Sightseeing through the lights and shades of you mighty colonnades No I got the picture of the beauty and the beast I am the lamb…you are the priest To crucify me (Yngwie Malmsteen — Judas, 1990)
Лютиэн Лютиэн страдала. Ее выбор заставлял думать о том, что Берен и Хуан могут быть мертвы — Саурону не было веры. Берен рассказал ей о своем пленении и о смерти Финрода Фелагунда, о том, что их пытали очень жестоко и долго, о том, как ужастный волк приходил и убивал пленников. Лютиэн понимала: со смертью государя Нарготронд оказался в опасности, а князья-феаноринги слишком заняты своими собственными дрязгами, и не смогут защитить славный город. Неизвестность пугала. В этих подземельях даже время проходило иначе. Камера была почти пустой — разве что охапку соломы можно считать за мебель. Лютиэн плохо представляла, сколько она сидит вот так, прислонившись спиной к холодной стене. Потом она свернулась калачиком на соломе, попытавшись уснуть. — Что, naith-nya, успела заскучать? В дверях появился Саурон, а Лютиэн даже не поняла, когда, видимо, задремала немного. Гортхаур выглядел так, словно был пьян: шальной блеск в глазах, покрасневшие скулы, стоял, небрежно прислонившись к двери. Лютиэн неуверенно поднялась на ноги, размышляя, мог ли майа быть пьяным. — Могу, принцесса, я все могу. Хотя я еще не пьян. Неужели вслух? — Ну и зачем ты пришел? — Поговорить. Пока что, просто поговорить. Ты — моя законная добыча, моя пленница, должен же я знать, зачем ты решила освободить моего пленного. — Тебя это не касается. — Да что ты говоришь! Запомни, принцесса, меня все в этом замке интересует. Отвечай! Лютиэн упрямо поджала губы. Тогда Гортахур подошел ближе, ухватил ее своими ледяными пальцами за подбородок, заставляя смотреть в глаза. Его зрачки расширились практически полностью, или ли это сами по себе были глаза черные. Взгляд завораживал своей глубиной и затягивал в пропасть. От Саурона пахло терпким вином, свежей кровью и — отчего-то — полынью. Он неуверенно коснулся ее губ, словно раздумывая, нужно ли ему это, но потом углубил поцелуй. Лютиэн не оттолкнула его, но и отвечать не стала. Мгновение, ужасно долгое, и он грубо оттолкнул ее на кучу соломы, бросив презрительное «ледышка». Странный поцелуй-укус не желал уходить из памяти, Лютиэн, словно в бреду, пыталась уснуть, надеясь, что это все дурной сон. Утро встретило ее серыми тучами в проеме окна. Видимо, ее перенесли в ту самую комнату наверху башни. В кресле, вальяжно развалившись, сидел Саурон, ничем не выдавая своего вчерашнего сумасшествия. — Может, прекратишь на меня смотреть? — И чего я там не видел? Ты, вообще-то, одета, так что не дергайся. — Зачем ты пришел? — Жду, когда соизволишь проснуться. Завтрак на столе, тебя дожидаюсь. — Я не голодна. — Я тебя не спрашиваю, я говорю, что жду тебя к завтраку. И надень что-то более симпатичное, это платье мне не нравится. Саурон ушел, раздраженно хлопнув дверью. Лютиэн легла обратно, для верности накрывшись одеялом с головой. Но ни через минуту, ни через пять уснуть не удалось, и она выбралась из нагретой постели. Умывшись, Лютиэн заметила, что в комнате появился сундук, которого раньше точно не было. Крышка была немного приоткрыта, а в самом сундуке нашлись самые разные платья. В комнату постучали. Пришедшая девушка — Тхурингветиль — Лютиэн не понравилась: темная кожа, раскосые с хитринкой глаза, широкие плечи и буквально осязаемая темная Сила. — Майрон приказал еще три дня назад привезти их. Крой, конечно, не эльфийский, да и ткани такой у вас не делают. Ты одевайся и спускайся вниз, не заставляй его приходить сюда еще раз. Если уж ты ему приглянулась, пользуйся этим. Тхурингветиль подошла к сундуку, вытащила оттуда ярко-синее платье и протянула его Лютиэн. — Ладно, не буду мешать. Странная она, эта девушка. Лютиэн хотела вообще не выходить из комнаты, особенно после услышанного, но воображение тут же показало картину выламывающего дверь злого Саурона. Напрасно считалось, что в Тол-ин-Гаурхоте одни темницы и толпы орков. Возле одного из боковых входов ее дожидался уже знакомый северянин, который повел ее запутанными лабиринтами коридоров. Внезапно человек свернул влево и провел ее на небольшую террасу. От эльфов тут почти ничего не осталось — массивные двери и тяжелый стол явно не были эльфийской работы. Саурон стоял спиной ко входу, но, когда Лютиэн вошла, он резко развернулся и пригласил ее к столу. Жареное мясо, красное вино, выпечка и лесные ягоды, которые росли только на севере — для эльфийского завтрака этого было слишком много. В то утро Гортхаур всячески подражал владыкам эльдар, ведя неспешную беседу о какой-то ерунде. Лютиэн его почти не слушала, потому что происходящее казалось ей дурным сном или бредом. Сквозь открытые окна пробирался холодный воздух, и Саурон поспешил накинуть ей на плечи теплую накидку с меховым воротником. В такой обстановке хозяин крепости больше походил на богатого человека из народа Халет или Хадора, нежели на слугу Врага.Jean-Claude was a student at the University, Louise-Marie is just a world away. He recall the night they met was warm with laughter, The words were music as she turned away. (Smokie — I'll meet you at midnight, 1976)
Саурон Эльдар и примкнувшие к ним князьки-эдайн считали северян жестокими дикарями. С одной стороны, они правы — в Белерианде гораздо теплее, поэтому там не охотятся на зверей ради меха, не шьют потом меховых накидок, а еще там привыкли вести неспешные разговоры о прекрасном. Здесь же, в окрестностях Ангбанда, людям не было дела до каждодневных посиделок и трепетной заботы о животных. Умельцы из числа людей создавали оружие, которое могло уступать эльфийскому по красоте и наложенным чарам, но вот для убийства оно вполне годилось. Здешние менестрели пели о сражениях и урожае, а не о звездах и любви. Саурона тянуло к Лютиэн, и он решил не разбираться в природе этого чувства — может быть, это само пройдет. Для нее он приказал сшить платья, какие носили женщины на севере, заказал украшения и ленты для волос. Вообще, без помощи Тхурингветиль было бы не разобраться — при детальном разборе женский гардероб оказался чем-то жутко сложным — все эти платья, накидки, нижние юбки, пояса и завязочки разных цветов нагоняли тоску. Раньше Саурону не приходилось особо разбираться в этом: если ему приходилось быть с женщиной, он просто сдирал с нее одежду, не вникая во все это. Саурон в тысячный раз задавал себе вопрос, почему он не хотел взять ее силой, если уж она так запала в сердце. Ответ лежал на поверхности, но Саурону не нравился: ему хотелось, чтобы она сама пришла к нему. Лютиэн явно происходила из влиятельного рода Дориата или Нарготронда, а уж заполучить влюбленную эльфийскую княжну — что может быть прекраснее? Завтрак явно впечатлил ее, но не порадовал — видимо, у эльфов столь плотно по утрам не ели. Все это время Лютиэн выглядела удивленно-испуганной. Впрочем, девчонку можно было понять — не каждый день Гортхаур Жестокий столь непредвиденно менял роли. Саурон старался вести себя как гостеприимный хозяин, но Лютиэн не забывала, кто он. Неспешный разговор велся по всем правилам тактики и стратегии, напоминая поле боя, где Саурон чувствовал себя в родной стихии. В платье цвета васильков Лютиэн выглядела невероятно привлекательной. Она осторожно улыбалась и оценивала остроту вилок — не иначе, чтобы в нужный момент проткнуть ему горло. То, что с эльфами следовало быть предельно внимательным, Саурон усвоил давно, еще со времени появления оружия в Белерианде. Остроухие заразы никогда не гнушались бить исподтишка в спину, как только появлялась такая возможность. — Я бы хотел показать тебе, как живут северяне. Я думаю, это будет интересно для тебя. — Не думаю, что я хочу это видеть. — Почему? — Что я могу увидеть кроме крови в поселениях орков и людей, которые пошли на поводу у Врага? — Вот как… Если ты считаешь, что там только пытают и убивают, ты ошибаешься. — Здесь, там. Какая разница, Майрон? К чему вся эта игра в добро, если мы оба знаем, что я тут пленница, пусть и по своей воле пришла сюда. Мы оба знаем, что в подземельях этой крепости томятся много несчастных, а среди палачей не только орки, но и те самые люди-северяне. Твои руки обагрены кровью, ты — убийца. Ты — убийца! — Да, я убивал. А разве твои собратья-квенди — не убивали? Тебе напомнить: Альквалондэ, льды Хелкараксэ, бесчисленные стычки с истерлингами… Лютиэн, пойми, в этом мире есть хозяева, а есть проигравшие. Хитлум проиграл, и теперь они — слуги. Впрочем, им никто не запрещает взять оружие и попытаться отбить свою свободу. В этом мире все решается силой. — Зачем брать в руки оружие, если можно решить миром? В Средиземье много свободных земель, в Средиземье места хватит всем. — Заметь, не мы первые взяли оружие в руки и пошли воевать. Для нас оружие — это искусство, это способ выжить и добыть еду. Но именно вы, эльфы, заставили нас воевать. — Даже до исхода из Валинора велись эти войны, даже до исхода орки убивали квенди. — Это жизнь, Лютиэн, это жизнь. Настоящая, понимаешь? — Хорошо, допустим, я приму твою позицию по извечной вражде орков и эльфов. Война, побеждает сильнейший… Тогда зачем вы берете пленных и пытаете их? — Допрашиваем. Мы допрашиваем пленных. Если ты думаешь, что эльфы ведут себя иначе по отношению к пленным оркам — ты ошибаешься: все точно так же, только место действия другое. — Допрашиваете? Я знаю о пытках в Тол-ин-Гаурхоте, Саурон, это не допрос… — Успокойся, эльда, ты ничего не знаешь о пытках. Ты не видела этого своими глазами, ты не приказывала причинять боль, ты не чувствовала этой боли. Так что не говори о том, чего не знаешь. -Давай закончим этот спор. Я пойду с тобой к людям, если ты отпустишь всех пленников из этой крепости. — Ты совсем умом повредилась? Забыла, что ли, кто ты здесь? — Я помню, Гортхаур. Просто если ты потащишь меня силой или вернешь в темницы, это представление было бы бессмысленным. К чему твоя показная доброта, если ты все также действуешь своими неизменными методами? — Сдаюсь, женщина. Если тебе так хочется проявить добродетель, пожалуйста — пленных немедленно выпустят на свободу. Только, ты учти — за это тебе придется заплатить не только поездкой! — он слегка поклонился и тут же позвал Тхурингветиль. — Скажи Брану, чтобы выпустил всех пленных. Через час все камеры должны быть пустыми. Верная Тхури безмерно удивилась, но не стала задавать лишних вопросов. Она очень долго знала Майрона и выучила все возможные оттенки его настроения, чтобы с уверенностью утверждать, что подобное веселое безумство чревато кровавыми последствиями в случае неповиновения. Для того, чтобы отвадить Лютиэн, этого было бы достаточно, но в таком случае всю силу хозяйского гнева пришлось бы испытать на себе. Тхурингветиль исчезла, а Лютиэн старалась смотреть куда угодно, кроме как не него. Вот уж действительно, ее начальник сошел с ума, если решил потакать всем прихотям этой девчонки. При другом раскладе, пленных бы он никогда не выпустил, но на тот момент все более-менее ценные из них уже валялись мертвыми, а оставшиеся достаточно обезумели, чтобы передохнуть в близлежащих лесочках. Потешься, девочка, своей добротой, пока еще можешь! Подобные договорные отношения не способствовали влюбленности со стороны Лютиэн, но давали Саурону серьезное преимущество. Другим же его оружием, куда более действенным, были слова. Открыть ей глаза на то, что эльфы по своей глубинной сути мало чем отличаются от орков — задача не из легких, но весьма интересная. Саурон понимал, что эльфийку не покорить драгоценностями или же броской роскошью, но не смог удержаться от красивого жеста в виде дракона. Чего стоило ему позаботиться о том, чтобы заполучить этого красавца! Эйден, один из тех драконов, которые никогда не участвовали в битвах, но выполняли роль посыльных в дальние страны, теперь распластался у моста, ожидая их. Саурон гордо провел Лютиэн к дракону, позволяя ей вдоволь налюбоваться ящером. Он с уверенностью мог утверждать, что ни один эльфийский владыка не мог похвастаться полетами на драконах. — Можешь погладить его, Эйден не кусается. В воздухе Лютиэн вела себя совершенно не так, как полагалось напуганной пленнице — смеялась и пыталась дотянуться до облаков. В такие моменты ей внутренняя Сила становилась вполне осязаемой, казалось — протяни руку, и ты коснешься ее. Она задорно улыбалась, и от этого в груди становилось непривычно тепло.