Супруг Бога

Кстати, стоит ли отмечать, что спектакль прошёл «на ура», а я просто на крыльях летал, как бывало после любой удавшейся пакости? Но ещё до этого, когда я покинул трактир, летя, как на крыльях, и дядюшка Фигвам явственно мне подмигнул, меня отловил Мехец. - Ты как, Сайм? – обеспокоенно спросил он. – Он тебя не... Я помотал головой, отвечая на невысказанный вопрос: - Ничего у него не вышло. Сейчас он немного отдохнёт… до утра, а дядюшка Фигвам усыпит остальных. Так что сразу после спектакля нам, наверное, не стоит выходить на бис? Мехец расхохотался: - Ну, ты жук! Конечно, мы не будем дожидаться особой благодарности! Кэпсы успеют отдохнуть, а нам придётся править ими по очереди, чтобы к утру быть как можно дальше… Думаю, нам стоит свернуть на Дорогу Призраков… - задумчиво пробормотал он, - эти глупые лхашши суеверны все, как один, и туда уж точно не сунутся. - Куда свернуть? – быстренько навострил уши я. - Не твоя забота! – Мехец отвесил мне шлепок по филейной части. – Быстро одевайся, и пусть тебя Литти загримирует! Смотри, сколько публики собралось – не хотелось бы обманывать их ожидания! Я со вздохом потёр пострадавшую часть тела, скорчил жалобную рожицу, вызвав у Мехеца ещё одну ехидную усмешку, и помчался переодеваться. Страх перед сценой исчез напрочь, и я только сейчас понял, почему получил в этой постановке роль конченого придурка – её невозможно было испортить по определению. Неуклюжесть, заикание и даже забытые слова и отсебятина – всё ложилось в роль. Так что в наш фургон я влетел радостный и, сбросив одежду и затолкав её в мешок, стал торопливо натягивать костюм идиота-женишка с соответствующим именем – Дюбин. Анъях, уже переодетый слугой Турсом – в широкой серой джибе, с подушкой вместо живота, красным носом и нарисованными на щеках морщинами - стал мне помогать. Мохнатик был грустен и расстроен, и я поинтересовался у него, в чём дело. - Но ведь… Ты же пошёл с этим человеком. Он тебя обижал, да? - всхлипнул мохнатик. - Я сам кого хочешь обижу! – хмыкнул я и пересказал кратенько всю эпопею и Анъяху, и Нанэри с Литти. Ответом на мой рассказ был громкий хохот. Нанэри так ржал, что чуть было не выколол Литти глаз кисточкой с золотистыми тенями, которые он накладывал ему толстым слоем на веки, чтобы Богиня Тальяна явилась перед зрителями в должном блеске. Отхохотавшийся Литти отобрал кисточку у собрата по ремеслу и наложил тени сам, а потом эти два злодея принялись за меня, на ходу дополняя образ. Под конец наблюдавший за процессом Анъях уже сложился на мешках с одеждой и тихо всхлипывал, потому что хохотать уже не мог. Впрочем, проделывал он это весьма деликатно, чтобы не повредить собственный грим. А когда мне подсунули зеркало – заржал и я. Сладкая парочка – Нанэри с Литти - нарисовала мне нездоровый желтоватый цвет лица и мешки под глазами, к тому же мои зубы они через один зачернили, и теперь мой рот напоминал прореженный частокол. Нос приобрёл весёленький пурпурный колер, куда более интенсивный, чем у старого слуги Турса, но и этого им показалось мало. На лбу, щеках, носу и подбородке эти поганцы нарисовали мне мириады весьма натурально выглядящих прыщей. Я понял бедного Патурана – от такого женишка не бежал бы со всех ног только слепой. Да и одежда не подкачала – красно-зелёный, с жёлтыми вставками камзол и сине-оранжевые штанишки дополняли высокие сапоги со слишком широкими голенищами, так что ноги мои в них болтались, как карандаш в стакане. И ещё килограмм фальшивых драгоценностей, которые за три шага невозможно было отличить от настоящих… Чучело чучелом… Что же касается Нанэри, то он был одет в костюм с золотым шитьём и кружевами – красиво, но без перебора. Да и симпатичное личико ему так сильно гримировать не было нужды. Литти же был просто великолепен с накладными золотыми кудрями, осыпанными блестящим порошком, который таинственно мерцал в свете шаров, длиннющими чёрными накладными ресницами и алыми губами. Зелёное платье, ниспадающее струящимися складками, дополняло чарующий образ. Не знаю, как настоящая Тальяна, а Литти со сцены должен был казаться просто эталоном красоты и женственности. Мы как раз проржались, успокоились и приняли подобающий премьере взволнованный вид, когда в фургон заглянул взволнованный Мехец. - Вы готовы? – спросил он. – Пора начинать! Мы заверили его, что готовы, и через задний двор пробрались в сарай так, чтобы раньше времени не показать зрителям всю неземную красоту. За кулисами нас уже дожидались Туктук в чёрном, выглядевший вдвое злобнее и мрачнее обычного, Амал, не менее прекрасный, чем Нанэри и Литти, в наряде Дютела и Фиран в простой коричневой джибе с разноцветными заплатками, с повязкой на глазу и суковатым посохом в руках – наряде отшельника Пыхпыха. Я украдкой заглянул в зал. М-да… Похоже, что поглазеть на нас собралось не только население Забежского Пукальника, но и пары деревень по соседству. Там реально было некуда упасть не то что яблоку – горошинке. Затем народ начал демонстрировать похвальное стремление к культуре, громко аплодируя, и на сцену величественно вышел Мехец и поднял руку. Аплодисменты тут же смолкли, и Мехец напомнил собравшимся название пьесы, назвал имена всех действующих лиц и заявил, что это премьера, впервые исполняемая его труппой специально для жителей столь славного селения, как Забежский Пукальник. Народ с воодушевлением зааплодировал, Фиран просвистел на дудке какую-то приятную мелодию, Мехец поправил задник с изображением дома дяди и на сцену выпорхнул Нанэри, который, горестно заломив руки, начал жаловаться народу на горькую судьбу бедного сироты. Понеслось. Селяне оказались весьма благодарной публикой. Они почти рыдали, сочувствуя любви Патурана и Дютела, громким возмущённым свистом встречали каждое появление злодея-дяди, одобрительными криками выражали своё согласие с Пыхпыхом, приютившим влюблённых… А уж когда на сцене появился я… Народ ржал так, что я думал, что сараю дядюшки Фигвама наступит белая лисичка – крыша провалится. Правду сказать, ржать было над чем. Такого придурка даже в Забежском Пукальнике не видели ни до, ни после. Я гнусил свой текст противным козлиным голосом, путался в полах своего одеяния, то и дело шлёпался, поднимался, падал снова, чуть было не выколол себе глаз собственным кинжалом, пытаясь ударить им Дютела, и отколол ещё сотню подобных номеров. Зрители были настолько в восторге от нашей игры, что аплодировали нам по окончании пьесы стоя, минут десять, и прекратить это безобразие не было никакой возможности. Здорово, что и говорить. Но, увы, всё приятное приходит к своему окончанию, закончились и те два часа, что были отведены на пьесу, и, несмотря на приглашения гостеприимных хозяев выпить в трактире дядюшки Фигвама, Мехец это предложение отклонил, и мы, откланявшись, отправились спешно собираться в дорогу. У Мехеца на поясе приятно позвякивал изрядной толщины кошелёк, а мы все тащили дары, за которыми добрые селяне не поленились сбегать домой, когда поняли, что мы не собираемся оставаться. Так что нам натащили пирогов, сыров, овощей, фруктов, пару шматов вяленого мяса и две здоровенные глиняные бутыли, в которых что-то загадочно булькало. Еле-еле разместив это богатство по фургонам, мы переоделись, убрав костюмы в мешки, запрягли кэпсов и быстрой нетряской рысью покинули Забежский Пукальник. Я так устал и был так переполнен впечатлениями, что когда Нанэри сказал, что будет править кэпсами первым, даже не стал протестовать, а только кивнул, рухнув в свою постель и подтянув к себе мгновенно задремавшего Анъяха. Сколько я спал – не помню, помню только, что когда Нанэри явился будить Ана, я проснулся тоже. Мохнатик натянул джибу и, не протестуя, отправился на облучок, а я подошел к задку фургона и быстренько выполнил на убегающую из-под колёс дорогу то, к чему меня так упорно призывал во сне зов природы. Почувствовав облегчение в душе и теле, я стал пробираться обратно и чисто случайно задел ширму, отделявшую уголок Нанэри и Литти. Ширма пошатнулась, я её удержал и попытался водрузить на место, но тут моим глазам открылось такое зрелище, от которого у меня в штанах стало бы тесно, если бы на мне эти самые штаны были… Обнажённый Нанэри, откинув голову, так что длинные волосы красиво струились вниз, медленно двигался, присев на бёдра Литти… Я сглотнул. В нашем мире парни сделали бы себе состояние, снимаясь в эротических фильмах, настолько прекрасно было то, что они сейчас проделывали. Сам не понимая, что творю, я сделал шаг по направлению к ним… Меня тянуло просто как магнитом, а мой несчастный член уже просто ныл, требуя разрядки сейчас же, немедленно. Нанэри с Литти тут же узрели меня, но нисколько не удивились и не рассердились, более того, Нанэри улыбнулся мне, а Литти сделал приглашающий жест рукой. На мгновение придя в себя, я попытался двинуться назад, чувствуя, как полыхают мои щёки. Не тут-то было. Парочка мгновенно разделилась, и Нанэри, подойдя ко мне, взял за руку, ещё раз улыбнулся, ласково сказал: - Всё в порядке, тебе ведь тоже нужна помощь… - и потянул в их постель, туда, откуда мне уже призывно улыбался Литти. Всё, тут бы и святой не смог противиться. Поэтому, когда одни губы завладели моим ртом, а другие тем органом, который давно уже требовал повышенного внимания, я только застонал и позволил событиям развиваться дальше так, как они шли сами по себе. А сладкая парочка завладела моим вниманием полностью. И, поверьте, меня никогда в жизни так не ласкали. Нет, кое-какой опыт у меня всё-таки был, но разницу я почувствовал мгновенно. И сам в ответ целовал тёплые губы Литти и ласкал их обоих, в то время, как Нанэри вытворял внизу такое, от чего я кончил позорно быстро, как ни пытался сдержать себя. Такого кайфа я ещё не испытывал никогда в жизни… А уж когда мы полежали, обнявшись, какое-то время, и уже Литти принялся ласкать меня, а потом просто уселся сверху, медленно впуская мой член в себя, я чуть не скончался от совершенно невероятного удовольствия. Второй оргазм был ещё ошеломительнее первого, и я уже был готов к тому, что и от меня потребуется… ммм… ответная услуга, но Литти только поцеловал меня в висок, улыбнулся и спросил: - Как ты? - Здорово… - ошеломлённо ответил я, ничуть не кривя душой. – Вы классные… - Тогда одевайся и топай править кэпсами, - ехидно хмыкнул Нанэри. – Пусть Ан ещё поспит. При мысли о том, что Анъях слышал всё, чем мы сейчас занимались, я покраснел, а Литти ехидно усмехнулся: - Ничего он не слышал. Мы заклятие поставили. Пускай спит. Маловат он ещё для взрослых игр. Я засмеялся в ответ, вытерся брошенным мне куском мокрого полотна и, довольный, отправился одеваться, чтобы сменить сонного Анъяха. А потом я уселся на облучок, взял вожжи в руки, порой тихонько приговаривая кэпсам: «Кэ! Кэ!», когда предыдущий фургон ускорял ход. Я не ощущал ничего неправильного в произошедшем, и на душе было до странности легко.