Что-то личное

Пару минут после ухода Стэна Матильда стояла на месте, будто выпав из реальности. С улицы донеслись невнятные голоса, хлопнули двери автомобиля, завелся и постепенно стих вдали мотор. Всё. Тишина звенела в ушах, лишь где-то в квартире с мерным шуршанием двигалась стрелка часов. Словно игла сошла с дорожки на виниловой пластинке. Он допросил ее, забрал телефон и ушел! Просто ушел, как сделал бы на его месте любой порядочный человек. Наверняка он мог выместить злобу, что копилась годами от боли и чувства неполноценности: безнаказанность подонка не знала границ, а в изобретательности его садистской фантазии усталая мстительница не сомневалась. Но его нервная работа, как обычно, помешала в полной мере насладиться превосходством. – Что это, черт возьми, было? – звук собственного голоса привел девушку в чувство подобно тому, как мысль об абсурдности рассеивает ночной кошмар. – Похоже, ты стареешь, Стэн… Первым делом Матильда нашла чистый стакан и отдала должное графину с водой. Жажда отступила, стало проще сосредоточиться. Получалось, что Стэн-то как раз все сделал так, как и рассчитывал: снова поймал ее, забрал улики, сыграл очередную кровавую «симфонию», а еще в итоге вышел героем и спасителем! Девушке впервые за долгое время захотелось курить, и она затянулась бы у форточки, будь у нее хоть одна папироса. Определенно, продажный полицейский пристрастился не только к наркотику, но и к курению, и пленница лихорадочно обыскала шкафы и ящики в надежде найти пачку сигарет. Но любопытные наблюдения отвлекли ее от пагубной привычки. Кухня психопата-наркомана могла оказаться чуть ли не самым безопасным местом в городе: здесь было нечем зарезать или заколоть себя или ближнего, нечем проломить кому-нибудь голову. Было в этом что-то от лечебницы с мягкой обивкой на стенах. Злодей будто осознавал свою ущербность и опасность для других, но при этом боялся только за себя, не хотел отказываться от радостей жизни и всячески оберегал свою шкуру. Лишь в одинокой бутылке виски («Ты еще и пьешь!») Матильда творческим взглядом мстительницы рассмотрела будущую смертоносную «розочку». Было отчаянно и стыдно оказаться вновь обманутой Стэном, а спастись благодаря его вмешательству казалось особенно унизительным. Как он посмел сравнить себя с Леоном?! Стэново благородство, как и его улыбка, было подделкой, лишь частью спектакля – не стоило обольщаться. Счет к негодяю все так же сохранял силу, как бы тот ни пытался вывернуть все наизнанку. Девушка воспрянула духом и с удовольствием представила его немое удивление и последний жалобный взгляд на расползающееся по рубашке алое пятно. Освещение из кухни частично выхватывало из тьмы интерьер маленькой гостиной: диван, часы, шкаф, письменный стол. Матильда осторожно проследовала дальше, в коридор, и приложила ухо к входной двери. Судя по всему, на лестничной клетке царила и вовсе ватная тишина: она манила покинуть апартаменты, прокрасться по сонному подъезду до самого выхода и бежать прочь как можно дальше. Стэнсфилд уже убрался по неотложным делам, и консьерж, наверное, расслабился, включил телевизор и вздремнул. В крайнем случае можно было бы разыграть сцену нестерпимой боли от перелома, чтобы этот тип перепугался и вызвал свидетельнице скорую, а там – как видно будет. Девушка невольно зевнула. Попробовать стоило. Матильда осадила разгулявшееся воображение, как только осознала, что ее невольные попытки нащупать ручку дверного замка абсолютно тщетны. Как для того, чтобы попасть сюда, так и для того, чтобы выйти, требовался ключ. Стэн и не думал допускать оплошность, выдавая свой дом непримиримому врагу – нет, он разыгрывал самый настоящий гамбит, заманив ее в ловушку. Девушка села, прислонившись спиной к стене, и зябко поежилась. Она чувствовала себя так, словно ее вынесло на берег после шторма. Изнеможение сковывало, утягивало в сон, перебивало всякое любопытство. Она всю жизнь мечтала побывать по эту сторону неведомой двери без ручки… Но все, чего хотелось в этот долгожданный миг – оказаться в тепле и безопасности, а еще лучше – на неделю раньше – когда соседка была жива, а за ней самой не гнались убийцы… Надо же, ее всю жизнь спасают неисповедимые пути Стэновых планов, капризы его неустойчивой психики, которые губят всех вокруг, включая его самого. Ей хватило бы совсем немного, чтобы подготовиться к возвращению мерзавца. Да, здесь можно было привести себя в порядок и позволить себе пару часов сна до прихода Стэна. Но ее бросило в дрожь от брезгливости при одной мысли, что придется касаться кожей его простыни, стоять босыми ногами у него в ванной, смотреться в его зеркало – это все равно, что позволить ему притронуться к себе. Располагайся, ангел, чувствуй себя, как дома. Матильда сделала над собой усилие, поднялась и побрела обратно обустраивать себе спальное место. Комната нашлась сразу за гостиной. Сквозь решетку жалюзи в нее уже проникал синеватый отсвет – предчувствие утра после затянувшейся ночи. При свете лампы спальня оказалась крошечной, вытянутой в высоту. Она вмещала только узкую кровать, тумбу и шкаф, в который девушка заглянула после минутного колебания. Нужно было найти чистую постель и полотенце, прежде чем заниматься собой и своими ссадинами. Поиски увенчались успехом: Стэн, чертов любитель изысков, явно не собирался пользоваться казенным набором. Матильда помедлила и проверила другие полки. На одной из них ее внимание привлекла скомканная белая тряпка, при внимательном рассмотрении оказавшаяся рубашкой. Она лежала здесь давно, на рукаве виднелось побуревшее пятно крови – кому-то надо было точнее целиться. На месте пуговиц торчали рваные нитки. Ванную девушка нашла рядом с кладовкой, за точно такой же узкой белой дверью, практически в стенном шкафу. Знакомая шестиугольная плитка в ладонь величиной на полу. Узкое зеркало – старое, еще с амальгамой меж двух стекол, которую по краю уже разъела влажность. Матильда нахмурилась, рассматривая свое отражение: растекшаяся тушь, припухшая губа, спекшаяся кровь у носа. Давненько она так не выглядела, с самых папашкиных внушений и сестриных истерик. Она помнила, как молилась украдкой по ночам, чтобы родственнички сдохли. И вот однажды пришел Стэн и исполнил ее мечту. Только вот взял он за это слишком дорого. Правильно говорят: бойтесь своих желаний. И вот теперь она глядела в его зеркало, распрямив плечи и подняв подбородок, как это делал он. Девушка открыла кран и посмотрела в раковину. Мыло засохло и потрескалось. Чувствуя растущее замешательство, Матильда отодвинула клеенчатую штору. На пересохшем дне душевой кабины тонконогий паучок сплел себе сети. В жилых домах так не бывает. Значит, свидетельницу привезли на конспиративную квартиру? Матильда нахмурилась, сопоставляя наблюдения. Похоже, что все-таки нет. Немногочисленные вещи явно принадлежали Стэну, лекарства тоже были его. Даже посторонних запахов не чувствовалось – только этот, едва различимый и привычный, как свой собственный, – немного сигарет, машины и ветра. Догадка потешила мстительницу. Неужели он боялся оставаться на одном месте и всегда держал множество таких укромных уголков? Всю жизнь бежал от возмездия, от конкурентов. Прятался, выставлял охрану… Изворотливый, истеричный. Опасный, но слабый. В какой миг все так повернулось? Она почти точно знала: в тот самый, когда он впервые убил кого-то. Не вынужденно, по долгу службы, нет – ради дурных денег от наркотиков, ради эффекта и самолюбования. Или в приступе безудержной ярости, как получилось с тем налетчиком? Или, быть может, от холодной злости вроде той, что была знакома самой Матильде? Девушка плеснула себе в лицо прохладной водой, отдающей характерным металлическим привкусом. Зачем такому человеку такие деньги? На что он их тратил? Наверняка жилье ему недешево обходилось при таком раскладе, так и начинать не стоило: это замкнутый круг. А что тогда? Костюмы, концерты? Начальник отдела в Управлении вполне мог себе это позволить, не преступив закон. Или он тогда еще не был птицей высокого полета, а был тем обычным копом с фотографии? Давно ли с ним это? Как знать, может, уже тогда у него были не все дома, и он наловчился скрывать это, стремился устроиться так, чтобы дать волю ложно утонченному безумию, не потеряв свободы. Матильда стиснула зубы. Интересно, хорошо ли он спал? Наверное, неплохо. Судя по всему, на кровати. Возможно, даже не всегда в одиночестве. Из гостиной девушка взяла старую газету, чтобы выкинуть паучка из ванной. На кухне нашлись аптечка и спички. За одну секунду готовый план мести успел вспыхнуть в голове Матильды и тут же угаснуть: взрыв бытового газа разнес бы половину дома, и кто знает, сколько детей и женщин могло бы пострадать. Пока разогревалась колонка, девушка складывала одежду на стиральную машину и думала, почему же не прихлопнула паука. Наверное, из чувства родства по несчастью: она точно так же хотела жить, но ей постоянно угрожала чья-то злая воля. Она встала под душ и включила воду, в затылок ударила теплая текучая дробь. Мурашки весело разбежались по всему телу, дыхание перехватило. Вода шумела, точно дождь, унося боль, кровь и грязь. Пар шевелил штору, путался у ног. Щекотное ласковое прикосновение к шее – точь-в-точь, как в разгромленной квартире, – заставило сердце провалиться. Матильда замерла и сдавленно сглотнула. Вода показалась холодной на вспыхнувших щеках. Когда он успел вернуться? Как открыл щеколду? Почему она не услышала? Что теперь делать? Подыграть, отвести в спальню, а потом удушить подушкой – ничего лучше в голову не приходило. – Перестань, пожалуйста, – как можно сдержаннее сказала она среди шороха воды, а потом спросила по-деловому: – Ты что-то забыл? Тишина. Скрестив руки на груди, она медленно обернулась. Никого, дверь закрыта. Матильда запрокинула голову и облегченно вздохнула. Показалось. Девушка смотрела на бледно-розовые побежалости от крови из ранок, уносимые прозрачным потоком. Стэн повторял, что хотел бы отомстить Леону, достать его с того света. Сейчас Матильда могла найти в себе крупицу понимания его ожесточенности. Она прижимала к себе ушибленную руку, словно не свою, схваченную болью так, что на глаза наворачивались слезы от попыток разогнуть ее в локте. Можно ли было назвать это страданием? Вполне. Давно такого не было, обычно боль терзала душу, а не тело. Но и это – всего лишь ушиб, что-то вроде большого синяка, даже повязку не накладывают. А что же тогда довелось пережить Стэну, если он загремел в реанимацию и несколько месяцев не мог подняться с койки? И ведь на этом его наказание не закончилось. Это же с ума можно было сойти: ему пришлось жить и мучиться, и не было больше в мире человека, в которого он с упоением отстрелял бы весь барабан за такой «подарок». Но осталась драгоценная девчонка, которую его противник защитил ценой жизни... Матильда похолодела под обжигающе горячим душем, вспомнив ласковые угрозы. Да, грязная кровь делала Стэна самым настоящим безумцем, но вдруг это и был момент истины среди притворной доброжелательности и фальшивого гостеприимства? В каком настроении он вернется: решит избавиться от нее или продолжит сотрудничать? Похитить и убить всеми распознанную свидетельницу – это было бы слишком даже для такого психа, как Стэн. Эта мысль немного успокоила, и девушка заставила себя приложить еще немного сил – на этот раз на обстоятельную перевязку. Как только Матильда расположилась на маленьком диване, то поняла, что придется отказаться от мысли как следует отдохнуть на нем. Круглые часы на стене показывали четыре часа утра, времени оставалось немного, и надо было подготовить достойный прием Стэну. Девушка ласково погладила край стола и попробовала левой рукой изобразить, как мерзавец играет гаммы. Наверное, среди его укрытий было любимое, «дом, милый дом», и там точно было пианино, чтобы он мог отвести душу, маявшуюся рутинной работой в Управлении без настоящих «симфоний»… Через полчаса Матильда лежала на кровати в казенной постели, смертельно уставшая, местами подлатанная пластырем, мрачно смотрящая в потолок. Сон не шел: «розочка» по левую руку под кроватью не давала покоя, в ванной капли с майки и шорт мерно падали на дно душевой, пятна света от фар с улицы все чаще начинали двигаться по светлым стенам и отражаться от полировки шкафа. Девушка настраивала себя: она проспит два часа, как перед экзаменом в колледже, дождется Стэна и пустит в ход самодельное лезвие, если не останется другого выбора. Уже который раз удавалось хорошо поговорить с врагом, и сейчас убивать его было бы некстати. Ему тоже не имело особого смысла сводить счеты именно сейчас, чтобы так подставляться. И если Стэнсфилд это понимал – а он должен был понимать! – то напрасно она сейчас не спала, ворочалась с боку на бок, тревожно смотрела в дальний угол, поминутно прислушивалась. Дверь в комнату медленно открылась. Началось. Похолодевшая от ужаса Матильда потянулась за своим единственным оружием. Краем глаза она заметила человека в светлой одежде, входящего в спальню и раскрывающего на ходу объятия. Пришлось, не достигнув цели, прижаться щекой к самому краю и свесить руку, точно в безмятежном сне. Стэн остановился. Девушка с замиранием сердца ждала, что он скажет, увидев ее в своей комнате, как он прикоснется к лицу или погладит разметавшиеся волосы. Матрас прогнулся, когда мерзавец сел рядом, и Матильда почувствовала его движение к себе, как затем его руки легли рядом с ее напряженной шеей… Голова ее на мгновение словно провалилась, а потом на нее обрушилась тяжелая, мягкая, глухая темнота. Матильда била его кулаками в грудь, упиваясь восторгом от возможности выплеснуть ненависть, которая разъедала ее душу все это время. Девушка не задыхалась от подушки на лице, не ощущала никакого жжения в груди, кроме пламени ярости и жажды наносить удар за ударом. За Леона, за брата, за свою сломанную жизнь. – Тварь! Мразь! Ненавижу тебя! – кричала она в душную темноту. Тщедушный наркоман оказался сильнее и тяжелее, чем на первый взгляд – он навалился всем весом, прижимая извивающееся тело жертвы. Матильда попыталась перевернуться, увлечь его с собой в пропасть между шкафом и кроватью и там уже самой удавить его или зарезать осколком бутылки. Но подонок плотно вжал ее в матрас, и холодный ужас на мгновение пронзил ей сердце – словно не доставало сил доплыть до берега. Девушку с головокружительной быстротой бросало из жара в холод и обратно, и, стыдно подумать, стакан воды напомнил о себе острым желанием посетить уборную. Без этого ее смерть получилась бы неприлично легкой, малость волнующей. Стэн словно делал подарок заранее, не дожидаясь, пока она измучается одна, без Леона – большинству не так везет с переходом в мир иной. Но… Откуда взялось это оцепенение? И сдаваться было еще рано! Мысли оборвал выстрел, и все прекратилось. Матильда ощутила свободу и такой прилив счастья, что в жизни просто не бывает – смех, слезы и большой глоток шампанского. Стэнсфилд лежал где-то там, у нее за спиной, и она знала: он был мертв без всякой возможности ворваться обратно в ее жизнь. А она сама бросилась на шею Леону, уткнулась носом в знакомое пальто, прижалась изо всех сил. – Я знала, знала, что ты придешь! – сбиваясь в дыхании, радостно кричала она. – Где ты был? Это Тони тебе сказал, где я? – Ты хотела убить. Я же говорил тебе, Матильда: месть – плохой советчик. – Да, но теперь все будет хорошо! Он же сдох! – Девушка задумалась, выбирая из множества мгновенно возникших вопросов. – А откуда ты узнал, что сегодня и здесь? – Ты оставила записку. – Ты научился читать! – сами собой вырвались слова. Это было просто прекрасно! Матильда всхлипнула и тут же счастливо вздохнула, нежно потерлась щекой о грубую ткань. – Как хорошо, что ты вернулся! Я столько всего должна тебе рассказать, – девушка в задумчивости взялась теребить жесткий колючий воротник. – Я выросла. Наверное, теперь я выше твоего плеча! И тут Матильда поняла, что ноги не достают до пола, как в прошлой жизни, семь лет назад. Горячие слезы покатились к вискам, остывая в волосах. Девушка открыла глаза. Она все так же лежала на спине, устремив взгляд в далекий потолок. Затылком Матильда ощущала холодное и мокрое, точно ее застрелили в лоб час назад.