Наваждение

      Сон Люси в то утро был тяжёлым, тревожным и непродолжительным. Девушка то и дело просыпалась от посторонних звуков, доносившихся из каждого угла, а также нависающих над ней зловещих теней. Нервы её были на пределе, а организм упорно кричал о том, что ему не помешал бы продолжительный отдых после столь сильного эмоционального потрясения, вот только осуществить это было не так-то и просто. Ни через час, ни через пять Люси так и не смогла ощутить хоть какого-то облегчения и чувствовала себя ещё более разбитой. Наконец, окончательно осознав, что ничего путного из этого не выйдет, девушка встала и, немного пошатываясь на ходу, на негнущихся ногах добралась до ванной комнаты. Вид собственного отражения в зеркале заставил её нервно вздрогнуть: взлохмаченные волосы неопрятными колтунами свисали на плечи, веки покраснели и распухли, а под глазами пролегла глубокая тень. Кроме того, всё тело было украшено многочисленными синяками, ссадинами и ещё кровоточащими царапинами. В нос ударил резкий, тошнотворный запах запёкшейся крови и спермы, заставивший Хартфилию поморщиться и побыстрее принять душ. Если бы она могла так же легко избавиться и от тех ужасных, леденящих душу воспоминаний, которые разъедали её изнутри...       Тело всё-таки немного взбодрилось после водных процедур, но ясность мысли так и не вернулась. Заклинательница возвратилась в комнату и обвела блуждающим, мутным взглядом ненавистное ей помещение. В глаза как назло бросилось разбитое зеркало, один вид которого заставил девушку вздрогнуть так, словно её ударило током. С взявшимся из ниоткуда рвением она метнулась к тому месту, где были рассыпаны осколки, и начала истерично сгребать их на расстелённую простынь, вместе с другими вещами, таящими в себе хоть какие-воспоминания о прошедшей ночи. Девушка не сразу заметила, что её ладони покрылись крупными бисеринками тёмно-вишнёвой крови, кляксами стекающей к запястьям, но это вызвало у неё лишь лёгкую улыбку с оттенком сумасшествия. Так и не дотащив приличных размеров свёрток до мусорного ведра, она села на полу посреди комнаты и, вытирая окровавленными руками капли выступившего на лбу пота, разразилась в приступе истеричного смеха. Этот надрывный, стонущий звук, вырывающийся из её груди, практически сразу растворился в воздухе, оставив после себя лишь пустоту в груди. Промелькнувшая идея, что, если бы стены могли бы в то же мгновение обрушиться и похоронить её под своим весом, постепенно становилась навязчивой мыслью. Внезапно раздавшийся звук, свидетельствовавший о том, что кто-то пытается открыть дверь снаружи, заставил Люси в панике передёрнуть плечами, но всё же замолчать.       — Люси, с тобой всё в порядке? Я нашёл твои ключи брошенными на первом этаже и принёс их. Кстати, Нацу у тебя? — из-за двери раздался приглушённый голос Фуллбастера, который был явно обеспокоен происходящим.       Один звук этого имени заставил её болезненно скривиться и с трудом сдержать рвущиеся наружу рыдания. Девушка отчаянно зажимала рот ладонью, пытаясь даже не дышать лишний раз; слёзы ручьями стекали по щекам и вызывали жгучую боль при контакте с ранами на руках. «Стоит всего лишь промолчать, будто я ещё сплю, и тогда Грей уйдёт». Но следующая фраза, прозвучавшая уже совсем не так дружелюбно, ввела её в ещё большее смятение:       — Я знаю, что ты не спишь, открывай! — Грей отчаянно колотил в дверь кулаками, каждый раз заставляя Люси невольно отшатнуться назад. Дверной засов отчаянно дребезжал и вздрагивал, так и норовя оторваться к чёрту. — Если сейчас же не откроешь дверь сама, я выломаю её!       Девушка, которая до этого наивно полагала, что хуже ей уже не может быть, поняла, насколько ошибалась. От одной мысли о том, что кто-то может увидеть её в том состоянии, котором Хартфилия сейчас находилась, становилось до омерзения тошно и страшно — от собственной уязвимости. Люси хотела подойти было к двери, но силы будто покинули её тело, поэтому ей пришлось ползти по стене, пока она наконец не приблизилась к дверному косяку.       — Грей, — заклинательница сама испугалась звука своего голоса, до того он неестественно звучал — надрывно, хрипяще. — Я не могу тебе сейчас открыть. Жди меня внизу, я спущусь через полчаса.       — Люси, с тобой точно всё в порядке? — созидатель уже и не помнил, когда в последний раз чувствовал себя настолько растерянным. Неужели этот потухший, лишённый красок жизни голос, раздавшийся из запертой комнаты, принадлежал заклинательнице? Он так и продолжал стоять перед закрытой дверью, нервно царапая косяк, но ответа больше не последовало. В этот раз Грей решил отступить и послушался девушку. «В конце концов, у каждого из нас бывает такое состояние, когда хочется послать всех подальше и остаться наедине, даже у самых жизнерадостных», — подумал парень, последний раз бросив беглый взгляд на закрытую дверь, прежде чем вернуться на первый этаж. Уж что, а эту простую истину Фуллбастер знал куда лучше многих.

***

      Хартфилия быстро привела себя в порядок на скорую руку — это не отняло у блондинки и десяти минут. Ладони, которые всё ещё продолжали кровоточить, пришлось перебинтовать, а привычную открытую одежду — сменить спортивным костюмом Эрзы, который как нельзя кстати оказался под рукой и хорошо скрывал многочисленные следы насилия. Оставшееся время она провела, сидя на полу, уткнувшись носом в собственные колени и наблюдая за тем, как медленно минутная стрелка совершает один оборот за другим. Девушка сама не заметила, как отвлеклась и вновь погрузилась в свои мысли, с каждым мгновением затягивающие её всё глубже на дно трясины.       Лишь внезапно раздавшийся бой часов, оповещающий волшебницу о том, что она уже опаздывает, заставил её хоть как-то прийти в себя и поторопиться вниз. Как бы ни пыталась настроить себя девушка натянуть на лицо деланную улыбку и изо всех сил пытаться делать вид, что у неё всё замечательно, уголки губ упорно ползли вниз, открывая всему миру истинное настроение своей хозяйки.       Грей сидел на диване в гостиной и крутил на пальце связку с ключами от связных духов, дожидаясь прибытия их владелицы.       — Опаздываешь, Люси, — он резко повернулся в сторону пришедшей заклинательницы и хотел сказать ещё что-то, но так и не смог больше выдавить из себя ни звука. Несмотря на то, что внешне она пыталась выглядеть бодрой, получалось это у неё из рук вон плохо. Хартфилия казалась чем-то подавленной, и это было заметно в первую очередь по её рассеянному, блуждающему по комнате взгляду, а также ладоням, судорожно сминающим рукава кофты. Грей лишь тяжело вздохнул и повернулся обратно, осторожно положив связку ключей на стол. Заклинательница незамедлительно потянулась за ней дрожащими пальцами, что не укрылось от зоркого взгляда мага.       — С ними спокойнее, — словно объясняя своё странное поведение, произнесла Люси и слабо улыбнулась, но на этот раз её эмоции были искренними. Этот, казалось бы, незначительный жест немного успокоил Фуллбастера, который продолжал не сводить с девушки пронзительного, испытывающего взгляда.       — А с рукой что?       — Разбила вазу и п-порезалась осколками, бывает, — немного смутившись и отводя в сторону взгляд, с запинками ответила блондинка.       — Ах, вот как, — как-то печально усмехнувшись самому себе, пробормотал Грей. — Ты когда последний раз виделась с Нацу?       Девушка моментально ощутила, как начинают щипать глаза от подступающих слёз, а пальцами овладевает нервная дрожь, переходящая в лихорадку.       — Вчера в-вечером я уложила его спать на этом диване. После этого мы не виделись, — почти беззвучно прошептала она, чем заставила друга заметно напрячься.       — Нацу здесь не ночевал, могу с уверенностью сказать. В городе его тоже не видели, я не так давно там был. Он пропал, и ты последняя, кто видел его, — мрачнея, как небо накануне ливня, поспешно прервал её Грей, продолжая наблюдать за изменениями на лице Люси. Казалось, что внутри неё происходит какая-то борьба, приносящая ей немало боли, которую она всеми силами хотела скрыть от окружающих.       Люси улыбалась. Она улыбалась настолько искренне, так радовалась исчезновению Драгнила, что Грей ощутил, как его пробирает мороз. Эта безумная улыбка могла навеять ужас и смятение на окружающих, но не на Люси. Нацу, тот самый Нацу, который буквально сегодня сломал ей жизнь, который был виновником всех бед, неожиданно пропал — разве в жизни может произойти что-то более радостное? Но вслед за радостью её душу захлестнули отчаяние и обида. Он смог запросто сбежать от этого прошлого, а ей придётся жить с ним всегда. Нет в жизни такой дороги, которая могла бы заставить девушку забыть, забыть все те унижения, боль и страх, что ей пришлось вынести.       «Вы сейчас одни здесь, понимаешь: только ты и он».       Затаив сбившееся дыхание, Люси подняла голову и столкнулась взглядом с Греем; его жгучие, практически чёрные глаза сейчас слишком сильно напоминали те, другие, антрацитовые, которые затягивали за собой на самое дно пропасти.       «Н-нет, глупости, Грей не поступит так, как сделал Нацу, ведь он мой друг», — перечила внутреннему голосу Люси, упрямо мотая головой и уже не замечая того изумления, что застыло на лице ледяного волшебника.       «Нацу тоже друг», — слова хлестнули плетью в самое уязвимое место, окончательно добив Хартфилию и заставив слёзы всё же хлынуть из глаз.       — Со мной всё в порядке, я просто неважно себя чувствую. Попала вчера под дождь и немного простудилась, — опережая расспросы со стороны товарища и быстро смахивая рукавом предательские слезинки, протараторила Люси, заметив, как тот подался навстречу ей. — Просто не хочу, чтобы ты заразился от меня.       От одного взгляда на её некогда светлое и жизнерадостное, а теперь померкшее и заплаканное лицо сердце в груди болезненно сжималось, пропуская один удар за другим. Он так хотел утешить её, помочь хоть чем-нибудь, разделить боль — но не мог. «Я никто для неё. Очередной друг из сотен таких же, не более», — скрепя сердце, думал парень, вновь провожая её силуэт взглядом, но теперь уже поникший и вялый — совсем не такой, как вчера. Но так же твёрдо Фуллбастер понимал одно: так не может продолжаться всегда, однажды он сможет остановить её, остановить так, чтобы она больше никуда не ушла. В глубине души Грей чувствовал, что Люси даже благодарна ему за то, что он не навязывает ей своё общество.       — Наши печали слишком разные, и, видимо, я ещё не готов принять твою.       Корка льда дала трещину.