hurt/comfort

Длинные пальцы широких мужских ладоней умеренно били по маленьким квадратам клавиш, заполняя пустые белые строки номерами бухгалтерских счетов. Молча и не выказывая никаких эмоций, Бервальд всё же ненавидел свою работу. Сильнее он ненавидел, наверное, только беспробудное пьянство родного брата. К слову, в последнее время Хенрик даже и не напивался толком, не говоря уже о старых добрых запоях. Хотелось бы надеяться, что в обозримом будущем данная проблема исчезнет и перестанет возглавлять список раздражителей, а значит, неприязнь к переполненной цифрами, кодами, балансами и разлиновкой экселевских таблиц работе, займёт первое место. Лучше уж это. Здесь хотя бы нет маячащей угрозы целостности единственного близкого человека. На секунду закрыв глаза, он бесшумно вздохнул и открыл их вновь, возвращаясь к работе. Странная мысль для полностью рационального и живущего по логике взрослого мужчины, но хоть бы не сглазить ненароком. — Ребята, как насчёт сегодня всем собраться после работы? Звонкий голос коллеги оторвал от рабочего процесса, заставив с пару секунд сидеть, тупо пялясь в экран с потерянной нитью процесса высчитывания, и Бервальд недовольно нахмурился. Он на дух не переносил, когда его отвлекало от дела нечто совершенно бессмысленное. На ум сразу пришёл образ взбалмошного братца с поведением двенадцатилетнего пацана. Швед усмехнулся про себя, вновь приступая к прерванному процессу методичного щёлкания по клавишам. Да уж, прямая аналогия. — А что за повод? — Я своей девушке предложение сделал. На мгновение в кабинете повисла тишина, а после раздался радостный гул поздравлений и всплеска положительных эмоций коллег. Бервальд предсказуемо не поддержал общей волны воодушевления новостью, но посмотрел на коллегу с читаемым во взгляде уважением. Молодец, Гьёрнссон, ответственность - это всегда очень похвально. — Поздравляю. — отдавая дань вежливости, Оксеншерна крепко пожал руку светившемуся счастьем помощнику бухгалтера. — Спасибо! Пойдёшь с нами? — Не люблю шумные компании, извини. Коллега прищурился, и стал выглядеть ещё хитрее обычного. Россыпь веснушек на носу выдавала в нём первоклассного разубедителя, устоять перед аргументацией которого было, что называется, задачей со звёздочкой. — Да ла-а-адно тебе, Бер! Просто по бокальчику пива и не больше! Тем более, такой повод.. В бирюзоватом взгляде не читался неуловимый полёт мыслей, происходивший прямо сейчас в голове шведа. За пять секунд перебрав с восемь-десять причин для отказа, он всё же переубедился последним аргументом и не мог не признать его важность. Да, сам Оксеншерна одиночкой пробыл всю жизнь, и умереть планировал в том же статусе, но разве другие люди обязаны следовать той же точке зрения? Помещение бара встретило компанию воодушевлённых офисных работников неожиданно тёплой и свойской атмосферой абсолютной гармонии, словно они приходили сюда каждый вечер рабочей недели в точно таком же составе, и проводили время расслабленно и радостно, в полном удовольствии. Что ж, это безусловный плюс в копилку данного заведения. Добротный эль, кружки которого весело зазвенели, едва только все расселись по своим местам, лишь укрепил веру в невероятную эйфорию момента, что выпал на совершенно обычный вечер четверга. — Skål! Этот клич однозначного хмельного веселья после первого раза прозвучал ещё не менее десяти, завершая всё новые и новые тосты. Прекрасный вечер. Может, — думал Бервальд, ослабив галстук и под кокетливое хихиканье не скрывающих улыбки сослуживиц с блестящими от потреблённых градусов глазами расстегнув верхнюю пуговицу, — зря люди вроде меня не позволяют себе вот так просто сесть и расслабиться? Так или иначе, его так и оставшуюся невысказанной мысль о великолепии обычной встречи, безо всяких сомнений разделили бы все присутствующие. И вот, когда комфорт достиг своего апогея, случается невероятное: так и не покинувший празднования после первой кружки, с места поднимается сам Мистер Правильность и своим низким басом оглашает короткий девиз каждого питейного заведения не только Швеции, но и огромной Скандинавии. Коллеги Бервальда, ошарашенные произошедшим, приходят в неистовство, и самый обыкновенный тост благодаря автору срывает бурные овации, словно блестящее выступление на саммите ООН, которое чуть позже историки разберут на цитаты для учебников. Терпеливость и упорство — бесспорно замечательные и похвальные качества человеческого характера, которыми мог похвастаться и Оксеншерна, но всё же, духовная сила пока, к сожалению, не возобладала над примитивной физиологией, и последняя выходит абсолютным победителем. Преодолевая не самый простой, но безусловно твёрдый и уверенный путь до уборной, захмелевший швед признавал проигрыш личностной несгибаемости перед приличным количеством литров хмельного напитка. Наконец добравшись до пункта назначения, Бервальд шумно и пьяно выдохнул, стараясь стоять максимально ровно и, достигнув совершенства, расстегнул ширинку. — Какие люди! — в мужской туалет с неподдельной радостью вломился сам виновник торжества, едва не споткнувшись сразу после порога. Шатаясь, он подошёл ближе. Тёмно-синие брюки от делового костюма блеснули в тусклом свете, выдавая невысокую цену и низкую должность. В настоящем деловом костюме допустимы только матовые ткани. Швед был настолько увлечён осложнённым процессом правильного попадания точно в цель, что сначала и не заметил, как по его губам прошлись разгорячённым влажным поцелуем. Но потом, когда его откровенно хватанули за волосы на затылке, а потом и за член, пьяному бухгалтеру стало ясно, что его целенаправленно отвлекают. Собственно, как было сказано ранее, духовное богатство было несостоятельным в борьбе с чистыми инстинктами, и Бервальд быстро влился в эту грязную затею, сжимая горячую ладонь на мужской заднице. Если к сексуальным взаимодействиям не тянет, это ещё не значит, что человек полностью фригиден и равнодушен к плотским утехам. Примерно подобную мысль пытался сформировать отчаянно облизывающий чужой язык Мистер Правильность в своё оправдание, но потерпел сокрушительное поражениие и оставил жалкие попытки. К чёрту раздумья, здесь нужно действовать. Вломившись с подачи, оказывается, не такого уж правильного и ответственного Гьёрнссона спиной в хлипкую дверь кабинки, Оксеншерна едва удержался на ногах и выразил симметричный ответ, прокусив в поцелуе язык безалаберного коллеги. Ещё несколько секунд, и вусмерть напившиеся сотрудники самого обычного офиса на севере Мальмё скрылись в кабинке, напоследок громко хлопнув той самой дверцей. Бервальд Оксеншерна, и как Вам только не стыдно? * * * Бервальд тупо стоял на пороге собственной квартиры, удивительно ровно удерживаясь на обеих ногах после разового употребления полугодовой, а то и годовой нормы алкоголя за один вечер. В его куда более обычного расслабленном взгляде не отражалось ни единой мысли, а на носу всё так же держались чудом не слетевшие из-за всех барных приключений очки. Крайне тёплая ладонь с преувеличенной небрежностью едва сжимала подготовленный ключ, открыть которым входную дверь швед так и не успел, опережённый подлетевшим на шум замка Хенриком. Зачем, правда, нужно было до сих пор удерживать этот самый ключ в воздухе, всем своим видом демонстрируя зашкаливающую адекватность способного с ходу узнать нужный ключ и самостоятельно открыть замок.. Если бы старший из братьев не был алкоголиком с приличным стажем, давно бы уже пустил в ход кулаки, заебавшись наблюдать столь дивное зрелище. Бервальд выпил. Нет, не так. Он, разумнейший, адекватнейший и ответственнейший, порядочнейший член достойного общества, нажрался. Просто нажрался, как предпоследняя сволочь. Предпоследняя по той лишь простой причине, что не валялся на полу, щедро заливая прихожую рвотными массами, а всё-таки стоял на ногах. Закон сообщающихся сосудов в действии: стоило только начать жить вместе, как один застремился к лучшему, а другой пошёл на спад. Почему-то Хенрик больше всего на свете сейчас чувствовал оглушительную обиду. Обиду на того, в ком он не сомневался. Нет, конечно же, заниматься попустительством никому не запрещено, но Бервальд — действительно последний человек, от которого такого поступка можно было ожидать. — Ты.. — старший брат запнулся, вернее, оборвал себя на полуслове. Он не имеет вообще никакого права читать Бервальду нотации. Ни единого, даже самого крошечного, оправдания, чтобы вправлять ему мозги и пристыживать за единичную оплошность. Бервальд — поистине святая личность, учитывая то, какое колоссальное количество дерьма он вытерпел от дорогого братца, и как ему помог. И сейчас помогает. Поэтому Хенрику оставалось только заткнуться, засунуть куда подальше свои разбушевавшиеся эмоции негодования и беспокойства, и промолчать, просто отведя единственного оставшегося с ним человека до кровати. Глубокий вдох с закрытыми глазами. Можно ли вообще физически ощущать, как лопаются внутри маленькие чёрные демоны гнева, отступая перед правдой? Надо же, Хансен, совесть ты, оказывается, не пропил. — Иди спать. Нулевая реакция. Он жив вообще? Сдержав ещё один тягостный вздох и в полной мере ощутив себя Бервальдом, который в очередной раз встретился с непросыхающим братишкой, Хенрик взял его за ту руку, что по-прежнему бессмысленно держала ключ, и повёл за собой в комнату. — Раздевайся и ложись. Ты слышишь? Учитывая кое-чьё состояние, этот вопрос был обязателен к озвучиванию. Вместо ответа Хенрик ощутил, как в его затылок с горячим хмельным дыханием уткнулась голова брата. Датчанин замер на месте. Аккуратный нос, чуть длинноватый, но не длиннее, чем у самого Хансена, зарывался в жёсткие и колючие витки непослушной копны волос. Тихо звякнув, ключ приземлился на пол. Пылкие руки медленно обняли за талию со спины, смыкаясь и будто прожигая футболку насквозь. Хенрик закрыл глаза. Ему сейчас самому казалось, что он несусветно пьян, и вдобавок знатно угашен. Этого просто не могло происходить в адекватной и правильной реальности. Почему-то казалось, что если попытаться что-то произнести, то ничего не получится, что просто не сможешь. Или, того хуже, проснёшься. Но Хансен рискнул. — Ширинку застегни. И ремень. Ты с порога спалился. Да. Всё-таки он не удержался. Вот истиная причина всей злости и обиды, негодования и всплеска агрессии. Он до безумия приревновал к реальности человека, который, казалось бы, никогда ни на шаг от него не отступит и всегда, все грёбаные триста шестьдесят пять и даже триста шестьдесят шесть дней в году будет на расстоянии вытянутой руки, максимум — места своей работы. Он с невероятной силой расстроился из-за собственноручно созданой иллюзии вечности Бервальда и бескрайности его следования родственному долгу. Он просто не допускал и единой мысли о том, что его младший брат - точно такой же человек, имеющий полный набор естественных биологических потребностей. В том числе и продолжение рода, то есть банальный секс. И сейчас всё-таки инфантильному Хансену было досадно почти что до слёз. Что можно поделать, если они родились единокровными братьями? Бервальд никогда бы не пошёл на грех инцеста, хоть и не имел отношения ни к одной религии мира. Хенрику оставалось только сублимировать своё однажды проскочившее желание в платонические чувства, в итоге взрастив их до немыслимых габаритов, где они уже самостоятельно сформировались в качестве навящивой идеи и завладели остатками редко светлеющего разума. Ещё более низкий и глубокий, чем обычно, голос Бервальда прозвучал в тишине, не то пугая, не то возвращая в реальность. — Я трахнул коллегу в туалете. Мы пили за его свадьбу. Он сам меня схватил. Стиснув задние зубы, Хенрик ощутил, как обдало горяче-холодной волной челюсть. М, как интересно. Он даже не запнулся ни разу. Само собой, слова звучали не так чётко, как при стандартной дикции шведа, но достаточно ровно. Хоть и было прекрасно заметно, что без некоторого количества градусов не обошлось. Что в произношении, что в этом сомнительном подвиге. — Так ты всё же гей, да? — настолько пытаясь сохранять нейтральный тон, что откровенно выражало интонационную фальшь, уточнил старший из братьев, не открывая глаз, но вопросительно изогнув брови. Со стороны Бервальда, из-за спины, у самого уха послышался не то короткий кашель, не то попытка усмехнуться. — Ты уточняешь факт, как переспавший? — С кем? — Смешно. Забыл? — Я правда тебя не понимаю. — Мгм. Твоя квартира. Тебя бросила Криста. Ты спросил. Засмеялся. Потом мы.. На красном диване. Из IKEA. Я его покупал. Лично. Бервальд окончил свою мысль и вновь уткнулся в затылок брата. Снова повисла тишина. Веки Хенрика разомкнулись. Глаза с синеватым отливом смотрели прямо перед собой. Он никогда не замолкал в ходе разговора на столь продолжительное время. Даже в титанически сложном диалоге с братом Гилберта. Наконец, тишина была нарушена. — У меня никогда не было красного дивана. И Кристы тоже. Вновь тишина. Оказывается, человек может протрезветь за несколько секунд. * * * — За что пьём? — За мою будущую жену! — Отлично! Выпьем же за.. Как её зовут? — Криста! — Skål!