There she stood in the doorway I heard the mission bell And I was thinking to myself «This could be heaven or this could be hell» Then she lit up a candle And she showed me the way There were voices down the corridor I thought I heard them say… (Eagles — Hotel California, 1976)
Лютиэн Саурон мог быть разным. Это пугало и завораживало одновременно. Он мог жалить словами, причинять боль и бить наотмашь, а мог становиться почти мальчишкой-сорванцом, вроде тех, которые пели в Менегроте о сражениях, охоте и терпком вине. Кажется, Даэрон тоже когда-то был таким. Как же бесконечно давно это было! Если бы Лютиэн выбрала своего друга-менестреля, Тингол был бы скорее всего доволен. Интересно, а как бы отреагировал ее отец, стань она женой одного из феанорингов? В Нарготронде у нее была такая возможность. Эдна, странная женщина, которой едва ли исполнилось сорок пять человеческих лет, принесла им пахнущий травами горячий напиток, и удалилась, не слишком почтительно одернув полог. Они сидели в самом обычном трактире, и можно было представить, что перед ней сейчас Даэрон, и они удрали на несколько дней из Менергота в Дор-Ломин. И что нет никакой войны, и с Береном все в порядке… Только вместо друга-менестреля перед ней сидел Саурон. Грел свои вечно-холодные пальцы о глиняную кружку, принюхивался к тонкому аромату трав, смотрел на задернутый полог, ожидая, когда подадут обед. Сейчас он был почти человеком. Саурон не представлялся Лютиэн чем-то целым, как будто из картинки вырезали маленький кусочек. Нужно бы его ненавидеть, но испытывать ненависть к нему — такому — не получалось. Он никогда не давал ей реального повода ненавидеть — то ли специально, то ли Лютиэн не хотела ничего замечать. Вся его внутренняя суть — пламя, и это предопределяло его поступки. Он был вспыльчивым и заносчивым, но успокаивался так же быстро, как и вспыхивал. Эдна появилась снова, на этот раз с большим блюдом с поджаренным мясом, приправленным травами, и парой глиняных горшочков с тушенными овощами. В ее волосах проглядывали тонкие ниточки седины, в уголках глаз залегли небольшие морщинки, а кожа на руках выглядела сухой. Лютиэн подумала, что тяжелая работа высушила ее руки, но вот седина… Люди и вправду жили слишком мало. Ей подумалось, что когда-нибудь она будет видеть седину в волосах ее любимого, когда-нибудь его руки так же покроются морщинами, а она так и останется цветущей и вечно юной Лютиэн из Дориата. Тоска накатила, сдавив виски. — Ты хотела бы бросить все и сбежать, принцесса? — Я не знаю. Саурон умел попадать в настроение, а, может, он сам желал бросить все, оставить эту войну и Черного Властелина? — Почему ты называешь меня принцессой? — Разве я не угадал? Мне кажется, ты из почитаемых либо в Нарготронде, либо в Дориате семей. — Ты… угадал. Ну надо же, сообразительный. С другой же стороны, было бы странным, если бы военачальник Врага разбирался бы в родственных связях эльдар и запоминал поименно всех отпрысков высших семей Дориата. Саурон покосился в сторону большого блюда и протянул ей с него самое большое яблоко. — Скормишь потом Эйдену, он их любит. Ну вот тебе и злые темные силы — драконов яблоками кормят! Мурчащий по-кошачьи дракон, Саурон, кутающийся в меховой плащ, разворошенная охапка серебряных украшений на столе… Для выросшей в Менегроте Лютиэн это все казалось странной сказкой. Она чувствовала себя самой обычной девчонкой, у которой нет почти что никаких обязанностей. Майрон вцепился в хранящую тепло кружку, до последнего не желая выпускать даже такие крохи тепла. Его постоянно растрепанные рыжеватые волосы падали на лицо, отчего он забавно морщился, но отпускать теплую кружку не хотел. Лютиэн протянула руку и отвела тяжелую прядь, стараясь не засмеяться — настолько забавное выражение лица было у него в тот момент. — Будешь смеяться, но у меня постоянно холодные руки. Лютиэн хотела сказать, что, возможно, это из-за того, что он замкнул свое пламя глубоко в себе, но не стала. Вместо этого она сжала яблоко и предложила уйти. Не слишком удачное время для таких разговоров. Дракон их уже дожидался: свернулся в клубочек, прикрыв хвостом нос, и бормотал детскую считалку. Саурон рассказал, что такие драконы куда смышленее боевых, и Эйден, к примеру, очень любит всякие стишки и считалки. Лютиэн подошла к ящеру и почесала нос. Эйден шумно вдохнул и тут же разинул челюсти, учуяв яблоко. Увидев ровные ряды острых зубов, самый маленький из которых по длине был как ее ладонь, Лютиэн подумала, что Эйдену стоило бы захватить по меньшей мере целую яблоню. Зато в крепости все было по-прежнему — орки, люди, тяжелый сырой воздух и потемневшие стены. Саурон вновь стал самим собой — хозяином крепости. Привычный человек проводил ее длинными коридорами в небольшую комнату с зажженным камином. Эльфы не строили таких больших каминов, так что этот, вероятнее всего, уже доделали после захвата. В комнате разлился приятный полумрак, в котором скрадывались резкие прямые линии столешницы, кресел и подсвечников. На столе лежала небрежно раскрытая толстая книга. Лютиэн не сдержала любопытства, заметив знакомую вязь.With so many light years to go And thing to be found I'm sure that we'll all miss her so It's the final countdown (Europe — The final countdown, 1986)
Саурон Лютиэн оказалась… теплой. Рядом с ней было уютно и спокойно, несмотря на то, что она в любой момент могла вцепиться ему в глаза. Игра в радушного хозяина завлекала отсутствием проблем. В этой игре не было ни трудностей с доставкой провианта, ни убитой сотни разведчиков, ни раздраженной Тхуригветиль, которая в любой момент могла сорвать его планы по приручению Лютиэн, побежав к Владыке с очередным срочным доносом. Саурону проще было считать, что он старается расположить к себе пленную эльфийку исключительно из корыстных расчетов. О том, что сердце иногда предательски сбивалось с ритма, и ее хотелось обнимать и не отпускать, Саурон не думал. Удивительно, но только рядом с ней он вспомнил, что с тех пор, как он последовал за Мелькором в своей телесной оболочке, у него были холодные пальцы. Все эти сотни лет он не задумывался о такой ерунде. Тхурингветиль сообщила, что тот смертный в компании треклятой псины пробирается в сторону Ангбанда. Вот бы узнать, что человеку понадобилось в крепости Тьмы! С этим следовало бы разобраться, но первостепенной задачей оставалась небольшая вылазка в укрепления в долине Сириона. Дор-Ломин находился в его власти, а вот вокруг него оставались тайные укрытия эльфов. Эльфы просто обожали затаиться и нападать со спины. Такая вот вялотекущая война раздражала Саурона: ему хотелось действий, а приходилось заниматься рутиной. Хорошо, хоть погода оставалась сухой — в дождь неумолимо терзала тоска. Саурон сбросил плащ в руки подоспевшего немого Ронга. Помнится, он приказал ему отвести Лютиэн в комнату с камином. Там тепло, а если прихватить вина, то может получиться отличный вечер. К счастью или нет, но он забыл на столе один из своих магических фолиантов. Саурон обладал острым умом и жаждой деятельности, присущей самым отчаянным исследователям. Последовав за Мелькором, заинтересовавшись его идеями порядка и господства, Саурон пришел к выводу, что подаренный остальными Валар порядок его не устраивал. Для Саурона было важно изобретать что-то свое, иногда изменяя старое, иногда делая принципиально новое. Так, он придумывал новое оружие. Наиболее удачным он считал огненный порошок — заговоренная определенным образом порода могла сжигать даже камни. К его глубокому личному разочарованию войны сейчас как таковой не велось, а, значит, испытать свое изобретение в деле было бы крайне сложно. Все свои изыски Гортхаур любил записывать в дневники. Эти массивные книги радовали его душу едва ли не больше, чем удачно проведенный допрос. Лютиэн даже не попыталась притвориться, что книга ее не заинтересовала. Она лишь удивленно посмотрела на него широко распахнутыми глазами и перелистнула несколько страниц, чтобы вернуться туда, где было изначально открыто. Саурон довольно усмехнулся и поставил на стол корзинку с кувшином вина и парой бокалов. Лютиэн неодобрительно покосилась на нее и одернула рукава. Определенно, платье такого кроя ей шло куда больше того, что было раньше. Сейчас не было ни длинных тяжелых рукавов, ни пояса под грудью, ни той кошмарной длинной юбки с узором из листьев и солнц. Тяжелые волосы подколоты костяным гребнем с серебряным узором, на шее поблескивала серебряная подвеска. Темно-синее платье оттеняло светлую кожу. Гортхауру до одури захотелось вытянуть гребень и прикоснуться к ее волосам. Нелогично, необъяснимо, странно. Лютиэн подошла ближе и замерла, не решаясь произнести задуманный вопрос. Саурон на секунду закрыл глаза, чтобы отогнать наваждение. По бокалам разлито вино, Гортхаур говорил о жителях Севера, а Лютиэн все думала о книге. — Это ты сам… придумал? Огненный порошок и те клинки… парные. — Да. Мне показалось это забавным. — А как… это в действии? — Порох я еще не испытывал, а вот с клинками получилось удачно. В них главное не гнаться за роскошью. — Мне кажется, если длинный украсить вязью, он не потеряет своих свойств. — Ну, Лютиэн, это уже смешно. Клинки предназначены для войны, а не для художеств. — Почему бы тебе не сделать тогда защитные заклинания. — Ох, волшебница, сразу видно, что тебе не приходилось драться. В сражении магия лишь маленькое подспорье. Здесь важно как ты держишь меч, как ты наносишь удар. — Почему ты все сводишь к убийству? — А для чего тогда создано оружие, если не для убийства? Лютиэн поджала губы, отвела взгляд на пламя в камине и маленькими глотками допила вино. На севере не рос виноград, и откуда хозяин крепости добыл напиток с таким необычным терпким вкусом, она не знала. Лютиэн уже привыкла к его обществу, привыкла пить хмельное алое вино вместе с ним. Пламя играло с причудливыми тенями и отблесками в бокалах. Саурон хотел оказаться где-нибудь в Ангбанде, чтобы не было никакой Лютиэн и никаких душевных терзаний. Свет, Тьма — какая разница, если их суть одинакова? Саурону уже не были важны идеалы — он просто мечтал жить так, как ему нравится. Он точно знал, что Мелькор не одобрит и десятой доли его изобретений, потому что они не впишутся в картину его правильного мира. Великая тьма, что за чушь порой лезет в голову! Он уже сделал свой выбор, когда пошел за Мелькором, и отречься от него будет равно самоубийству. Саурон, сам того не замечая, уже отставил бокал и принялся ходить по комнате, выписывая круги и восьмерки. Лютиэн наблюдала за ним из-под опущенных ресниц, не спеша озвучивать предположения о его столь резкой смене настроения. Саурону отчаянно хотелось крушить все вокруг, чтобы она так же страдала, чтобы ей было больно: это ведь она виновата в том, что он начал терзаться муками выбора. Саурон подошел к ней со спины и резким движением вытянул гребень, небрежно отбросив его на стол. Лютиэн внутренне напряглась, хоть и сделала вид, что все в порядке. Темные волосы водопадом рассыпались по плечам, и Саурон, обманчиво ласково, провел по ним рукой. Лютиэн поднялась и сделала несколько шагов в камину, но разве могло это его остановить? Он приблизился и схватил ее за руку, притянув ближе и причиняя боль. Лютиэн не испытывала страха, наоборот, насмешливо-недоуменно посмотрела ему в глаза, не понимая причин столь внезапной вспышки чувств. И Саурон поцеловал ее, до крови кусая губы и до синяков сжимая запястья. Поцелуй прекратился так же резко, и Лютиэн оттолкнула его. — Что, принцесса, не понравилось? Неужели тот смертный дарил тебе более сладкие поцелуи? Он бил словами наотмашь, специально подбирая самые больные точки. Сейчас ему хотелось сломить ее, увидеть ее слезы, но вместо этого в глазах Лютиэн загорелся опасный огонек. Гортхаур мог говорить многое, но не все она собиралась прощать. — Ты угадал, Гортхаур Жестокий. Ее слова ужалили в ответ, и перед глазами появилась белесая дымка той самой слепой ярости, когда уже не задумываешься о том, что говоришь и что делаешь. Он вновь притянул ее к себе, на этот раз обнимая со спины, не давая даже пошевелиться. — Знаешь, что я могу с тобой сделать? Догадываешься… Но ты ведь не хочешь этого, не правда ли, ты ведь этого совсем не хочешь. Напрасно, тебе бы обязательно понравилось. Он оттолкнул ее в такой силой, что Лютиэн упала на расстеленные на полу шкуры, но подниматься не спешила. Не потому, что сдалась, а потому что развязалась одна из лент на платье. Она все еще с удовольствием вцепилась бы ему в горло, но предпочла даже не смотреть в его сторону. А Саурон внезапно осознал, что чуть было не совершил, и, неожиданно для самого себя, опустился рядом с ней на колени. — Прости меня, принцесса. Не так давно это все уже было, только теперь он полностью осознает свои слова. Он поцеловал ее руку, пугаясь того, насколько ее пальцы холодные. — У тебя пальцы горячие. Лютиэн говорила шепотом, будто не веря, и он сам понял, что не чувствовал тепла ее пальцев лишь потому, что его собственные стали теплыми. Сердце забилось быстрее, но это уже от того, что Лютиэн сама сжала его пальцы в ответ. Шевелиться не хотелось, потому что становилось страшно — одно неверное движение, и все хрупкое умиротворение могло разрушиться. Саурон растянулся на полу, благо шкур было достаточно, и устроил голову на ее коленях. Лютиэн начала перебирать его волосы и петь что-то незамысловатое. Наверное, это была колыбельная.