Месть Беззвездного

      Вот уже четверть луны как на Грозовое племя обрушились дожди. Пока что мелкие, несмелые. Но в то же время с каждым днём всё громче и сильнее бившие по крышам палатки, а иногда и сопровождавшиеся грозой. Оставшиеся на деревьях листья окончательно пожухли и осыпались на землю.       Один из таких листьев упал прямо перед Грозовой кошкой. Она задумчиво посмотрела на тёмное небо, переступила листок и неуверенно прошла в палатку. За пологом стоял привычный для целительской мрак, звон капели действовал успокаивающе в сочетании с ароматами трав. По шороху в углу воительница догадалась, что там лежит её сестра, потому что никто другой там быть не мог. Она повернулась на звук и спросила:       — Можно войти?       — Конечно, заходи, — послышался голос Пестролистой из противоположного угла. Чёрная кошка вздрогнула от неожиданности, а потом подошла к подстилке сестры и легла подле неё.       — Как ты? — еле слышно прошептала она, обращаясь к больной. Голос Ночи был груб: она отвыкла от общения с сестрой. А после того, как та стала подлизываться, ещё меньше хотела с ней общаться. Да и к чему общение, если Туманная презирает Ночь, а Ночь завидует Туманной. Но навестить свою сестру кошка решилась, чтобы загладить должок перед ней. Она не испытывала к серой воительнице жалости, а, скорее, наоборот: радостно осознавала, что на какое-то время перестанет лицезреть надменную морду кошки. Она не злорадствовала, а ещё раз убеждалась в том, жизнь умеет демонстрировать свои коготки тем, кто играет с ней.       — Нормально, — слабо проговорила Туманная. — Что привело тебя ко мне?       — Я вспомнила, как ты меня навещала, когда я упала с ветки, — призналась Ночь.       Она услышала невнятное ворчание, что-то вроде: «Вспомнила она, надо же». А потом в пещере воцарилась тишина, нарушаемая лишь копошением Пестролистой где-то в глубине пещеры. Она могла всё слышать, но кошкам было нечего скрывать.       — И ещё Синяя Звезда спрашивала, как твоя лапа.       — Что же она сама не зашла? — Серая перевернулась на другой бок, так что Ночь смогла увидеть, как блики играют в сестринских глазах.       — Она же предводительница, у неё дел много... сама знаешь.       Туманная с болью посмотрела на сестру и, словно что-то обдумывая, уставилась на неё, а через пару мгновений произнесла:       — А у тебя? У тебя тоже много дел?       Ночь немного опешила. Какое этой кошке дело до то, чем она занимается? Но она быстро нашлась, что ответить.       — Всё свободное время я провожу с Теньком. — Конечно же, больная должна знать, что у них всё замечательно.       — С Теньком? — эхом отозвалась сестра. Она помолчала с минуту, но и другая кошка не собиралась ничего говорить. — Ты любишь его? Ты правда любишь его так, что готова отдать жизнь за него? Ты любишь его настолько, что не сомневаешься в его преданности и не беспокоишься о последствиях ваших отношений?       Вопрос звучал резко, разрывая в клочья немую тишину, почти усыпившую молодую воительницу. Как непонятно, о каких последствиях говорила собеседница, непонятным и возмутительным было и то, как можно сомневаться в преданности чёрного воителя, но Ночь решила не спрашивать об этом. Она беспокойно посмотрела на Туманную, получив в ответ такой же беспокойный взгляд. Она вдруг увидела в ней заботливую кошку, какой не видела пока ни в ком, кроме матери. Сейчас та, на которую был обращён взгляд тёмно-синих глаз, казалось, хотела лишь помочь, но чем — Ночь не знала.       — Да, — ответила она. Правда, звучало это не так твёрдо и уверенно, как хотелось бы.       — Тогда и я — да, — выдохнула серая воительница, опустив голову к лужице воды, чтобы попить. — Прости меня, если можешь. Это я во всём виновата.       Чёрная кошка присела, не зная, что сказать. Повисла неловкая пауза.       — Я подумаю, — буркнула она. Холод ушел из взглядов обеих кошек, и лишь у Ночи остался осадок — горькая обида на сестру на то, что она не сказала этих слов раньше. За то, что заставила её мучится, искать причину в себе. За то, что воительница возненавидела себя. — Я подумаю.       После этих слов она повернулась к выходу — снаружи уже вовсю бушевала буря: ветер свистел, колыхал плотную завесу из вьюнков и плюща, а дождь образовывал лужи и выбивал почву. Небо стало ещё темнее, ведь наступила ночь. Ночь со злостью дернула кончиком хвоста и изо всех сил рванула ко входу в воинскую палатку, сетуя на непогоду.       Внутри было прохладно, но сухо — ливень ещё не успел пробить крышу палатки, приводя кошачьи убранства в сплошной хаос. Ночь устало легла на свою подстилку, не обращая внимания на соплеменников. Она накрыла хвостом тёмный носик и закрыла глаза, пытаясь расслабиться и успокоить грудную клетку.       «Почему мы с ней поссорились? — спросила у себя чёрная кошка. — Серьёзных причин не было вроде как. Так когда же это произошло?»       Воительница попыталась вспомнить тот эпизод из детства, но всё было напрасно — она не помнила себя оруженосцем, сколько бы ни копалась в своей голове.       «Ну почему я не спросила сразу! — Она почувствовала, как рядом легла Златошейка, и стала засыпать, согреваемая теплом рыжей кошки. — Подумаю об этом завтра. Утро вечера мудренее...»