Рабыня

Вера. Наверное странно, что я до сих пор ничего не упоминала об этом предмете, который, по сути, являлся основой моей жизни. На Санктуме влияние Экклезиархии было исключительно велико, и с малых лет для меня почитание Бога-Императора было такой же неотъемлемой частью мира, как воздух, которым я дышу, или земля, по которой ступаю. Но лишь теперь, когда я оказалась в плену ксеносов, когда у меня забрали все, не оставив никакой надежды на спасение, огонь веры разгорелся в моей душе в полную силу. Я лежала, скукожившись, на холодном металлическом полу грузового отсека, среди сотен других отчаявшихся пленников, и шептала молитву. Да, я молила Бога-Императора обратить на нас свой взор, вернуть нам Его милость. Я искренне раскаивалась в своих грехах – должно быть, наши с Сабиной недозволенные мысли о побеге повлекли за собой столь тяжкую кару. Мы хотели нарушить положенный порядок, и за это были наказаны. Видимо, нагрешили не только я и моя подруга - весь наш мир оказался недостаточно благочестивым, мы плохо боролись с еретиками, и потому нам было послано это испытание. Люди в камере шептались, что даже сам Понтифик Санктума, в ведении которого находились Церковные приходы всей планеты, угодил в плен. Если даже он не избежал подобной участи, то что тогда говорить обо мне, ничтожной песчинке в жерновах божественного гнева? Оставалось только молиться. Так и вышло, что вера стала моей путеводной звездой, единственным утешением, позволяющим не сойти с ума в окружающем кошмаре. Уже во время путешествия наше мужество и терпение подвергались регулярным испытаниям со стороны ксеносов. Порой они небольшими группами спускались в трюм, хватали случайную жертву и пытали ее на наших глазах самыми зверскими и извращенными способами, получая от этого видимое удовольствие. Несмотря на то, что по численности мы превосходили мучителей – сделать мы ничего не могли. Оружия у нас не было, а тех нескольких смельчаков, которые попытались вмешаться в первый раз, постигло столь ужасное наказание, что больше никто не решался на бунт, замирая от страха, когда мучители приходили за новой добычей. Каждый боялся оказаться очередной жертвой. Я отворачивалась, старалась не смотреть на то, что происходит, затыкала уши, чтобы не слышать пронзительные крики истязаемых пленников, и все равно – позже, вечером, когда в камере гасили свет, едва я закрывала глаза, пытаясь уснуть, как в сознании всплывали страшные картины, а в ушах все еще звенели их вопли. Видения горящего монастыря также преследовали меня, я вспоминала мертвые тела, усеявшие двор, вспоминала Сабину, как ее насиловали, а затем убили эти твари, и боль, гнев и отчаяние охватывали меня с новой силой. Душевные муки усугублялись муками голода - нас полностью лишили пищи на те несколько дней, что провели мы в полете. Воду выдавали в больших, мерзко выглядевших и пахнущих чанах, не знаю уж, что ксеносы хранили в них до этого, но пить эту противную мутную жижу мы начали лишь тогда, когда уже больше сил не оставалось терпеть мучительную жажду. Было неудобство и еще одного рода – отхожее место не было ограждено вообще ничем, и нужду приходилось справлять прямо тут, в общей камере, бок-о-бок с десятками других людей. Конечно, измученным пленникам было не до того, чтоб разглядывать своих же собратьев по несчастью в столь интимные моменты, и все же наша стыдливость, вбитая многолетним воспитанием, подвергалась здесь серьезному испытанию. Удивительно еще, что у нас не отобрали одежду, чтобы окончательно низвести на один уровень с животными - кажется, ксеносы делали все возможное для этого. Наконец, мы прибыли на место. Ксеносы не снисходили до общения с нами, так что мы даже не знали, как оно называется. Наш корабль ощутимо тряхнуло, когда мы состыковались с причалом, а затем двери камер распахнулись, и нас начали выгонять в общий коридор, ведущий к выходу из грузового отсека. Здесь меня ожидала маленькая, но нежданная радость – среди колонны пленников, тянущейся к выходу, я заметила несколько знакомых лиц. - Отец! – я бросилась с громким воплем к массивному бородатому мужчине, одетому в изрядно испачканную и помятую пижаму. Возле него шел парень, в котором я мгновенно опознала одного из своих старших братьев. Парень нес на руках маленькую девочку – мою сестренку Туллию. Она обхватила его за шею руками и испуганно разглядывала все вокруг своими огромными голубыми глазами. Должно быть их, как и нас, захватили ночью врасплох. - Мирта! – отец развернулся в мою сторону, схватил в объятия, крепко прижимая к себе. В глазах его блестели слезы. – Доченька... ты жива... жива... Таким я его не видела никогда. В прежней жизни он редко снисходил даже до обычного общения со мной, не говоря уж о каких-либо проявлениях любви и нежности. - А где мама? И... остальные? – задавая этот вопрос, я уже боялась услышать ответ на него. - Их... их больше нет. Никого нет, они всех убили... Я не сумел их защитить, не сумел... - слезы катились по его щекам, теряясь в густой, изрядно поседевшей бороде, он судорожно сжимал меня в своих объятиях, гладил по голове, и мне казалось, что мир перевернулся. Неужели, неужели понадобилось пережить такое, чтобы он решился хоть немного проявить свое неравнодушие и отцовскую любовь?... Сзади на нас уже напирала толпа – людей подгоняли вперед надзиратели и надзирательницы, орудуя своими страшными хлыстами – я уже успела увидеть, на что они способны, во время их издевательств над пленниками. Мы не стали дожидаться наказания и последовали вместе с остальными на причал. Оказавшись снаружи, я начала озираться, желая понять, в какое странное место нас привезли, и почувствовала, как кружится моя голова. Все вокруг было гротескно чудовищным, неправильным, извращенным. Страшные черные шпили исполинских построек пронизывали пространство, залитое призрачным светом. Их формы были какими-то болезненными порождениями сумасшедшего архитектора, сходясь меж собой под неестественными углами, так, что вскоре мне самой начало казаться, что я схожу с ума, теряя ощущение низа и верха, правого и левого. Пытаясь вернуть себе чувство пространства, я задрала голову «вверх», в попытке разглядеть здешние небеса, и тут же пожалела об этом - надо мной в головокружительной вышине плавали и испускали протуберанцы два огромных черных солнца, источая мертвенно-бледное сияние. На их фоне я смогла разглядеть мелкие, из-за большого расстояния, фигурки крылатых существ, пролетающие туда-сюда. Сомнений больше не было – мы попали в Ад.