Супруг Бога

Между тем наступила глубокая, какая-то чернильная ночь, и Мехец велел всем спать, заявив, что с утра придётся встать пораньше, чтобы заняться нашей маскировкой. Нанэри и Литти утащили нас в свой фургон, один из двух, где было оборудовано что-то вроде жилья. Во втором фургоне обитали Амал с Фираном и Мехец с Туктуком. Я даже посочувствовал последним – слушать такие концерты, которые выдавали Амал и Фиран всю ночь напролёт – то ещё удовольствие. Однако Нанэри и Литти объяснили мне, что внутри фургона есть особые каморки, разгороженные чем-то вроде ширм, в которых и ночуют артисты, а Амал с Фираном на ночь активируют какой-то простенький артефакт, который глушит все звуки. На мой вопрос, почему они этого не делают днём, Литти наивно похлопал глазами и ответил: - Ну, днём же мы не спим, и они не мешают никому. Угу, а то, что из-за их стонов меня от конфуза спасла только широкая джиба – это так, ерунда. Как остальные-то выдерживают этот секс ходячий? Литти внимательно посмотрел на меня и хитренько рассмеялся: - Тебе понравилось их слушать? Не стесняйся, мне тоже нравится. А то Нанэри такой стеснительный, вздоха от него не услышишь. Помянутый стеснительный в этот момент, не чинясь, стянул всю одежду, затолкал её в какой-то мешок и остался, в чём мама родила, а нам приветственно помахал рукой: - Давайте, раздевайтесь и всю одежду сюда складывайте. К утру будет свеженькая и чистенькая. А утром мы с Литти её так обработаем, что никто вас от Тэмми и не отличит. - Это тоже артефакт? – удивился я. - Ну, да, - ответил Нанэри, - это бытовая магия, таких артефактов очень много. В путешествии всё это очень удобно, правда? Я кивнул. Да уж, это покруче будет самой навороченной стиральной машинки – засунул грязную одежду на ночь в мешок, и ни грязи тебе, ни насекомых, ни иных каких паразитов. А я-то удивлялся, почему все Тэмми выглядят такими чистенькими и свеженькими, хотя они мотались по дорогам явно не первый день. Анъях тоже лишней стеснительностью не страдал и быстренько стянул с себя всё. Завидев его мягкую гладкую коротенькую шёрстку, Нанэри и Литти взвыли от восторга и полезли гладить. Но я на них мрачно посмотрел, и эта сцена прекратилась, а то, учитывая полную обнажённость обоих Тэмми, смотрелось всё как-то двусмысленно. Между тем разделся и я, не избежав комплиментов от неугомонной парочки, и, стараясь не краснеть – в конце концов, мы же все парни, правда? – отправился в ту каморочку, которую отвели нам с мохнатиком. Там нашелся большой мешок, набитый чем-то мягким и явно выполнявший роль матраса, две подушки в форме валиков и большое одеяло, сшитое из лоскутков. При виде более-менее нормальной постели я разом почувствовал, как устал, так что, не заморачиваясь ничем, улёгся на матрас, Анъях примостился рядом, и мы мгновенно провалились в глубокий сон без сновидений. А наутро началось… Во-первых, меня посетила обычная утренняя проблема, хорошо, что мне выдали кусок полотна, поскольку умываться нам всем пришлось в близлежащем озерке – кстати, весьма чистом и не таком уж холодном. А потом… Потом Нанэри и Литти протянули мне и Анъяху по куску зеленоватого, резко пахнущего мыла, посоветовав хорошенько намылиться там, где растут волосы. Оказалось, что в Казашшане мужчины удаляют вообще все волосы с тела, поскольку это считается некрасивым и очень дикарским, волосы остаются только на голове. А поскольку эта проблема у мужчин весьма и весьма актуальна, средств для депиляции имеется великое множество, и это мыльце – одно из лучших. Намазался им разок, смыл – и три месяца ни волосинки на теле не вырастет. Ни в каком месте. В доказательство Нанэри и Литти продемонстрировали нам свои собственные тела, гладкие, как младенцев. - А у Туктука почему борода? – удивился я. Оказалось, что по амплуа положено. Борода – неизменный атрибут театрального злодея, чтобы зрители не ошиблись. Я пожал плечами и взял мыло, а вот у Анъяха глаза сделались просто квадратные. - Но ведь… это же… а вдруг у меня потом ничего не вырастет… - пролепетал несчастный мохнатик. – Мне же так нельзя… И вообще, под одеждой же не видно, какой я… Нанэри с Литти переглянулись и очень ласково объяснили Анъяху, что одежду можно снять – случайно или намеренно, поэтому лучше не рисковать лишний раз, а, лишившись своей шёрстки, Анъях перестанет быть похожим на юпландца. - Ты ведь хочешь домой добраться целым и невредимым? – спросил Литти. Анъях горестно закивал. - Вот и расскажешь потом своим, на какие лишения ты шёл, чтобы на родину вернуться. Ты герой настоящий. А шёрстка отрастёт, не волнуйся. Анъях немного приободрился, старательно намылился и снова залез в озерко. Я отправился следом. Чудодейственное средство не подвело – на теле не осталось ни единой волосинки. А что касается Анъяха, то, перестав быть мохнатиком, он сделался совершенно неотличимым от человека – правда, кожа у него была нежно-розовая, что несказанно умилило Нанэри и Литти. Так мы и отправились обратно к фургонам, где нам пришлось пережить ещё одно чудесное превращение. Тэмми умели работать весьма оперативно, и к нашему возвращению завтрак, который на этот раз готовил Туктук с таким видом, словно варил адские зелья – вот что значит полное вживание в образ! – был уже готов. На этот раз это было нечто, напоминавшее гречневую кашу с плавающими в ней кусочками непонятно чего интенсивно чёрного цвета. Варево было шустро разложено по мискам, полито сверху чем-то малиновым, но вкус у этой адской смеси оказался ещё лучше, чем вчера. Так что мы поблагодарили Туктука вполне искренне, на что он нахмурился и пошевелил совершенно брежневскими бровями с таким видом, словно в «каше» обреталась солидная порция цианистого калия. Как шепнул мне потом Литти, это значило, что Туктук доволен. Не хотел бы я видеть выражение его недовольства… А затем Нанэри притащил мешок с нашей одеждой – действительно ставшей за ночь чистенькой и приятно пахнувшей чем-то вроде лаванды, а Литти – два кувшинчика. Нанэри затем сбегал в фургон, притащил оттуда мешочек с разноцветными лоскутками и шкатулку с нитками, иголками и ножницами. И они вместе с Амалом принялись быстро и ловко нашивать эти лоскутки на наши джибы, руководствуясь непонятно чем, с моей точки зрения, ибо никаких нормальных узоров и цветовых сочетаний в их работе не наблюдалось, хотя они советовались, какой лоскуток куда нашить, и даже спорили. А нас с Анъяхом усадили на пенёчки и велели закрыть глаза. Мы переглянулись, обречённо вздохнули и подчинились. Сначала нам красили волосы. Потом я почувствовал, как Нанэри пробежался по моему лицу тонкой кисточкой, потом чем-то вроде карандаша… А потом эти любители сюрпризов велели нам встать, не открывая глаз, и поднять руки. Нас облачили в наши же джибы и только потом разрешили открыть глаза. Я глянул прежде всего на Анъяха и чуть не хлопнулся в обморок. Мохнатика не узнала бы и родная мать. В разукрашенной пёстрыми лоскутками джибе, с чуть подведёнными бровями и подкрашенными ресницами и губами, с волосами того интенсивно малинового оттенка, который именуют «вырвиглаз», Анъях стал просто неузнаваем. - Ничего себе, вот это да… - вырвалось у меня. А добрый Литти тут же поднёс мне большое металлическое зеркало. И я офигел вконец. Из зеркала на меня таращилось существо совершенно непонятной половой принадлежности, с голубыми волосами, с какого-то перепугу ставшими длиной пониже плеч. Голубые волосы кудрявились, как шерсть у пуделя, и очень напоминали причёску Мальвины из фильма про Буратино. В остальном же макияж у меня был, как у Пьеро – «губки бантиком, бровки домиком…». Короче, как сказал бы один из моих знакомых по прежней жизни: «Это уже не секс, а натуральное блядство». Однако я загнал все эмоции поглубже – люди ж для меня старались, нечего их зря обижать. И вообще, лучше гипс и кроватка, чем гранит и оградка. Если это действительно мне поможет улизнуть из Казашшана незамеченным, то так тому и быть. И я поблагодарил своих имиджмейкеров за выдумку и креативность. После этого все пожитки были собраны с удивительной быстротой, кэпсы запряжены в фургоны, и мы двинулись по дороге, ведущей в порт Маррен. Но и на этом наши с Анъяхом мучения не закончились. Мехец заявил, что он нашёл подходящую пьесу, в которой у нас с Анъяхом будут вполне приличные роли, и что вечером на стоянке мы попробуем немного порепетировать. Засим мне сунули в руки толстую кипу листков из материала, сильно напоминающего промасленную кожу, которые были скреплены наподобие брошюры, и велели прочесть пьесу. Я уставился на первый лист, на котором крупно красовалось нечто написанное значками, сильно смахивающими на иероглифы, словно баран на новые ворота, но вдруг с удивлением понял, что смысл надписи я понимаю. Это было тем более удивительно, что в Храме написанное я не понял. Но, тем не менее, я довольно бойко смог прочесть: «Разлучённые сердца». Мехец одобрительно кивнул и отправился в первый фургон, а мы с Анъяхом заняли места в последнем, и я принялся читать вслух. Дело шло не без пауз и запинок, но чем дальше, тем у меня получалось лучше. Сюжет пьесы был абсолютно незамысловат и более всего напоминал женский любовный роман с поправкой, разумеется, на местные реалии. Некий юный лашш – Нанэри, сидящий на облучке, разъяснил мне, что так в Казашшане именуют знатных людей – с красивым именем Патуран после смерти родителей остался под опекой своего дяди – человека жестокого и жаждущего присвоить себе наследство Патурана. Для этого он надумал заставить юношу заключить брак с собственным сыном – глупым, бестолковым и некрасивым. Однако Патуран случайно встречает прекрасного лашша Дютела, влюбляется в него. Дютел переодевается слугой, проникает в дом дяди Патурана, и влюблённые дурачат дядю и его сынка некоторое время. Однако дело близится к свадьбе, и Патуран с Дютелом решаются бежать. Они находят себе приют в доме лесного отшельника Пыхпыха и живут там некоторое время вполне счастливо. Между тем приближается совершеннолетие Патурана, и злодей дядя продолжает поиски с удвоенной силой - ведь, став совершеннолетним, Патуран может заключить брак по собственной воле и потребовать своё наследство. Случайно он нападает на след влюблённых, вместе со своими приспешниками и племянником врывается в дом Пыхпыха и забирает Патурана, а Дютела серьёзно ранит. Патурана запирают под замок, дядя готовится к свадьбе, и несчастный юноша произносит страстный монолог, прося своего старого слугу Турса раздобыть ему яду, ибо ему без любимого и жизнь не в жизнь. Турс отправляется на поиски яда, а в это время отшельник Пыхпых, придя в себя после удара по голове, обнаруживает рядом бездыханного Дютела и начинает молить пресветлую Богиню Тальяну, чтобы та не дала пропасть столь многообещающей любви. Тальяна внимает доброму отшельнику, спускается с небес и исцеляет раны Дютела, пообещав ему свою божественную поддержку. В день свадьбы Патуран уже готовится принять принесённый слугой яд, но к нему врывается Дютел вместе со Стражей Правителя. Дядю и его сынка благополучно арестовывают, дядю сажают на кол, что подчёркивается особо, а сынка отправляют в ссылку. Патуран и Дютел празднуют пышную свадьбу, на которой их благословляет сама Тальяна. Мир, дружба и всеобщее счастье. Прочтя сей шедевр драматического искусства, я малость прифигел, тем более, что Анъях явно шмыгал носом, проникшись историей любви, и поинтересовался у Нанэри, какая роль мне отводится в этой чудной постановке. Нанэри хмыкнул и сказал, что злодеем-дядей, само собой, будет Туктук, он, Нанэри, будет играть роль Патурана, Амал – Дютела, Фиран – доброго отшельника Пыхпыха, Ан – почти безмолвную роль старого слуги, Тальяной будет Литти, так что методом исключения я понял, что мне досталась роль дубины стоеросовой – дядюшкиного сыночка. Многообещающее начало артистической карьеры, ничего не скажешь. *** О том, что он погорячился с наказанием, которому был подвергнут брат расследователь, Главный Жрец понял уже на следующее утро, когда попытался организовать поиск Супруга Бога. У него не было ни должного опыта, ни таланта к этому делу, но было хотя бы достаточно мозгов, чтобы это понять. Поэтому он отдал несколько приказов, и три часа спустя бледный и осунувшийся, но способный передвигаться благодаря чудодейственным снадобьям брата лекаря, брат расследователь стоял перед ним. И никто бы не прочёл на его лице ничего, кроме исполнительности и преданности общему делу. Мирзобиль посвятил брата расследователя в проблему, отвёл на её поиски два месяца, решив, что небольшой запас времени ему не помешает, и торжественно объявил брату расследователю, что если задача будет выполнена, то его наказание будет отменено полностью, более того, Великий Аллир непременно вознаградит сторицей столь усердного своего служителя. Брат расследователь поклонился Главному Жрецу, не подавая виду, что каждое движение, несмотря на усилия брата лекаря, отдавалось жестокой болью в разодранной спине, заявил, что приложит все усилия по поиску Супруга Бога, и удалился организовывать поиски. Поиски и впрямь были организованы весьма быстро и умело, но сети брат расследователь на сей раз ставил явно не там, где следовало бы. Однако понять этого никто не сумел. А сам брат расследователь спустился в подвалы Храма, где содержались Псы Истины, и долго смотрел на их вожака. А вожак смотрел на него.