Что-то личное

Что уж говорить, Стэн разбирался в прелестях жизни! Давнее недоразумение с розыском киллера и допросом с пристрастием не мешало вести дела с тем пожилым итальянцем, в заведении которого – вот это совпадение! – вдобавок готовят отменную пиццу. Уж её-то Бэнни мог оценить по достоинству – не то что классическую музыку. Хватало того, что он усвоил связь между карательными выездами и симфониями какого-то Бетховена. Конечно, он мог припомнить еще и Брамса… Или всё-таки это был Бах?.. Или как его там?.. Не важно. Стэн умудрялся держать в голове имена всех этих дохлых гениев, чтоб их. И всякий раз жаждал просветить очередного хренова везунчика перед встречей с ними на том свете. А вот Моцарт… Это было другое дело… Бэнни уже расправился с большим куском пиццы и собрался за добавкой: день предстоял немногим легче минувшей ночи. Он покосился на свидетельницу, которая задумчиво смотрела в сторону гостиной, подперев кулачком щеку. Девушка сидела настолько тихо и неподвижно, что её присутствие почти не смущало копа, и в то же время он не хотел привлекать ее внимание. Хотя кто знает? Она такого натерпелась, может быть, ей не до него? Может быть, она до сих пор не верила, что жива? Вот Бэнни точно не верил: он бы скорее принял, что девчонка на кухне у Стэна – галлюцинация, отголосок расправы, его совесть в образе невинной жертвы. Он поднялся с места настолько аккуратно, насколько позволяли его сложение и амуниция. На неизбежный шорох пакета, будь он неладен, девушка настороженно вскинула голову, недоверчиво посмотрела на полицейского. Матильда, кажется. «Вот так имя для девочки! Как название танка*», – подумал Бэнни, подкладывая себе пиццу. С ночной беготней было некогда рассматривать свидетельницу, хотя он не упускал её из виду три часа подряд. До её рассказа в участке Бэнни недоумевал, что шеф так всполошился: сопливая вертихвостка в откровенном наряде, держащая платок у разбитой губы – привычное зрелище, будничное, оставалось только посочувствовать, записать показания и забыть. А, иди ж ты, она оказалась стажёром! Небось, фильмов насмотрелась. Так и сгинула бы… Сейчас было видно – славная девчушка, почти домашняя. Не осталось крови, грязи и безнадёжного затравленного вида – видимо, вчера шеф действительно успокоился и не стал ее пугать. После преображения гостья напоминала чуть ли не египетскую богиню из учебника его дочери, но – как бы сказать? – совсем не грозную, даже маленькую… Земную, в тапочках. Вместе с тем при взгляде на неё живо вспоминались дамочки из фильмов про времена «сухого закона» (жена обожала безделушки с ними: поясняла коротко – «стиль»). Девушка поморгала, сонно выпрямилась. Детская приветливость сквозила в проскользнувшей слабой улыбке, но в прямом взгляде карих глаз читались привычка к отнюдь не детским трудностям. «Нет, к черту Моцарта! Стэн, сукин ты сын!» – Всё в порядке? – решил нарушить молчание Бэнни. – Лучше не бывает, – уклончиво ответила Матильда таким тоном, которым обычно говорит его дочка в неважном настроении. Неужели она не поняла, с кем связалась? Нет, подручный не собирался путать карты шефу, но он чувствовал долг напомнить, чтобы девчонка включила мозги. Если она сама не увидит, что у спасителя не всегда все дома, то это её оплошность. В такие минуты он вспоминал Малки и жалел, что в свое время взял на себя его роль, которую не всегда мог вытянуть. – Я серьезно. У тебя всё хорошо? – повторил коп. – Да. – Девушка всё-таки отвела взгляд. – Меня спрятали от бандитов, я чувствую себя лучше… Мне обещали, что завтра я поеду домой… – Она подалась вперед и шепотом горячо добавила: – Прошу вас, напомните ему! Сегодня и завтра! Мне кажется, он может забыть! – Ладно, – после секундного колебания согласился Бэнни. Обещали ей. Может, обойдется? Было бы неосмотрительно пускать её в расход: дело на поверку оказалось сложнее, чем выглядело на первый взгляд. Будто уловив его мысли, Матильда задрожала и тихо спросила: – Вы не знаете, кто хотел меня убить? Они меня не достанут? Насколько он понимал, появился какой-то новый игрок с серьезной крышей. А началось всё с того, что около недели назад шеф приказал подъехать к моргу между делом, а потом добыл разрешение на слежку за домом, где сегодня ночью подозрения подтвердились и разрядились в перестрелку. – Не знаю, – честно сказал коп. – Шефу виднее. Девушка отвела взгляд и вскинула брови – давала понять, что распознала отговорки, но не осуждает. – Только напомните ему, пожалуйста. Хорошо? Он лишь кивнул. На этот жест Бэнни возлагал определенные надежды, например, что гостья примет его как знак окончания разговора. Но не успел он приступить к еде, как из невесёлых размышлений о предстоящем «втором отделении концерта» его выдернул осторожный вопрос. – А вы давно его знаете? Матильда выглядывала из-за большого пакета на столе и всем своим видом воплощала чистое любопытство. В глазах появился огонек. И огонёк нездоровый, как показалось подручному. – Достаточно, – просто сказал Бэнни и, ожидая молчания в ответ, спокойно откусил от пиццы. Но это не остановило собеседницу. – Тяжело, наверное, с ним… – Уголок пушистой прически качнулся в сторону комнаты, когда девушка мотнула головой и сочувственно вздохнула. – У него есть… близкие? Бэнни задумался. Пока он возил свидетельницу в участок, Стэн проследил за отправкой Мёрфи в госпиталь и, как положено начальнику, лично оповестил родственников о происшествии. Счастливчик проваляется на койке пару недель, не меньше, если с операцией ему повезет так же, как с разбросом дроби и расторопностью бригады скорой помощи. Лишь бы парень выкарабкался! Сейчас, должно быть, у дверей операционной дежурили жена и мать. Сослуживец всегда думал о них в первую очередь. Да что там, у каждого из них есть те, за кого страшно, кто будет бояться за них или... оплакивать. Приключись беда с Томми, то первой узнала бы сестра. Если бы подстрелили Карлоса, то к нему примчались бы братья. Если, не дай Бог, что-то стряслось бы с ним самим, то приехала бы супруга, отправив детей к своим родителям и бросив все дела… Под испытывающим взглядом Матильды коп помедлил с ответом. «А тебя-то саму, малышка, кто-нибудь сейчас ищет?» Тот день выдался поистине чёрным: похороны Малки и ребят были назначены через два дня, а тут ещё и Стэн… Сам Бэнни толком не знал, что творилось вокруг, вместе с участниками штурма ждал повторных взрывов. Шефа он нашел уже вечером в реанимации, но собственными глазами увидел его лишь через две недели, когда того более-менее зашили, или что они там делают. За это время никто больше его не навестил, впрочем, как и в следующие четыре месяца. Да, удивляться было нечему. Стэн, можно сказать, жил на работе: транспортным средством ему была служебная машина, в качестве жилья хватало ведомственной квартиры, отпуском он считал тёмную сторону своей деятельности, а лучшим досугом – классическую музыку на концерте, в наушниках или с пушкой в руках. Наверняка у него были родные, но Бэнни не был в курсе на этот счёт, и его это устраивало: многочисленные враги шефа тоже этого не знали... Мог ли у него быть кто-то близкий в повседневной жизни, как спросила Матильда?.. – А сама-то как думаешь? – Бэнни вслух подвел итог своим рассуждениям. – Тогда можно, я попрошу кое о чём вас? – Девушка невозмутимо откинулась на спинку стула. Коп насторожился, и она продолжила, трагически изогнув тонкие брови: – Пожалуйста, не позволяйте ему пить много сильных лекарств! «Правда что – ангел», – подумал Бэнни. Он вовремя закруглился с обедом: в гостиной оживился шеф.

***

За окном вступили в права короткие сумерки. Зеленоватое небо заполонили темно-синие ленты облаков, протянувшиеся из бархатной непроглядной темноты на горизонте. Матильда закрыла окно на кухне и вернулась в гостиную, запрыгнула на диван и завернулась в покрывало. После ухода Стэна она снова оказалась предоставлена самой себе, а в замкнутом пространстве это превращалось в совершеннейшую и в то же время самую гуманную пытку, которую можно было вообразить. Девушка даже включила старый маленький телевизор в углу и принялась переключать каналы, половина которых транслировала зернистую от помех картинку. Судя по никудышной настройке, особенно очевидной перед непогодой, смотрели его не так уж и часто. Однако шуршание и голоса разбавляли тягучее одиночество, ток-шоу и нехитрые интриги сериалов на час-другой отвлекали от неразберихи в мыслях, пусть и не оставляли в памяти ни следа. Днем она исследовала квартиру на предмет интересных находок и больше всего рассчитывала на хорошую умную книгу, которую можно было бы читать весь день и незаметно для себя под ночь въехать в глубокий безмятежный сон. Но поиски увенчались лишь несколькими кассетами в мутных от множества царапин, пожелтевших от времени пластиковых коробках. Многосоставные названия композиций ничего не говорили Матильде, хотя имена некоторых композиторов были хорошо известны. Было ясно, что это сборники незнакомых среднему слушателю классических музыкальных произведений. Небольшая коллекция была аккуратно разложена в столе будто бы в насмешку – послушать её было не на чем. Особого желания приникнуть к прекрасному тоже не возникло, несмотря на снедавшее любопытство. Невозможно забыть, чей слух ласкали эти мелодии, чью кровь они заставляли быстрее бежать по венам, сколько ужасных симфоний возникло под их действием в больном мозгу. Прикосновение к чему-то настолько личному вызывало у девушки безотчётную боязнь, будто через это она могла заразиться безумием гнусного наркомана… Пальцы щелкали по клавишам, картинки менялись, иногда рассыпался, взрывая тишину, белый шум. Она так рассчитывала поговорить со Стэном после примирительного завтрака, расспросить его про Леона, получить хоть какие-то подсказки, как расценивать неожиданное покровительство… А он вышел из гостиной сразу в коридор, убрал наушники, позвал неразговорчивого Бэнни и был таков, подлец. Будто решил, что раз и навсегда замял свои злодеяния и на том забыл о расплате. Но когда Матильда обнаружила в холодильнике три упаковки молока, то ощутила себя беглым мафиози, получившим привет от семьи. Наверное, это он распорядился, чтобы Томми выгрузил их сразу, а пакет оставил на столе… Стэн будто намекал, что читает её, словно книгу, которую и открывать-то нет необходимости: давным-давно выучил наизусть. С первой же встречи. «Вы вступили в сложную игру с обменом подарками». Фраза из неведомого фильма**, просмотренного не с самого начала и в ужасном качестве, звучала в ушах. Странно, Матильда решилась потерпеть мелькание полос и шорох ради актёра, похожего на Леона, чутко ловила кадры с ним, а в память врезалось именно это, удивительно перекликающееся с ее положением. Всё равно Стэн был мерзким. Это слово как никакое другое вмещало все искажения его души, вылезающие наружу. И за подобием заботы в его исполнении девушка подозревала знакомое ей уродство. Он же всегда так делал: за трепетным созерцанием готовился ощутить сладкий миг безграничной власти над другим существом – последний ход игры, который удивит жертву в любом случае… Он не стыдился себя: отвратительного, извращённого, неправильного… Наоборот, с удовольствием приглашал посмотреть и наслаждался потрясением, даже приятным, пусть и недолгим. Похоже, каждую их встречу он смаковал, потому что любую минуту лицом к лицу Матильда жила ярко, как в последний раз. Быть может, так безобразно подобрались в нём слабости и страсти – недостатки любого человека. Несовершенного, потому что живого. В ту минуту он, должно быть, тоже вспоминал Леона, получив привет сквозь время. На экране милая девушка с белоснежной улыбкой обещала осадки и кратковременное похолодание, грациозно повернувшись к карте восточного побережья. А пленница, в свою очередь, извлекла из кармана шорт пузырёк болеутоляющего: негодяй оставил его на столе и даже не вспомнил после сеанса Моцарта. Нет, увлекаться сильнодействующими препаратами ему определённо не следовало.

***

Она не сразу поняла, что произошло. Казалось бы, уже можно было привыкнуть. О чём уж она думала за утренним стаканом молока?.. Сдержит ли Стэн обещание? Как теперь мстить?.. Включить ли для начала свет, чтобы разогнать серую предутреннюю муть? Подогреть ли любимый напиток?.. Как там без неё цветок?.. Стоило ей настроиться, как мерзавец снова все разрушил. На этот раз в буквальном смысле слова. Между замиранием сердца от скрежета в замке до появления негодяя в пятне света прошло словно не больше секунды. Он возник в дверном проёме: вцепился в косяк, дышал так, будто вдох давался неимоверными усилиями. «Зачем он поднимался пешком?» – нелепая мысль, из тех, что всегда сопровождают цепочки дурных событий. Стэн бросил взгляд в сторону тут же сжавшейся Матильды – взгляд блуждающий, невидящий – и в несколько резких шагов оказался рядом с кухонными шкафами. Бегло просмотрев все полки, он резко выдохнул, как от неприятного удивления, и повторил поиски, лихорадочно и бессмысленно отодвигая содержимое, будто ему не хватало воздуха. Девушка знала, что ищет её враг, но в таком состоянии он мог запросто сорваться, выхватить револьвер... Банки и пакеты полетели на разделочный стол, на гладкие доски пола. Она упустила точку невозврата… Что могло биться, билось и разлеталось на мелкие части, хрустело под плоскими каблуками. Подвернувшийся под руку графин брызнул осколками от стены до стены. Жуткое зрелище завораживало, захватывало дух, сковывало. Если расправы казались Стэнсфилду симфониями, чем же было это? Какофонией расстроенного сознания, гибелью оркестра. И это было страшно. Он повернулся к девушке, и она отшатнулась: остекленевшие глаза, болезненный оскал. Каким бы лицедеем ни был Стэн, разыграть такое представление не было по силам даже ему: испарина и смертельная бледность были самые настоящие. Было время, маленькая мстительница многое бы отдала, чтобы увидеть страдания ублюдка. Его мучения превосходили самые сладкие ожидания Матильды за эти семь лет, и враг будто знал это – до последнего не собирался радовать её: он сжимал зубы, неприятно менялся в лице, но за все время буйства не проронил ни звука. А она не хотела признаваться себе: мечта принесла лишь горькое разочарование. Всегда казалось, что она сможет наблюдать за агонией врага бесконечно. Но удовольствия не было и в помине. Даже если выкинуть из головы прохладный обволакивающий страх, чувство было отвратительное: будто мучитель и жертва в них перемешались и разделились поровну, и невыносимое ощущение себя равной этому подонку нарастало. Стэн помедлил, – наверняка, чтобы справиться с ознобом и выровнять дыхание – и подошел. – Где? – Даже не в голос – глухой свист сквозь зубы. Повторять ему не потребовалось. Рука сама скользнула в карман, и в следующую секунду Матильда уже протягивала злополучный пузырек. Он схватил искомое, и девушка почти ужаснулась, насколько холодные и слабые у него пальцы – совсем не то прикосновение, которое она часто вспоминала в последнее время. Разгрызая капсулу обезболивающего, Стэн отправился прямиком в комнату. Матильда не стала его преследовать. Она остро чувствовала, что до развязки жуткого переплета оставалось каких-то полшага – именно столько Стэнсфилд всегда оставлял между собой и жертвой… Что он задумал? Девушка тихонько подошла к окну и чуть раздвинула жалюзи. Черт! Кто-то из копов дожидался начальника внизу, за рулем форда «Виктория». И у неё не было гарантий, что у этого парня приказ отвезти её домой. Матильда проскользнула в коридор, то и дело оглядываясь и прислушиваясь. Гибель у порога на пути к свободе была бы слишком символична, чтобы мерзавец отказался от удовольствия уложить врага выстрелом в спину. Именно так погиб Леон, если верить хвастливым рассказам для впечатлительных стажёров. Но соблазн проверить выход был слишком велик: Стэн был не в том состоянии, чтобы тратить время на такие мелочи… Размытая тень девушки почти в полный рост упала на препятствие. Пальцы коснулись темного крашеного дерева… О, это было бы слишком просто! Проклятая дверь была словно заколдована – вечно закрыта. Ключи держал при себе только один человек. Как и ответы на все вопросы. --------------------------------- *Пехотный танк Mk.II «Матильда II» (англ. Tank Infantry Mk.II «Matilda II»), A12 — средний пехотный танк армии Великобритании периода Второй мировой войны. [Из Википедии] **Фильм "Ягуар".