~*~*~*~
Мы до вечера ищем Дейва, слоняясь по улицам опустевшей деревушки. Густав определяет эту эпоху примерно четырнадцатым веком, прикинув, что именно тогда болезнь свирепствовала на всей территории Европы и выкосила половину ее населения. Зрелище, открывающееся нам, поражает своей новизной и в то же время ужасом и запустением. Неудивительно, что такой уровень санитарии доводит людей до эпидемий. Мы проходим мимо колодца, возле которого отощавшие и бледные тени, совсем не похожие на людей, черпают воду. Вряд ли они догадываются о том, что стоит ее кипятить перед употреблением. Том с отвращением смотрит, как две нечесаные женщины волокут по улице тюк с картошкой. По центральной площади вольготно разгуливают чьи-то куры и свиньи. Нам все еще приходится зажимать носы. Как говорят все учебники, в городах того времени стояла вонь, почти невообразимая для нас, современных жителей, и это утверждение оказывается правдой. Улицы пахнут навозом, гнилым деревом и немытыми людьми. Проходя мимо харчевни мы чуем запах бараньего сала и еды, на улице распространяют запах сырости развешенные простыни, а вдоль тротуара текут испражнения. Какой-то мужчина ведет упирающегося мула; его тело покрыто болячками размером с яблоко. Животное жалобно ревет, словно понимает, что доживает свои последние часы. Город словно гниет изнутри. Мимо нас катит повозка. На ней стоит клетка с людьми – старыми и молодыми, женщинами и мужчинами. Они рыдают и тянут руки, но тут же получают по пальцам хлыстом и потому вынуждены отодвигаться от прутьев. Шестеро чумных докторов в масках с клювами сопровождают смертельный эскорт. Они все сворачивают в направлении каменного укрепления, который Георг определяет, как сердце Острова Смерти. Похоже он прав. Именно туда по мощеным артериям и венам течет пандемия. — Чудовищно. Как же они жили в то время? — удивленно замечает Густав. — Не представляю. Вплоть до восемнадцатого столетия еще не была поставлена преграда разлагающей активности бактерий. Я не знаю, как человечество выстояло против эпидемий, — выдает Том, провожая взглядом кортеж. Смотрю под ноги. Задумываюсь: ведь сотни лет назад по этой дорожке ходили живые люди. А другие люди погибали в казематах, как скот, пока стоящие у управления пытались остановить заражение. И мы сейчас стали частью этой истории… — Знаете? У меня есть чувство, что все исходит оттуда, — смотрю в сторону страшного строения. — Что исходит? — вторит мне Георг. — Да я откуда знаю? Что-то нехорошее, — нервно отвечаю я, продолжая чесаться. — От этого здания тянет какой-то… Темной силой. Кому нужно было так обращаться с людьми? Том и Густав не отвечают мне, и некоторое время смотрят на черную громаду. Готов поспорить, им тоже не по себе при виде нее. — Ты подозреваешь, нам надо туда? — неуверенно спрашивает Том. — Ничего не хочу сказать, но очень может быть. Когда я смотрю на это строение, кажется, что в нем кроется наша тайна. — Как бы мне хотелось, чтобы ты ошибся, Брандлер. — неуютно ежится Георг, выражая нашу общую мысль. — Давайте отложим на потом путешествие в средневековый ад? У нас обостряется проблема почище философии. В этой дыре нам надо найти чего пожрать и при этом не подхватить yersinia pestis. Я киваю. Они подозревают, что я прав. Густав не говорит ни слова, Том отворачивается. Наверняка, мои слова заронили в их души сомнение. А еще всех беспокоит вопрос - куда же подевался чертов Дейв? Мы обходим большую часть улиц - и ни признака тех мест, где он мог бы находиться. Все это время над нами возвышается черное здание Острова, выделяясь черной громадой на фоне темно-синего неба - единственного места, куда мы пока не решаемся сунуть свой нос. — Ребят, а что если Хаммер… попадет туда? — содрогаюсь от собственных слов. — Хрен его знает, что будет, — удрученные, Том и Густав так и стоят посреди площади, погруженные в черные помыслы. — Пойдем к дому. Кажется, опять собирается гроза. Посмотрев на свои командирские часы, я охаю. Время действительно летит, как проклятое. На городок потихоньку начинают опускаться сумерки, нигде не видно ни огонька; город словно вымирает с наступлением мрака. Я бросаю еще один взгляд на стену, отделяющую Остров от остального мира, а затем нахожу мощенную камнем дорожку, которая ведет к дому Эвелин. Надо будет вечером расспросить ее о этом месте.~*~*~*~
Эвелин неохотно снимает с окна четыре плошки и чашки и подает их нам. — Это вся посуда, — она поджимает губы. — А вилку? — брякает Том и тут же затихает под тяжелым взглядом. К счастью, Эвелин больше молчит, чем говорит, и потому игнорирует его идиотский комментарий. — А ты не будешь есть с нами? — вежливо предлагаю я, замечая, что хозяйка дома отходит и усаживается на кровать подальше от нас. — Не голодна. Предельно ясно. Мы вынуждены сесть за наш нехитрый ужин в абсолютном молчании. Перед тем, как усесться, Георг достает первый попавшийся котел, ставит его на огонь и кипятит в нем воду и всю посуду. После этого он осторожно ошпаривает яблоки и найденные в запасах овощи. Мы с друзьями смотрим друг на друга, как будто собираемся играть в русскую рулетку. Эвелин лежит лицом к стене на одной из продавленных коек, но даже оттуда я могу чувствовать ее грусть. Кидаю взгляд на ребят, затем снова на нее. Все же как-то кощунственно вторгаться в чужое горе вот так. Подумав немного, беру яблоко, стараясь держать его за веточку и подсаживаюсь к хозяйке дома. Нам надо как-то начать разговор. — Тебе стоит поесть. Сколько дней ты не ела? — осторожно кладу руку ей на плечо. — Не голодна, — все тот же глухой, отчужденный ответ. — Я понимаю. Но тебе надо поесть, — с легким усилием сжимаю ее платье. Она отмахивается, но я, разумеется, проявляю настойчивость. Девушка садится и раздраженно смотрит в мою сторону. — Чего ты привязался? Оставь меня в покое. — Не думаю, — улыбаюсь ей одним уголком губы. — Как не единственный ребенок в семье, ты можешь меня понять. При упоминании семьи зрачки ее снова темнеют, и я понимаю, что говорю лишнее. Тем не менее, я умудряюсь сунуть ей в руки яблоко. — Послушай, Эвелин, — я провожу пальцами по своим волосам. — На самом деле, у нас к тебе есть вопросы. Несколько. Она подозрительно смотрит на меня, но безмолвно ожидает продолжения. — Как давно у вас началась эпидемия? — я решаю начать издалека. Заслышав такое начало разговора, Густав и Том прекращают хрустеть сырой морковью. — Ты имеешь в виду, когда начали умирать люди? Киваю. — С год назад, когда к нам пришли путники из соседней деревни. Они кашляли, выглядели странно… Их выгнали из родного поселения. Едва они дошли до нас, как тут же умерли мучительной смертью. — И с этого все началось? — понимающе прищуриваюсь. — Да. Потом похожая болезнь вспыхнула на соседней улице. Потом еще через два дома… Вскоре весь поселок охватила хворь, — пояснила Эвелин, все еще хмурясь. Густав разворачивает свой табурет в нашу сторону. — Ясно. Скажи-ка, — я приступаю к второй части плана. — А что такое этот Остров Смерти? Кто им... управляет? Зубы Эвелины показываются в свете единственной свечи и это выглядит отнюдь не как ласковая улыбка. — Здание старого аббатства осквернено теми, кто считает, что они вершат благие дела! Оно построено на костях, и стены его испачканы кровью! Там правят бал хищники, твари, губители людских душ! — Я понимаю, что тебе непросто вспоминать. Почему ты так говоришь о них? — непроизвольно отодвигаюсь от нее подальше. — Все это делают с нами врачи. Те, кто очищает наши улицы от заразы, самые уважаемые люди в городе. Они не дают людям шанса на выживание и бросают их гнить в подземельях в попытке заточить болезнь! Они сами болезнь! — эти слова кажутся настолько резкими, что даже у моего брата округляются глаза. — Все это место, — продолжает Эвелин, — притянуло сюда тьму. Вы уже не выйдете, если попадаете на Остров. И для этого, — она пододвигается ко мне, заставляя шумно сглотнуть, — вам надо всего лишь проявить симптомы болезни! Остальное за вас доделают чумные врачеватели. — Я понимаю, — хриплю я отчего-то севшим голосом. — Они устроили там чумной дом. Но погоди, разве врачи не должны пытаться помочь? Черные глаза девушки в упор глядят на меня. Под их взглядом я чувствую себя едва ли не голым. — Спроси моих маму и папу, как они им помогли, — шипит Эвелин. — На нас наводят ужас даже их костюмы. При виде них мы понимаем, что сама смерть пришла по наши души. Не люди скрываются под их масками – это демоны, сбежавшие из ада. Как вороны, они слетаются лишь туда, где селится мор! Я с трудом моргаю. От ее дыхания и слов у меня в голове путаются все мысли. Удивительно, насколько она подтверждает наши с Густавом страшные догадки. — Эвелин? Пока мой брат не обделался от страха прямо на твоей кровати, — внезапно вторгается в наш диалог голос Тома, и я чувствую, что его вмешательство выводит меня из транса. — Ты хочешь сказать, что они нарочно… эээ… Убивают людей? — Что бы подумал ты, — девушка оборачивается к моему близнецу, — если бы они приходили к тебе в дом каждую неделю, обшаривали тут все углы, вторгались в наши жизни и не давали нам спокойно умереть в своих домах? Если бы они прижигали раны больным раскаленной палкой и не слушали их крики? Если бы нарочно проверяли, сколько живых осталось в каждой семье? — Не знаю, позвал бы полицию? — пожимает плечами Том, поморщившись. За спиной Эвелин я кручу пальцем у виска. — Нас некому спасать, — по-своему понимает она. — Они хотят одного – взять то, что принадлежит нам. После смерти… Нам никто не может помочь. В комнате повисает крайне неприятная тишина. Густав отворачивается в окно, сопоставляя услышанное и факты. На Георге вообще нет лица, она так и застыл, держа в руке свой недоеденный огурец. — Почему ты так уверена в этом? — тихо задаю свой последний вопрос. — Потому что… — она снова кидает на меня взгляд. — Я вижу, как они выносят из домов людей ценные вещи. Дом напротив нашего опустел две недели назад. Зайди туда и посмотри, что в нем осталось! Пальцы девушки начинают теребить висящий на шее амулет, и я машинально скольжу взглядом по ее груди. Шнурок и кувшинчик, наполненный травами – люди носят такие благовония, чтобы отбить болезнь. Где-то я уже видел подобную вещь. Но прежде, чем догадка приходит ко мне, Эвелин берет яблоко и снова отворачивается к стене, больше не произнося ни слова.