день… А ты боялась бы за себя на месте… подруги?

***

Норман Стэнсфилд… «У меня к тебе личное дело». Личное?.. Дело?.. Личное дело! «Стэнсфилд, Н.». Иные мысли похожи на болезни. Именно с недугом что-то роднило навязчивую идею раздобыть сведения о Стэне из его личного дела. Болезнь прогрессировала. Матильда пила молока меньше, чем обычно. Однажды она даже забыла полить цветок. Столько разговоров за день ей не приходилось заводить ещё ни разу в жизни. И за плечом каждого собеседника из архива или случайного сотрудника, очарованного любознательностью практикантки, будто бы стояла мрачная тень Леона и убеждала, что проще об этом забыть. У личных дел копов – недостижимый для большинства людей уровень доступа. Матильда выложила бы за это ещё лет пятнадцать, работая в Управлении. Или отсидела бы этот срок за решёткой, если бы вздумала заполучить дело быстрее. Что дешевле – устранить Стэна или выкрасть его дело? Мысль о его смерти хотя бы грела душу до недавнего времени. Получилось слишком много усилий, чтобы узнать, что это неизлечимо… и, кажется, смертельно.

***

– Матильда, будь так любезна… Чем пышнее просьба, тем пустячнее задание и тем оскорбительнее все эти реверансы вокруг банальных неудобств. Матильда повернулась и одарила кураторшу самой доброжелательной полудетской улыбкой, которой располагала в своём арсенале. – Конечно же, миссис Паркер. Что случилось? «Вам сквозит? Вам душно? Вам бумаги разобрать?» – Тут пришли кое-какие извещения. Стандартные, мы уже всё знаем, тебе надо просто разнести и собрать подписи. Справишься? Матильда с готовностью забрала пачку с неизменным «о’кей». Уже в коридоре она просмотрела номера отделов. Трижды пробежалась по этажу и вернулась в офис выпить воды. Ей выпал счастливый билет: «4602»… Пять раз пальцы ложились на вытертую ручку, и пять раз Матильда робко отступала, уходила обдумать и возвращалась вновь. Сердце уходило в пятки от одной мысли, что наконец-то не заперто и адресат может уехать по делам в любой момент… На лёгкий стук никто не отозвался. Ещё можно было отступить, но девушка постучала чуть сильнее. – Войди-те! До сих пор все разговоры заканчивались хорошо… Почему каждый раз на месте этой двери она видит другую дверь и унылую плитку дальше, хотя перед глазами разворачивается кабинет – столы, несгораемые шкафы… Впервые она увидела Стэна читающим. «Наверное, у него неважное зрение». Он с тонкой улыбкой переворачивал лист и гладил страницу, пока взгляд его бежал по строчкам. Последние страницы он просто пролистал и обратил всё внимание на вошедшую девушку. – Матильда… – Мерзавец так и расцвёл. – Я скучал! Ты это потеряла, милая? – Он пересчитал листы, будто собирался провернуть фокус с колодой карт. – И что же ты хочешь там найти, м? Скажи, в твоем деле есть про итальяшку? Или про нашу с тобой дружбу, а? – Не проверяла… – А ты проверь на досуге... Стэн спрятал дело в ящик, поднялся из-за стола, приблизился. Казалось, металлический шкаф располагался дальше от двери, чтобы так запросто коснуться его лопатками. От холодного прикосновения по телу побежала дрожь. – Всё, что тебе надо, – Стэн чуть не дотронулся до белой рубашки кончиками пальцев, – здесь. Ангел, я расскажу тебе всё, что ты захочешь... Хочешь, я расскажу о моём детстве?.. Спиной Матильда чувствовала каждую заклёпку. Мокрый свет с улицы гладил её по щеке и норовил попасть в глаз. К чему все эти разговоры про детство? А как же «программа защиты свидетелей»? – Мой папа был пианистом, гениальным пианистом! – Стэн пальцами пробежался по невидимым клавишам. – Моя мама была учительницей… литературы, например… очень доброй учительницей. Я рос домашним ребёнком, просто ангелом, прямо как ты. Меня учили милые люди и умные книги. Меня все очень любили и много баловали, только представь себе! Надо ли говорить, что я прекрасно учился в школе, ведь дети должны быть в школе… с отличием закончил Гарвард… А потом пришёл сюда, и началось всё это дерьмо… Начало мне нравится, если честно, я бы так хотел… Быть может, ты уже представила, какой ад на земле мог породить такое… чудовище? Может, мама умерла, когда мне было три года, мой папа был не так уж и гениален и запил. Он привел домой какую-то шмару, когда мне исполнилось восемь, а она начала водить мужиков, пока папаша где-то шлялся… И в тринадцать я кого-то зарезал… Кого и почему – на твой выбор, всё для тебя!.. А может быть, их всех кинули за решётку, а меня усыновил полицейский, и это определило мою жизнь… Я расскажу тебе такую сказку, которая тебе больше по душе, лапочка... – Я хотела сказать тебе… Спасибо… Стэн дёрнул бровью, приблизился, с любопытством окинул гостью взглядом. Матильда ненавидела себя за безволие перед ознобом, от которого её трясло. – И прости… что так ушла. Не хотела обидеть... – Я знаю, – посмотрел снизу вверх, прикусил губу, протянул руку… Казалось, мир качнулся вместе с уголком каре. – Знаю, дорогая… – задумчиво и нежно продолжал Стэн, убирая её упрямо рассыпающиеся волосы за ухо. Очень хотелось наклонить голову и прижать его руку плечом. – Выкинь эту хрень… – Ладонь едва ощутимо скользнула по руке, тронула какую-то струну… Девушка вздрогнула и выронила пачку бумажек на пыльную тумбочку. – Лишь музыка совершенна в этом мире, лишь она стоит того, чтобы жить… Ты любишь музыку, милая? – Да. – Вот и хорошо, хорошо… Как думаешь, у нас есть повод отметить? Матильда лишь кивнула. – О. – Стэн смущенно улыбнулся и спрятал взгляд. – Ангел… я так давно этого не делал! Простишь мне, если получится неловко?.. И он почти положил голову ей на плечо, щекотно вздохнул у натянутой жилки на шее. Шепнул в ухо: – Завтра вечером. Жди, мы заедем. Ты ведь любишь Моцарта, ангел? Все-е любят Моцарта!