Рабыня

Сабина Юния не была знатного рода и, в отличие от меня, была младшей, а не старшей дочерью в семье. В монастыре она оказалась очень просто – ее отец провинился перед Церковью, выказав недостаточно почтительные мысли во время попойки в городской таверне, и ему был предоставлен выбор – получить десять ударов палкой публично и быть изгнанным за пределы города с позором, или же отдать одного из своих детей монастырю. Разумеется, он выбрал последнее, и разумеется, выбор пал на девочку, входящую в возраст зрелости – это избавляло его от неизбежных хлопот с поиском мужа для нее и расходами на приданое. Конечно, она и не могла рассчитывать на то, что ее возьмут в «первые жены», но какой-нибудь из пекарей или сапожников мог взять ее в качестве третьей или четвертой жены, не столько ради ее прекрасных глаз, сколько ради лишней пары рук и дармовой рабочей силы. Мы познакомились с нею во время работ по кухне – совместными усилиями мы быстро перемыли в горячей мыльной воде горы грязной посуды, оставшейся после монастырской трапезы, и отодраили до зеркального блеска тяжелые громоздкие сковороды и чаны. Беседа завязалась легко и естественно, так, словно мы дружили всю жизнь. Она рассказала мне о своих детских шалостях и проказах, в которой ей каким-то чудом удавалось остаться незамеченной, я же поделилась с ней историей о том, как тайком таскала книжки из отцовской библиотеки, и какую порку мне устроили, когда однажды я все-таки попалась. Ибо, «не женское дело всяческая наука!». Основы грамоты и счета считались более чем достаточным образованием для благородной девицы, простолюдинок же не обучали даже и этому. - Я всегда мечтала быть парнем, - шепотом, так чтобы никто из поварих не услышал эту крамольную мысль, призналась мне Сабина. – Тогда бы я могла стать наемником или пиратом, и убежала бы с этой гадкой планеты. Я аж задохнулась от восхищения подобной смелостью. Мысли о бунте никогда не приходили мне в голову. - А ты когда-нибудь видела… Космодром? Меня вот никогда не выпускали за стены отцова поместья, - я вздохнула. - Да, довелось как-то раз, - девушка мечтательно улыбнулась. – Я тогда совсем еще малая была, отец меня взял в столицу, когда повез туда товар… А будь я постарше – то тогда бы и сбежала, непременно сбежала на одном из этих кораблей. Так мы и болтали об этом и множестве других вещей, в те редкие моменты, когда у нас выдавалась свободная минутка. Благодаря тому, что в монастырь попали и постриг приняли мы в одно и то же время, относились к одному и тому же «рангу», нас часто ставили вместе на общую работу, что давало нам лишний повод поболтать. Никогда прежде мне не доводилось ни с кем делиться по душам своими мыслями, чувствами. Матери, измученной хлопотами с восемью детьми, из которых двое были орущими и гадящими в пеленки младенцами-близнецами, было не до меня, отец оставался недосягаемым божеством, а старшие братья лишь презрительно кривили губы – «девчонка!» Была у меня и младшая сестренка, Туллия, к ней я была привязана всем сердцем и о ней единственной скучала здесь, среди монастырских стен. Но ей едва исполнилось пять лет, и разумеется, поддержать беседу в том же ключе, что и Сабина, она не могла. Связывало ли нас нечто большее, чем обычная девчачья дружба? Я не знаю. Сейчас, получив определенный опыт жизни в Коммораге и насмотревшись на вольные нравы его обитателей, я думаю, что что-то было. Но смелости признаться в подобном нам не хватило бы не только друг другу, но и самим себе. С детства приученные к мысли о том, что тело и все что с ним связано – мерзость и грех, мы даже себя никогда не решались трогать, не то что друг друга. К тому же монахинь, хотя бы заподозренных в подобных пристрастиях, ждала болезненная процедура вырезания клитора без наркоза и последующая отправка на рудники. Потому наша дружба была и не могла быть ничем большим, чем платонической привязанностью. Сестрински-целомудренный поцелуй в уголок губ после утренней молитвы – вот и все, что мы могли себе позволить. И все же, все же – я любила смотреть на нее. Мне нравились ее чудесные зеленые глаза с лукавыми искорками, нравились густые темные волосы, по монастырскому обычаю заплетенные в строгую косу. Хотелось выпустить их на свободу, зарыться в них лицом… Тело Сабины, гибкое, стройное, узкое в бедрах и груди, больше подошло бы мальчику-подростку, чем входящей в пору зрелости девушке. Пожалуй, если ее переодеть и постричь, то никто и не заподозрит, что это не парень … Не скрою – мысль о побеге не раз приходила в наши головы. Мы говорили об этом – украдкой, шепотом, строили планы о том, как однажды мы сумеем вырваться из постылых монастырских стен, доберемся до Космодрома, тайком проникнем на какой-нибудь улетающий с планеты корабль. Представляли себя вольными пиратами или торговцами, бороздящими просторы космоса и переживающими всевозможные приключения на далеких планетах. Странно, но мужчины – капитаны кораблей и бравые пилоты – совершенно отсутствовали в наших девичьих фантазиях. Те мужчины, которых мы знали в реальной жизни – грубые, высокомерные, жестокие, не вызывали никаких романтических чувств. А Сабина еще вдобавок поделилась со мной наблюдениями об устройстве их физиологии – эта проказница однажды спряталась в бане и тайком подсматривала за своими братьями и отцом. Ее рассказы о «противной висячей штуке внизу живота» вызвали у меня лишь брезгливость и отвращение. Пожалуй, это даже хорошо, что я попала в монастырь – ни один из этих скотов не притронется ко мне. А если нам удастся сбежать, то Сабина станет капитаном, а я – навигатором, и в свою команду мы будем принимать лишь женщин. Но, конечно, этим фантазиям суждено было остаться всего лишь мечтами. Мало того, что сам монастырь охранялся братьями-храмовниками, как хорошо вооруженная крепость, так еще и выйти из внутренних его дворов и помещений никто из нас не смел без позволения настоятельницы. Она же разрешала подобное лишь пожилым старухам-ключницам, заведовавшим хозяйством и вынужденным вести дела с внешним миром, обменивая товары, производимые монастырем, на те, что были монастырю необходимы. Но даже если бы нам и удалось незаметно миновать посты стражников – как бы мы пересекли большую северную Пустошь, отделяющую монастырь от населенных мест? Вряд ли хоть одна из групп паломников приняла бы нас за своих – первым же делом они выдали бы нас охране, и тогда нас не ожидало бы ничего хорошего. Дни проходили за днями, и вот с тех пор, как я попала в монастырь, прошло два года. Одной холодной, темной ночью наша жизнь изменилась окончательно и бесповоротно, когда с небес на нас обрушилась крылатая смерть…