~*~*~*~
В твоих глазах была правда, На твоих губах — лишь смерть. Этой ночью я проясняю для себя Путь, что предо мной лежит. © Let Me Fall
С тех пор, как мы с ребятами убежали от крыс, проходит всего несколько часов, но кажется, что за это краткое время изменилось абсолютно все. Мы сидим на бочках на задворках хижины, подпирая головы руками и думая, что нам делать с этим свалившийся на наши задницы приключением. Насколько все это реально? Мы не представляем. Мы даже не знаем, не находимся ли сами в смертельной опасности, если в воздухе витает зловонное проклятие пандемии. Брат поднимает на меня глаза. — Вот тебе и покопались в древностях, — вздыхает он. — Ладно. Давайте проведем мозговой штурм, — наконец, изрекает Георг, уставший от самокопания. — Когда начались странности? — Сегодня с утра, — отвечаю я. — Когда я провалился в могильник. — Я думаю, это все связано. Ты провалился и тем самым мы потревожили их души. Хотя и дико звучит… — И что нам теперь? Мы не сможем закопать все обратно, ты уж извини. Мы даже то место потеряли! — напоминает Том и снова возвращается к своему занятию по складыванию башенки из камешков; делает он это с таким отрешенным видом, что невольно навевает ассоциации с пациентами в домах скорби. — Да. Значит, нам надо как-то эти души успокоить с этой стороны. Найти, почему они держат нас! — замечает Густав. — Нам надо найти Хаммера. У него самая лучшая голова, — вторит ему Том. — Для начала нам надо слиться с толпой и каким-то образом не выделяться на этой местности. Нам нужна одежда и укрытие. — Твои предложения? — я встреваю в их перепалку. Том выразительно смотрит на дверь ближайшего к нам открытого дома. — Что? Том, нет! Нет, нет, нет, — глаза мои округляются от ужаса, когда я перехватываю его взгляд. — Как современный человек, ты знаешь историю! Смертность среди заболевших составляла выше семидесяти процентов. Чума не лечилась! Она во всем городе, Том. Тут никакой санитарии… Ты знаешь, черт тебя дери, что самым испытанным рецептом является "cito, longe, tarde" — бежать из зараженной местности скорее, как можно дальше и возвращаться как можно позже! — Ну мы-то не средневековые крестьяне. Мы не должны заболеть! — Том неуверенно слезает с бочки. — Пошли, ребят. Разберемся с этой фигней как можно скорее. Мне здесь не по себе, — сказав это, он целенаправленно идет к открытой двери. Поколебавшись, я следую за братом, проследив, чтобы нам на глаза не попался никто из местных; или, как вариант, чтобы мы не попались на глаза им. Каменные ступени ведут нас на порог чьего-то просторного, но мрачного жилища. Нам беспрестанно приходится зажимать носы, чтобы избавиться от смрада. Мы осторожно заглядываем внутрь. Том проходит первым. Воздух пахнет рыбой, какими-то благовониями и сладковатым, тошнотворно-приторным запахом смерти. Такой витает по всему городу и прилипает к коже тяжелой паутиной. Возле очага я вижу три низкие лежанки, большую соломенную корзину, стол и грубо сколоченный трехногий табурет. Нам везет, в доме никого нет. Точнее, нам так кажется. Когда я поворачиваюсь, взгляд мой натыкается на чьи-то округлившиеся глаза, и я машинально отступаю на шаг назад. Том следит за направлением моего взора. Это оказывается девушка. В простеньком сером платье, она сидит в углу, сжавшись в комочек. Лицо ее мокрое от слез и напуганное от вида внезапных гостей, но меня удивляет не это, меня удивляет цвет ее кожи – светло-молочный и матовый, как опал. Глаза незнакомки горят болью и обидой, они словно обжигают, если внимательно вглядываться в них. Тонкие пальцы теребят грубую ткань подола. На секунду в моей груди что-то ухает вниз. Девушка безумно красива… — Фак. Нам не сюда, Билл, — Том хватает меня за рукав и пытается увести, но я не говорю ни слова. Что там, я и двинуться-то толком не могу. Вместо этого я смотрю на незнакомку, а она точно так же смотрит на меня. Дернув меня еще раз, Том понимает, что усилия его бесплотны. — Черт. Да ты издеваешься, что ли? Нашел время! — брат сжимает зубы и продолжает предпринимать попытки. Я отодвигаю его в сторону, легко, как пушинку и иду в дальний угол помещения, присаживаясь на корточки перед девушкой. На вид она едва ли старше меня. Поднимая глаза, она заглядывает мне в лицо, и я чувствую легкий, но приятный холодок на коже. Какое невероятное ощущение… — Привет, — тихо произношу я внезапно отнявшимся языком. — Как тебя зовут? Она сжимается, словно я не говорю, а заношу руку для удара. Во взгляде мелькает недоверие и холодная подозрительность. — Ты умеешь говорить? Меня, — я прикладываю руку к груди, — зовут Билл. — Убирайтесь! Здесь нечего брать, все уже забрала Черная Смерть! — выплевывает незнакомка на языке, который я едва разбираю. Мне удивительно хочется дотронуться до нее и понять, что она реальна, но я пока еще сдерживаю странные позывы. — Мы пришли сюда не затем, чтобы грабить или убивать, нет, — я стараюсь говорить ровным, убедительным голосом. — Мы… заблудились. Потеряли своего друга, который пропал где-то здесь. И если ты поможешь нам, мы сможем тоже помочь тебе… — в поисках подтверждения собственных слов оборачиваюсь на брата, который стоит в дверях, черный как туча. Георг и Густав тоже заходят в дом, видимо, заволновавшись, что нас нет так долго. Том одними губами обкладывает меня матом, досадуя, что он выдвинул идею забраться именно в эту дверь. Голос незнакомки остается все таким же ледяным. — Вы ничем не поможете мне. Я не хочу никого видеть, — с этими словами она утыкается лбом в колени и всхлипывает. Возле нее лежит маленькая тряпичная кукла. Кажется, я начинаю понимать. — Где твоя семья? — сажусь прямо на пол, не обращая внимания на стон недовольства от двери. — Моей семьи… нет… больше нет, — она поднимает на меня заплаканные глаза, и на секунду у меня сжимается сердце. — Родители на прошлой неделе, а вчера… — девушка сжимает в руке куклу и заходится в рыданиях. — Алания… — Твоя дочь? — Моя маленькая сестра. Они забрали ее на Остров Смерти потому, что она кашляла на рынке. Этот чертов торговец поднял шум! — голос девушки заглушают рыдания, она практически сгибается в три погибели на холодном дощатом полу. От упоминания Острова я непроизвольно вздрагиваю. — Тише, — тем не менее перехожу на шепот, ощущая еще один укол жалости и ледяного страха. — Тише. Сам не понимаю зачем, тянусь к незнакомке, забыв о всякой осторожности, и кладу руки ей на плечи. Она напрягается, но не прогоняет меня, а я чувствую, как по моим ладоням бежит легкая дрожь. Осторожно прижимаю темную голову к груди. Девушка неохотно идет в руки, но затем заходится в рыданиях и опирается на меня всем весом. — Я представляю, что ты чувствуешь. Нас с братом воспитывали в детском доме, — зачем-то произношу я. — У меня никого, кроме него. Уж точно нашу жизнь не назовешь райской. Девушка затихает через пару минут. Каким-то образом я понимаю, что шторм стих. Вряд ли она знает, что такое «детский дом»; и все же, ей понятно то, что я имею в виду. — Как тебя зовут? — тихо шепчу ей на ухо. — Эвелин. Как мою маму… — раздается тихий ответ, слышный лишь мне одному. Тому нужно пять минут, чтобы извиниться перед девушкой, вывести меня на порог и там выругать на чем свет стоит. Снаружи я узнаю о себе много нового, но слушаю брата только вполуха, так как в голове невероятно шумит. На моих губах держится запах – трав, чего-то сладкого, табака – тот самый, что источали волосы незнакомки. Не знаю, соображал ли я, подходя к людям близко при угрозе заражения, но Эвелин показалась мне такой разбитой. Ее слова про Остров Смерти пугающе быстро подтвердили наши теории по поводу временной петли. Мое сознание все еще рисует выражение лица девушки, а потом на ум почему-то приходит Дейв, и особенно то, с какой радостью он копал могильник. От этого образа становится не по себе. — Ты меня слушаешь?! — орет брат так, что я невольно выхожу из транса. — Нам надо найти дом, свободный от людей и продезинфицировать все там! — Она не больна, Том, — отзываюсь я на удивление спокойно. — У нас нет времени на то, чтобы заниматься поисками, нам надо скорее выбираться отсюда. Почему бы не договориться с Эвелин? — Конечно, зато у нас всегда есть время на эрекцию, — подначивает брат. — Ты уже и имя ее стрельнул! — Ай, брось. Ничего такого, — машинально касаюсь пальцами того места на запястье, где девушка тронула меня. — Просто ее помощь может нам пригодиться! — Ну разумеется, — Том округляет глаза. — Билл, очнись! Еще несколько минут назад ты сам не хотел идти в дом! Машу на него рукой. Он никогда не забывает о том, что он старший брат, а я действительно вдруг изменил свои намерения. Когда мы возвращаемся в коттедж, я снова подхожу к его хозяйке и быстро объясняю ей, что мы поможем ей со всем, что бы она ни попросила, если она не возражает против нашего присутствия. — Делайте, что хотите, — безразлично кивает она. — Этот дом уже не тот, каким был при маме и папе. Глаза ее при этом равнодушно скользят по стене, и я чувствую себя крайне неудобно. Но какой у нас есть выбор? — Скажи… Видишь ли, наша одежда не совсем… эээ… подходящая. У тебя найдется что-нибудь из того, что здесь у вас носят? — Возьми в той корзине. Там старые вещи отца, — кивает в угол, ни о чем не спрашивая. Мы с Георгом переглядываемся. Нас всех посещает одна и та же мысль: удачная ли эта идея, носить одежду того, кто умер от заражения? Когда вещи прикасаются к моему телу, я моментально начинаю чесаться, мне кажется, что я вот-вот сам слягу в лихорадке. — Ты выглядишь, как пугало, — подливает масла брат. — На себя посмотри, — напряженно бросаю я и дергаю его за дреды. Георг и Густав смотрятся не лучше нашего: из тех комплектов одежды, что нам удалось найти, лишь три не заношены до дыр и потому четвертый приходится составлять из женского платья. Эвелин дергается, но не говорит ни слова, когда Георг обрезает большими ножницами край грубого сарафана, видимо, принадлежащего ее матери. Она только сцепляет руки, а меня принимаются бесконечно мучать угрызения совести.