Цепной Пёс

В небольшом деревянном бараке давно никто не жил. Доски прогнили от времени, и мох застелил собой большую часть стен. А ещё под домом росли грибы — россыпь жемчужных шапочек на тонких извилистых ножках. Взрослые всегда говорили, что их нельзя есть, поэтому дети обожали безжалостно их топтать. Кому они нужны, эти ядовитые, бесполезные «жемчужинки»? И дом кому нужен? Гнильё старое, лишь порождающее легенды. А выдуманные истории о доме пугали. Поговаривали, в нём погиб мальчик. Его убила мать. Проклятое гнильё ещё и смерть притягивает. Не потому ли Мадару тянуло к тому месту? Ему не было и десяти лет, когда он впервые забрёл за густые заросли репейника и сныти, которые для мальчика казались непроходимыми джунглями. За зелёной спутанной стеной Мадара наткнулся на укутанные мхом стены. Дверь и окна покосившегося дома заколочены, но через щели можно было заглянуть внутрь — мёртвая темнота. Присмотревшись к ней, можно заметить, как свет вдыхает в эту пустоту жизнь, через ссохшуюся древесину пробиваясь и с победным величием озаряя покрытые слоем пыли доски на полу. Между ними проросли грибы. Их там не трогали, они в безопасности, потому и рады тому миру, поклоняясь спасительной тьме. — Снова вытоптали! — зло воскликнул Мадара, едва выйдя из травы. Вдавленные в грязь раздробленные шляпки усыпали собой трещину в земле. В этот раз мальчик привёл с собой брата, желая поделиться этим особым местом с ним. Но тот не оценил. — Что за гнилая развалюха? Воняет, как от болота, — скривил мальчик свои пухлые губы, густо усеянные корками на лопающейся коже. — Здесь нормально пахнет, — вкрадчиво ответил Мадара. — Изуна, можешь идти, если тебе не нравится находиться здесь. Я привык играть тут один. — А во что ты играешь? — запрыгал в нетерпении шумный ребёнок и обвёл все вокруг привередливым взором чёрных раскосых глаз. Унылое место. — Наблюдаю. Иногда читаю. — Изуна окончательно разочаровался в нём. — Но мы можем побить всю эту высокую траву палками, если ты захочешь. Может, тогда здесь появится больше света? И они напали на сорняки, хлестая их, ломая, разрывая в клочья. С тем же азартом, с которым другие дети приходят растоптать грибы или ломать гнилые доски. Палка в руках Мадары звонко рассекала воздух, и ошмётки травы вылетали из-под неё зелёными брызгами. — Ты слышишь? — одёрнул Мадару брат. — Воет кто-то. — Это свист от моей палки, — предположил он в ответ и встряхнул взъерошенными короткими волосами, стряхнув с них остатки травы. Из травы послышался сдавленный писк. — Вот. Слышал? — Слышу… Пойду посмотрю. Мадара смело пошёл на звук, а Изуна не рисковал: в траве столько насекомых, а младший Учиха боится их даже сильнее ярости отца. Маленькие жучки сыпались прямо на голову, и тяжело было вытряхнуть их из густых, спутанных чёрных волос. Репейник цеплялся за одежду и колол детскую кожу, пока Мадара не споткнулся носком осенних лёгких ботинок обо что-то мягкое, и тёмный комок вздрогнул. В тени тяжело было разглядеть щенка, но животное, ощутив пинок, попыталось встать на лапы. Мадаре не было жаль его. Он поднял худое, истощённое тело, с рельефом сплетения косточек под тонкой, поражённой залысинами кожей, и вынес его к брату. Тёмные глаза Изуны заблестели от жалости, при виде несчастного. Под изъеденной насекомыми плотью месячного щенка буграми выступали черви. Мадара с интересом нажал на усеянное миазами бедро — наружу из отверстий выскользнули упитанные, почти круглые опарыши. Щенок измученно взвизгнул и дёрнул лапой, а Изуну вырвало от увиденного прямо на угол старого дома. — Перестань, молю, — сквозь тихий стон от тошноты умолял младший брат его остановиться, но Мадара продолжал извлекать извивающихся личинок, чувствуя, как под пальцами твёрдая плоть становится мягкой и опустошённой. — Хватит! — Если их не достать — они сожрут его. Ты этого хочешь? — Нет… Трава за их спинами зашевелилась, и из зелёной завесы вышли два высоких, худощавых мальчика. Изуна испуганно обернулся к ним, пока его брат продолжал очищать тело собаки в угоду своему любопытству, и та выла, дёргаясь. Один из вошедших мальчиков в несколько ловких широких шагов оказался около сидящего спиной Мадары. Учиха не успел среагировать: услышал вскрик брата, свист у уха и ощутил сильный удар по голове. Вот так, делай добрые дела — получишь по голове быстрее, чем закончишь. — Придурки! — выругался Изуна и накинулся с кулаками на напавшего на его брата светловолосого пацана. Трепя друг друга за волосы, мальчики катались по земле, вышибая из своих голов кулаками всю дурь. В разбитых кулаках Изуны белым льдом поблёскивали вырванные клоки волос. — Прекратите, — влез между ними ещё один незваный гость. Был он хоть и до смешного худым, а силы в его руках несоизмеримо много — разнял двух драчунов и встал между ними. Кожа у ребёнка была выразительно смуглой, выделяя его рядом с бледнокожим Изуной и белым-белым, безликим задирой. Волосы тёмные и гладкие, лишённые каких-либо сил, безвольно обрамляющие прямой чёлкой округлое лицо, подчёркивая узкие тёмно-карие глаза. Выглядел он нелепо с этой стрижкой, как Таджима — отец Мадары — называл такие укладки: «под горшок». Но высоко поднятая голова, прямая осанка, смелость — он нёс любой свой недостаток с гордостью, даже эту нелепицу на голове. Так Мадара встретил единственного человека в мире, к кому испытывал хоть какие-то чувства. Учиха не мог описать их одним словом: ненависть, соперничество, любовь или дружба — в этих чувствах было место всему. Впервые увидев его — уже тогда Мадара ощутил трепет в сердце. — Зачем вы мучаете бедное животное? Это низко — обижать слабых… — Так кто его обижает-то? Мы нашли его в траве плачущего, — Изуна не говорил — фыркал под нос разбитыми в кровь губами, уже начинающими припухать. Мадара вышел из ступора и поднялся с земли. Щека горела от сильного удара. Завтра непременно будет синяк. — Да? — Горшкоголовый стыдливо улыбнулся и ткнул локтём брата, зажимающего кровоточащий нос. — Тогда, простите. Глупо получилось. Я — Хаширама, а это мой брат — Тобирама. Живём в конце улицы у холма. Слышали легенду о доме? Говорят, тут обитают призраки! — В тёмных глазах заблестел интерес. — Но пока из призраков только мы, — недовольно пробурчал Мадара и сел около щенка, продолжив избавлять его от личинок. — Вы живёте у холма? У самого-самого подножия? — Изуна внимательней присмотрелся к мальчикам. Ему тяжело было в это поверить. — Да. — Но там ведь живут одни бедняки! — Отец часто рассказывал о том месте, считая, что его сыновьям нечего в том месте делать, да и гулять среди беспризорной шпаны им опасно. Изуна представлял их иначе: полуголодными, агрессивными оборванцами. Хотя, Тобирама действительно походил на них. — Какая разница? Зато там прохладно и снега выпадает больше всего зимой — постоянно с братьями катаемся с горок, — без обиды восхищался Хаширама своим домом. А что есть у Учиха? Ухоженная трава — искусственная, как и отношения внутри семьи. На ней не приживается снег. — Я — Учиха Мадара, и мне уже надоело слушать ваш трёп. — Учиха? — Тобирама нахмурился. — Да. Мы тоже братья. Я — Изуна. Живём всего через два дома отсюда вверх по улице. Тобирама наклонился к брату и прошептал ему что-то, но Хаширама не обратил внимания на его слова. Общение с ним всегда было лёгким и многословным. Сенджу говорил о многом, но о главном, о чём обычно разговаривают взрослые, — никогда. Хаширама избегал неприятных тем. Когда Мадара, желая вывести его из себя, смело сталкивал друга с суровой реальностью, Сенджу всегда находил, что ответить, поставив точку в споре. — Наши отцы — оба военные, — однажды он сам признался в этом, чтобы отогнать от себя плохие мысли. Мальчики так долго выхаживали этого щенка — Хаширама настойчиво просил не убивать бедолагу, которого Мадара и Тобирама с первых дней считали нежильцом. Он единственный верил в него, а тот умер. Долго и мучительно покидал этот мир, с облегчённым стоном в итоге испустив дух. Для Мадары это была первая смерть. Не россыпь втоптанных в землю «жемчужинок», не медленное увядание всеми брошенного, загнивающего дома. Смерть, как конец живого, дарующего избавление от страданий. За смертью нет ничего, только холодное тело, которое после засыпят землёй. Эта оболочка теперь пуста. — Да. Наши отцы — солдаты, только мы живём всего в двух домах отсюда, где всегда солнечно и дороги здесь хорошие, а вы — там, внизу, в тупике, где всегда тень и единственная радость для таких же нищих, как вы, — снег. Так грубо Мадара и ответил, присыпав ещё землёй свежую могилу. Убили бы сразу — было бы меньше боли. — Можно быть честным человеком, но в тени, как мой отец. А можно любоваться солнцем и купаться в роскоши, но разве есть смысл в этих деньгах на лжи? — Хаширама сделал паузу, но Мадара ничего не ответил. — Я буду надеяться, что мы не повторим их судьбу, Мадара. Разве мы и наши братья виноваты, что наши семьи выбрали такой путь? Вырастем — станем с тобой честными людьми и поклянёмся помогать людям. Давай, клянись со мной! — с улыбкой повис Хаширама на плечах друга. — Что за идиотские идеалы? — Клянись: я буду хорошим мальчиком и обещаю не обманывать людей. — Слезь с меня, придурок Сенджу! Хаширама до боли трепал голову Мадары, взъерошивая и без того непослушные волосы. Странно: тот, кто больше всех кричал о жалости к собаке, забыл о ней быстрее тех, кто хотел её прикончить. — Ладно, — раздражённо фыркнул Мадара сквозь улыбку и скрутил руки друга, чтобы он отпустил его, наконец. — Я клянусь… — Хаширама! — неприятный слуху Учиха голос Тобирамы прервал клятву, и Хаширама подбежал к только что появившемуся брату. Он больше не вернулся к Мадаре. Скрылся за травой и шуршанием травы растворился по ветру, а Учиха остался один, будто призрак. Мадара ждал его. Не хватало в этой тишине раздражающего трёпа этого Сенджу. Как можно вот так бросить и уйти, и даже не сказать: «до завтра» — как обещание встретиться вновь? Уже стемнело, и в вечерней тишине гамом дребезжал поток электричества по проводам. Учиха вскочил с земли и побежал прочь, морщась от хлёстких ударов колючей травы о лицо. Он бежал вниз по улице, где фонари становились тусклее, спускался так быстро к подножию холма, почти спотыкаясь о разбитую у обочины дорогу, уродуя не так давно купленные ботинки, пока не забежал в пугающий своей неизвестностью район. У дома Сенджу было столпотворение. И старый, но высокий дом отличался от бараков, настроенных так густо и близко друг к другу, как в пчелином улье. Мадара знал, что Сенджу — не бедняки, как любил о них говорить Изуна, но и жить в другом месте не желали, ведь здесь выросло не одно поколение. Мальчик попытался протолкнуться, хотя бы глазком глянуть, что так взволновало его друга. Узнать бы сейчас, раз уж он пришёл сюда, но пройти никак. Мужчины выталкивали ребёнка, кричали, прогоняли к другим детям, которым не позволено знать. Тогда Мадара забежал за другой дом, перелез через забор, запрыгнул на совсем низкую покатую крышу, быстро пробежал по выступу у её края, перепрыгнув на соседний дом, едва не оступившись. Пальцами вцепился, содрав ногти до крови, счесал колени о грубые стены, перелез. Перепрыгнул вновь, быстро пробегая по хрустящей под ногами черепице, пока не оказался на крыше дома Сенджу. Переборщил чуток, заглянул во внутренний двор и увидел. Увидел то, чего дети в его возрасте не должны видеть — их от этого оберегают, жалеют. Буцума же выставил своих сыновей у тела брата, лежащего на выстеленной на земле белой ткани. Светлые волосы пропитаны уже потемневшей кровью. Руки и ноги переломаны, как у выброшенной марионетки. Ещё совсем ребёнок — Мадара был старше его года на три; Хаширама рассказывал о Кавараме — их младшем брате. Зимой ему бы исполнилось восемь… Лица не разглядеть под месивом из рваных ран и кровавых синяков, стёрших детские невинные черты. Мадара сник под плач самого младшего Сенджу. Таких трагедий не происходит на вершине улицы. Хаширама не плакал. Взгляд его был мутным и пустым, а Тобирама стоял так близко, чуть позади, будто поддерживая брата плечом. Они напоминали бездушные статуи, вынужденные познать боль так рано, так близко. От мёртвого тела родного человека холодом веет сильнее, пробирая до самой души. Учиха застал друга у ворот. Хаширама вскинул взгляд на спускающегося с крыши всего грязного Мадару и испуганно огляделся. Потянув его за собой, Сенджу завёл мальчика в густую тень персикового дерева, скрыв незваного гостя от посторонних глаз. Неожиданно, Хаширама улыбнулся. — Откуда ты здесь? Мальчик хотел обнять Мадару, но лишь сжал его плечи своими нелепо большими ладонями. — Ты ушёл и ничего не сказал. Устал ждать, знаешь ли… — Значит, ты видел? — Лицо мальчика стало мертвецки бледным и испуганным. Мадара от испуга вцепился в рукава его лёгкого свитера и немного потряс. — Я видел. Такое иногда происходит. Тебе нечего стыдиться… — Я не стыжусь. — Хаширама опустил свой взгляд, пытаясь проглотить нарастающий ком в горле. — Мадара, всё-таки жить во тьме — это ужасно, — не сдержал он слёз и сжался, опускаясь к земле на подрагивающих ногах. Мадара пытался его удержать, но разве Сенджу хотел сейчас зависеть от силы чужих рук? — Я с тобой, Хаширама, — прошептал Учиха и сел напротив, обхватив ладонями его голову. Волосы Сенджу действительно мягкие, выскальзывают из рук. Уткнувшись лбом в его, не сильно, но ощутимо болезненно, Мадара вновь встряхнул друга. — У каждого своё место. И быть в тени не подходит моему другу. Возвращаясь домой, Мадара бежал со всех ног по грязной улице. После увиденного уже не страшно, но отчего-то мерзко, до ощущения иголок у горла. Он бежал, бежал и бежал, задыхаясь и со свистом втягивая воздух в сжатую глотку. Прежде, чем войти в родной дом, Учиха устало побрёл уже протоптанной сквозь густую траву тропой и выломал прогнившую дверь, сорвав её с ржавых петель. Больше мальчики не ходили в тот дом, пока его окончательно не сровняли с землёй, стерев из памяти и маленькую могилу. Говорят, что в том доме мать убила своего ребёнка, и теперь его призрак бродит по ночам. В этом уверяли другие мальчишки с соседней улицы, однажды ночью решив проверить глупые слухи. Из дома доносились шаги, и смельчаки разбежались врассыпную, не рискнув заглянуть в окна в темноте. А утром они обнаружили в старом доме следы этого мальчика, оставленные на толстенном слое пыли, и вытоптанные, с яростью раздавленные, размазанные его ногами грибы, когда-то росшие между половых досок. — А теперь, будь добр, выдави из себя улыбку для самого лучшего снимка в мире! — Хаширама вис на выряженном в парадную военную форму Учиха. Прошло уже много лет, когда они были беззащитными, слабыми детьми. Хаширама стал мужественней — вымахал выше Мадары, но остался таким же идиотом. Мадара устало вздохнул и растянул пухлые губы в лёгкой улыбке. Тобирама скорчил такую недовольную физиономию, что улыбаться, глядя в объектив его фотокамеры, тошно, но скоро он уедет так далеко, что улыбка — единственное, что останется для Хаширамы, не считая крепкой многолетней дружбы. На душе у Учиха тяжело, но не из-за предстоящего расставания. Волосы неприятно дёрнуло. Учиха так резко обернулся, что выдернул прядь своих длинных волос, зажатую между носом и вытянутой вперёд верхней губой Хаширамы. Тобирама вовремя успел сделать фото. Мерзкие Сенджу. Мадара от души стукнул друга в плечо. — Хватит вам. Не хватало ещё подраться перед поездом, — втиснулась между ними Мито. Мадара не любил её: женщина не испытывала страха, влезая в его личное пространство, когда это позволялось лишь её мужу и то в разумных пределах. Мито не знала этих пределов, стараясь заменить Сенджу его друга. Но рыжеволосая красавица любила этого болвана, и того было достаточно. — Ещё! Ещё пару снимков! — словно капризный ребёнок, требовал Хаширама, принимая всё более изощрённые позы, гримасничая. Мадара нехотя поддался ему, подыграв, но Учиха быстро наскучило такое жеманство. — Я пошёл. Позоришь меня перед моими солдатами. Когда Мадара замолкал, то слышал ядовитые смешки за спиной. — Если я не сдержу своих сильных чувств и обниму тебя, ты будешь не против? — с улыбкой спросил Хаширама, раскинув в стороны свои длинные руки. — Нет. Держись от меня на почтительном расстоянии. Хаширама не послушал. Сгрёб напряжённого военного офицера, смял его идеально выглаженный китель, вцепившись пальцами в только начинающие привычно отрастать густые, жёсткие волосы, жадно прижался к нему, что даже Мито почувствовала себя неуютно рядом с ними — лишней в этот момент. — Помни, что ты всегда мечтал быть честным солдатом. На войне нет добра и зла, но это не значит, что ты обязан сойти с выбранной дороги. Грустная улыбка не к лицу Сенджу — она старит его. Карие глаза выглядели измученными усталостью и отсутствием сна. Таким Мадара его запомнил навсегда. «Мы считали себя солдатами чести, лгали и оправдывали благой целью каждое своё убийство. Этот мир — продан, Хаширама. Выкуплен мразями ещё до нас, а наша задача «очищать» их путь к полной власти. Знаешь, чем занимаются те, кого мы вынуждены защищать? Слышал, что их считают героями, жертвующими собой ради науки. Эти «гении» не видят разницы между слабыми и сильными, перемалывая через свою мясорубку научных опытов женщин и детей наравне со взрослыми мужчинами. Мы слышим их крики. Видим искажённые ужасом лица и изуродованные тела. Поначалу жалость застилала глаза, теперь всё иначе — чувства атрофированы. Каждый из моих ребят медленно сходит с ума, но каждый — по-своему. У меня больше не осталось идеалов. Этот мир спасёт только власть правильного человека. Тебе ли не знать, господин полицейский». Поставив точку, Мадара направил фонарь точно на белый лист бумаги с ровными строками письма, чтобы прочесть своё откровение в ночной мгле. Свет от костра слишком тусклый для письма, пришлось держать фонарик в зубах. — Кому пишешь? Даме сердца? — со свистом прошипел Орочимару, сев рядом. Мадара тяжело вздохнул, и под грудной клеткой снова стянуло узлом тугой боли. — Не твоего змеиного ума дело. — Ты слышал? Хиаши собирается увольняться. Говорит, жениться удумал. Мадара глянул в сторону Хьюга, дружески болтающего с Какузу. Прокашливаясь, захлебнувшись грудной болью, Учиха свернул листок и затолкал его в конверт. — Тебе всё равно? Нас бросают. Будет тяжело осуществить наш план без опытного снайпера. — Он не уйдёт, пока я не дам своё согласие. Вот увидишь. Здесь все делают то, что я им прикажу. — Эй, Учиха! — окликнул его Хизаши. Орочимару мрачно прошипел проклятья и вернулся в свой лежак. — Чего тебе? — Давай спарринг. Грубый рукопашный бой и мой стиль «мягкой ладони», — предложил мужчина и встал в стойку, вытянув перед собой распахнутую узкую ладонь с длинными, изящными пальцами. — Воздержусь, — подавив приступ кашля, покачал головой Мадара. — Чтобы ты снова расплакался и молил о пощаде? — Ха-ха-ха, смешно, высокомерный Учиха! Обстановка немного разрядилась искренним тихим смехом. В такие минуты было тихо. Но никто уже не мог спать, не очнувшись от кошмара или звука разорвавшегося поблизости снаряда.

***

Отчаянный женский вскрик ворвался в сознание, как лязг разбившегося стекла под ударом взрывной волны. Она кричала, теряя голос под давлением собственного крика, а тело женщины было разорванным, разлетевшимся на части. Видны все её внутренности, измотанные едва уцелевшими кишками. Кричит, как зверь, ревёт не от боли — от отчаяния. В дрожащих, непослушных руках сжимает мёртвую грудную девочку. Потому и кричит, захлёбываясь кровью. Ей больно. — Заткнись, — сдавленно прохрипел Мадара. Даже тлеющей искры жалости не чувствует, но желает, чтобы этот громкий голос умолк. — Заткнись! Мадара вскинул голову, выхватил из ящика револьвер и несколько раз выстрелил в пустоту. Крик умолк. Взрывов нет. Есть только он, дрожащий под натиском очередной сильной галлюцинации, его кабинет и несколько дыр в стене напротив. Лицо мужчины было мокрым от пота; Учиха откинул револьвер на стол и вытер ладонями лицо, унимая дрожь. Переход от воспоминаний к реальности всегда болезненный. Иногда отголоски прошлого настигали Мадару так внезапно, что лишь тренированная годами выдержка спасала ситуацию. Чёртова побочка… В кабинет вошли двое солдат, поспешивших на звук выстрела. Очередная изуродованная пулями стена. — Всё в порядке. Валите отсюда. Хината сжалась под холодным обезумевшим взглядом. Мадара и забыл, что теперь не один. У него же теперь есть милое домашнее животное. Сидит тихонько в своей собачьей клетке и молчит. Боится даже взгляд поднять на него. Будто услышав это, Хината подняла голову и уставилась прямо на него, пытаясь скрыть свою воспалённую, покрытую виднеющимися венами грудь остатками пижамной майки. На бледном лице уже проступили красками кровоподтёки. На шее в зажившие шрамы тенью отпечатались следы удушения. Хината, конечно, подрагивает, сидя голой задницей на ничем не прикрытом металлическом поддоне, но взгляд у неё открытый, чересчур спокойный, выжидающий. Так на него смотрел он — Хиаши, не спешивший подчиняться приказу. Верный, но своенравный, слишком правильный для их работы Хиаши. Ему бы малость покорности, как у его брата, — и идеальный боец. — Что смотришь? — спросил Мадара у неё. Хината молча увела взгляд и отвернулась, скрыв лицо за уже грязными волосами. — Есть хочешь? На краю стола стояла тарелка с закусками, едва не скинутая мужчиной в порыве паники. Мадара подтянул её к себе, взял двумя пальцами зажаренный до хрустящей корочки хлеб, щедро смазанный сыром фетаки и украшенный оливкой, да швырнул её в сторону клетки. По полу рассыпался в мелкую крошку сыр, а оливка покатилась к ногам Хинаты. — Поешь. Хината брезгливо сморщилась, глянув на брошенную еду, и снова отвернулась. В животе предательски заурчало. — Ну и ладно. Так даже интересней. Люблю Хьюг за их гордость. — Мадара закинул закуску в рот и с тихим стоном захрустел. — Зря отказываешься. На удивление очень вкусно. — Учиха, сэр, — после стука вошёл Госо. — Стучаться научился, а ждать ответа — нет. — Прошу прощения. Мистер Дарга и господин Бранд желают встретиться с вами. Говорят, нужно решить проблему с поставками на север. У них есть связи… — Знаю я, что им нужно, похотливые уёбки, — хмуро прервал его Мадара, пробубнив своё недовольство. — Что, простите? — Я уже давно решил проблему с поставками. Связей у меня больше… Если они желают навестить старого приятеля, то я рад их видеть. Отдай приказ подготовить красную комнату. Я буду готов принять их через час, — Мадара замешкал, — нет, два. И позови ко мне Таюю. У неё много работы сегодня. Госо недобро ухмыльнулся, глянув Хьюга в спину. — Так точно. — У тебя сегодня важный выход в свет, Хьюга. Поздравляю. — Спасибо. Я тут посижу. — Думаешь, в собачьей клетке ты в безопасности? Не стесняйся. Будет весело. На местное зверьё посмотришь. — Нет. Я думаю, что мой нынешний внешний вид, — Хината обернулась, чеканя слова, — не подходит столь властной, ублюдской фигуре, как вы. Мадара подпёр ладонью голову, жуя свой перекус. Его правый глаз пару раз нервно дёрнулся, но губы растянулись в вялой улыбке. — Это лучший комплимент от голой женщины из тех, что мне доводилось слышать. Хината шутки не оценила: шикнула себе под нос, подтянув к груди замёрзшие и уставшие от неудобного положения ноги. Спину не выпрямишь в этой клетке, голова тут же бьётся о стальные прутья. Не вытянуть руки и ноги, ни лечь. Только если поджать к себе колени и уложиться на грудь, как уставшая собака, но ничем не прикрытое сплетение металла болезненно вдавливается в суставы и кости. Из открытого окна доносился гул совершающего посадку самолёта. Хината зажмурилась от громкого звука, а мужчина никак не отреагировал, почитывая свежий выпуск газеты. Что больше удивило Хьюга — это был японский выпуск. В самом конце были сноски о здоровье — их Мадара тоже не обделил вниманием, почитывая советы со сдавленным смешком. Если не брать в расчёт близко расположенный маленький аэропорт, то место действительно тихое. Ночью Хината слышала плач, доносившийся из леса, — шакалы выли, и совы, бывает, пролетали так близко к окнам, что будили своими громкими хлопками крыльев. А сейчас было тихо настолько, что шелест газетных страниц слишком остро резал слух, как и хруст жареного хлеба на зубах мужчины. Отложив японский выпуск на край стола, где уже была выстроена гора прочитанных новостей, Мадара взял в руки следующую газету на этот раз местных новостей. — Вот обсосы, — тихо ругался он, читая новости с главной страницы. Закинув ноги в ухоженных ботинках на стол, Учиха откинулся на спинку высокого кожаного кресла. — Какого чёрта, Мадара? У меня сегодня выходной, — без страха распахнула перед собой дверь высокая рыжеволосая девица. Одетая в мужской не приталенный, серый костюм, женщина нервно стучала сигаретной пачкой о своё бедро. Судя по резкому запаху табачного дыма, она только что выкурила не одну сигарету из этой пачки. Ощутив этот запах, Учиха сморщил нос. — Бери пример с Госо. Тот хотя бы стучать научился. Твои выходные устанавливаются мною. Сегодня экстренный случай, Таюя. — И где? — Таюя вскинула руками. — Я что-то не заметила по дороге пожара. — Приведи в порядок эту девочку. Таюя только сейчас заметила сгорбленную женщину около стола. В большой, но узкой клетке для служебных псов, раздета — что-то новенькое даже для Учиха. Обычно он не интересуется новыми девочками. Может однажды выбрать одну для услады, но крайне редко. А тут сидит по его правую ногу, живая, «экстренным случаем» зовётся. Женщина спрятала сигаретную пачку в нагрудный карман и подошла к клетке, критично разглядывая их новую «гостью». Тело густо усыпано ссадинами и кровоподтёками; личико милое, довольно симпатичное, но эти синяки его не красят настолько, что оно уже припухло. Странные у этого старика вкусы — в их «штате» найдутся девушки куда красивее этой серости. Хината тоже обратила внимание на незнакомку, с интересом рассматривающую её. Волосы тускло-рыжие, отдающие скорей оттенком ржавчины, тоненькие, недлинные, как раз такой длины, чтобы доставать своими ровными линиями до плеч, освежая безликий костюм. Глаза по-детски большие, карие — не к тому ли она их так умело подводит, визуально сужая, чтобы придать строгости взгляду? Как и тонким, прокрашенным кремовой помадой ржавого оттенка губам. Высокомерие и недовольство во всём, даже во вздёрнутом остром кончике носа и надменной мимике. Хината судорожно сглотнула. Оказывается, Мадара в этом месте не единственный ублюдок. — И сколько у меня времени на это чучело? — Два часа, — ответил Мадара, не отрываясь от чтения. Таюя звонко присвистнула. — Ну, хорошо. Помою её, да приодену. От этого не станет она симпатичнее. — А мне королева красоты не нужна. Одень её поскромнее, а не так, как ты любишь… Чтобы ни одного волоска на теле. Синяки на шее и теле можешь не маскировать, но лицо приведи в порядок. И без фанатизма! — Мадара сжал кулак до хруста. — Жутко раздражает, когда весь этот дикий макияж течёт по лицу. — Идём! — скомандовала Таюя и открыла дверь клетки. Хината растеряно подалась вперёд. — Живо! — Она тебя не понимает, — снова улыбнулся Мадара. Женщина попыталась указать жестом, но Хьюга не покинула клетку. — Иди за ней, Хьюга. И слушай Таюю. Она не так терпелива, как я, и любит ломать кости. Послушав его совета, Хината выползла из тесной клетки и встала на дрожащие ноги, пытаясь прикрыться даже перед женщиной. Таюя грубо отдёрнула руки Хинаты и оглядела её тело, с силой сжав твёрдую, горячую грудь. Хината коротко взвизгнула от боли и стыда, зажмурившись. — Кормящая?! — выкрикнула Таюя прямо в лицо Хьюга, нагнувшись. — Она спрашивает: ты кормящая? — не менее изумлённо перевёл ей Мадара. Его руки с громким шлепком опустились на стол. Хината стыдливо опустила голову, избегая зрительного контакта с Учиха. Коротко кинув, она, запинаясь, ответила: — Да… — Пошла, Корова Дойная, — погнала Таюя женщину, толкая в спину. — Сейчас на тебе отыграюсь за испорченный выходной… — Стоять, — отойдя от шока, окликнул женщин Учиха. Под недоумевающий взгляд Таюи, он снял с себя дорогой пиджак и протянул его Хинате. — Прикрой свой оголённый зад, иначе и полпути не пройдёшь. Он наслаждался. Любовался, как Хьюга ершится, накидывая на плечи большой пиджак. Переступает через себя, мучаясь и презирая собственную слабость, всовывая руки в рукава. По её коже поползли мелкие мурашки, от этого горького мускусного запаха другого мужчины. От другого Учиха исходил аромат в точности похожий на этот, до той же глубокой горечи, но именно от Мадары — тошно. — Теперь ваша честь ненадолго под защитой, — с сарказмом выдохнул мужчина и хмыкнул уголками губ, оборачиваясь к ней спиной. Хината скривилась, накапливая внутри ненависть, чтобы выплеснуть её всю вместе с колкостью, но Таюя и слова сказать не позволила. — Живее иди! — толкнула женщина Хьюга, что та едва не оступилась. — Смеешь тут ещё рот открывать. Оставшись один, Мадара молча смотрел на закрытую дверь, задумчиво потирая скулы. Припухшие от возраста веки чуть прикрылись, погрузив усталый взгляд в полную темноту. У зрачков алыми искрами отразился свет от окна. Внезапно его лицо стало привычно расслабленным, и Учиха запер дверь, пританцовывая направившись к шкафам за своей спиной. Расстёгивая рубашку, Мадара стукнул клетку ногой и обнажил изуродованную грубыми шрамами сильную грудь. Длинный коридор был заполнен тишиной. Почти все двери открыты — внутри комнат темно, что разглядеть что-то невозможно. Мёртвые, бездыханные комнаты, аж мурашки по коже. Из одной вышел Госо, выстукивая своими тяжёлыми ботинками по лакированной паркетной доске. Остановившись, мужчина обернулся и улыбнулся неприятной, размашистой улыбкой. На круглых щеках образовались глубокие ямочки, издалека больше напоминавшие шрамы. — Креветочка моя. — Ебальник свой завали, солдафон, и пропусти. Времени любезничать совершено нет, — воскликнула Таюя. — Что за срочное поручение? — будто вынюхивая, нагнулся Госо и столкнулся взглядом с парой серых, почти безликих глаз. — Опять она. — Мадара приказал привести её в порядок. Дел там много, — хотела показать Таюя и потянулась к краю пиджака, прикрывавшего бёдра. Звонкий шлепок по ладони остановил её. Хината оттянула вниз ткань до хруста швов, пытаясь скрыться от этого мужика. Исчезнуть бы прямо сейчас. — Могу помочь. Я знаю, как с этой девкой обращаться, чтобы она слушалась. Даже японский эта тварь не сразу понимает. Слушая эту уродливую речь, больше похожую на склоку птиц, Хьюга заглянула в щель приоткрытой двери. Представ перед тишиной, на полу сидели девушки. Некоторые из них спали, по-кошачьи свернувшись на ворохе одеял у стены. Одна из девочек обернулась на голоса, громко раздававшиеся за дверью. Её лицо повернулось, и Хината вздрогнула от громкого хлопка, когда Госо захлопнул ладонью дверь. Хьюга не успела заметить изуродованные шрамами щёку и висок ещё совсем молоденькой девушки. — Не лезь, куда не просят, — зло прошипел Госо и поволок Хьюга за собой. Душевые находились в отдельной пристройке. В маленьком прямоугольном здании, скрытом от глаз за главным фасадом, было всего три помещения. Света в них было мало, но при необходимости в высоких стальных шкафах хранилось множество ламп и подвесных фонарей. На неровных стенах тёмная краска полопалась и изошла трещинами так глубоко, что новый, выкрашенный не так давно слой не смог скрыть убогость рассыпающейся стены. В душевой — самом большом помещении в пристройке — кафель уже приобрёл серо-коричневый оттенок. Швы изъедены плесенью, а душевые стойки ржавые, некоторые вырваны из стены, оставив после себя поплывшие ржавчиной следы на сохранившей почти белый цвет плитке. Запах в душевой напоминал зловоние затхлой воды. — Раздевайся и встань у стены, — скомандовал Госо, протянув руку к пиджаку. Хьюга отпрянула и уткнулась в тёплую ткань, спасаясь от холода, тянущего с открытых маленьких окон под потолком. Хината вынуждена была признать, что запах Мадары не самый тошнотворный в этом захолустье. — Тупая, как пробка, — скривив свои губы, произнесла Таюя и сняла свой пиджак, аккуратно повесив его на вешалку у двери. Госо безжалостно рванул пиджак своего начальника и затолкал глупую девицу под душ, почти вдавив худое тело в холодную стену. Вентиль со скрипом прокрутился под длинными, очень тонкими пальцами Таюи; из душа глухо донеслись харкающие звуки, и на голову Хинаты обрушился холодный поток воды. Хьюга до скрежета стиснула зубы и задрожала. По синякам холод распространялся особенно болезненно. Таюя поспешила перекрыть холодную воду, оставив включённой лишь горячую, только душ всё равно оставался едва тёплым. Хинату терзали: дёргали за волосы, грубо взбивая в них шампунь в пену, тёрли до покраснения кожу, особенно босые ноги, которыми она совсем недавно ходила по земле, и грязь впечаталась в стопы. Трогали её тело, игнорируя мольбу остановиться и доверить ей самой мытьё, но Таюя не отвечала. Страшнее стало, когда женщина отошла, оставив Хинату наедине с Госо. Она старалась не смотреть в его сторону, укутываясь в тёплое полотенце. Мужчина выжидающе глянул на наручные часы — осталось чуть больше часа. — Держи её, — предупредила Таюя, появившись в дверях с потёртым от времени саквояжем. Хьюга, как почувствовав её намерения, попыталась убежать, выворачиваясь, выкручивая свои руки из мужской хватки, растирающую кожу докрасна, до жгучей боли. Ей снова было холодно, лёжа на полу. Госо сел на колени, смочив штанины о ещё мокрый пол, и прижал голову строптивицы к своему твёрдому животу, скрестив худые, побитые руки и удерживая их. Таюя не без брезгливости присела напротив её сомкнутых до дрожи ног и закопошилась в сумке. Её неприятно холодные пальцы случайно коснулись бёдер Хинаты, подняв края полотенца, и Хината затрепыхалась. — Не смотри! — попросила она мужчину. — Я уже столько здесь пересмотрел, что вид твоей голой промежности не вызовет ничего, кроме раздражения. Ты сама по себе сплошное раздражение. Хоть осознаёшь, каких хороших ребят перебила? — Хороши мужики, что толпой на женщин нападают. Что… — Хината вытянула шею, чтобы разглядеть действия Таюи. Смочив волосы внизу живота Хьюга чем-то тёплым, очень тягучим, рыжеволосая женщина разгладила воск по всей поверхности, и едва жгучее тепло стало распространяться по чувствительной коже. — Что она делает? — Зубы сожми, — посоветовал Госо. Таюя резко рванула на себя застывший островок воска, и душевая заполнилась пронзительным эхом высокого женского крика. И так ещё и ещё, с продыхом в минуту для Хинаты. Под конец слёзы тонкой плёнкой затянули глаза. Внизу, на покрасневшей, припухшей коже редкими гранатовыми ягодами выступила кровь, выталкиваемая наружу потоком расплавленного свинца, застывающего, утяжеляющего её тело. Хината уже не противилась, когда Таюя массировала окаменевшую грудь, выдавливая всё собравшееся в них молоко, опустошая их. Это было больно, будто под кожей разливается магма, а руки женщины были хоть и изящно тонкими, но сжимали сильнее любого крепкого мужчины. Долгое расчёсывание спутанных волос в другой комнате перед зеркалом казалось Хинате концом её мучений. Таюя пыталась протереть зеркало, но лишь размазывала тягучую плёнку и потому быстро сдалась. Несколько зеркал, твёрдые стулья с выбитыми спинками. Одно неверное движение — и вдоль позвоночника оцарапано ржавым стержнем почти до крови. Мадара — богат, говорите? Хината со своим скромным достатком штатного воспитателя могла содержать себя роскошней, чем богатей Учиха. Или он только на никчёмных человечишках так экономит? Жадным людям не добиться такой безграничной верности от своих людей. — Какие красивые волосы… — Таюя расчёсывала её длинные прямые пряди, небрежно дёргая, будто случайно. — Так и хочется обрезать их нахрен. Смотри. Вместо тонкой расчёски в её руках оказались ножницы. Хината вздрогнула и напряжённо вытянула шею, боясь, что её кожу сейчас надсекут, и она истечёт кровью раньше, чем снова оцарапает спину о гвоздь. Сталь с характерным скрипучим звуком разомкнула свои острые грани у самого уха Хьюга. Ещё движение — они сомкнутся, рассекая гладкие волосы, нещадно укорачивая их до уровня линии подбородка. — Так было бы лучше, — признала Таюя, заглядывая в отражение. Мадара может не простить такой самодеятельности. — Всех девочек ровняешь под себя? — хмыкнул Госо, подойдя ближе и нависнув над женщинами. — Ей не стать и на толику красивее, чем ты, моя Креветочка… Таюя скукожилась. Хината готова была поклясться, что слышала скрип её зубов. Один поворот — острая сталь у горла крепкого мужчины, а в глазах Госо нет и тени страха. Мужчину забавляет эта игра с огнём. — Не смей подходить ко мне так близко, иначе я воткну их в твою глотку так глубоко, сколько позволит мне их длина, — процедила она, кривя ровно прокрашенные губы, и откинула ножницы на столик. «А девка-то симпатичная», — скрипя сердцем, заметила Таюя, маскируя на припухшем лице следы насилия. За кровавыми трещинами и корками скрыты аппетитные губы. Таюя трепетно вывела карандашом их контур и густо покрыла неровную поверхность красной помадой. Не маково-красной и не пёстрого оттенка драгоценного рубина, а бордовый, тёмный, как вино, въедливой, как высохшая кровь, стерев этим цветом невинную прелесть Хьюговского лица. Большой циферблат часов был стиснут двумя резными каменными волками, готовящихся вгрызться друг другу в глотку. Трава под их жилистыми лапами тонкая и густая, смятая животными и белым диском с громко тикающими стрелками часов. Мадара терпеливо ждал, считая эти удары. Выставил тяжёлые, дикие своей композицией часы прямо перед собой на стол и считал, каждый раз сбрасывая счёт после сотого щелчка. Концентрация на часах заглушала крики и галлюцинации. — Встреча уже началась. Мистер Дарга ожидает вас, — сказал один из солдат, зайдя в кабинет после стука. — Я сейчас подойду. Проследи, чтобы наши гости ни в чём не нуждались до моего прихода. — Там более чем достаточно… Мадара кивнул, сощурив глаза. Дарга решил в этот раз серьёзно заняться бизнесом, старый, вонючий член? Учиха тихо рассмеялся. Сама мысль об этом казалась смехотворна. Скорее бы всё закончилось. — Встречай свою азиатскую шлюху, — бесцеремонно ворвалась Таюя, притянув за руку пошатывающуюся на высоких, тонких каблуках Хинату. Мадара недовольно поморщился: зачем наряжать Хьюга в то, в чём ей не комфортно? Просил же поскромнее. Чёрное платье узкое, сжимающее женщину до неприличия. Большая, эстетически округлая грудь сплющена, потеряв свой привлекательный вид. А эти губы… Мадара молча покачивал головой, встав напротив женщин. — Не нравится — переделывай сам. Мне и без того возни было много. — Нет времени переделывать. Вы и так обе опоздали. Ты свободна. Разочарование дребезжащими нотками читалось даже в голосе, но Таюя не испытывала чувство вины. Ей было наплевать, для чего ему потребовалась выряженная Хината. Её не интересовала дальнейшая судьба никого в этих местах. Захлопнув дверь за собой — и забыть. Быстро забывать она умела куда лучше, чем сопереживать. Хината вздрогнула от громкого хлопка двери. Сжалась, сгорбившись настолько, сколько позволяло ей узкое платье, и со страхом окинула взглядом из-под густой чёлки переодетого в другой костюм Учиха. По случайному стечению обстоятельств, или умышленно той красноголовой женщиной, цвет его жилета и брюк в точности совпадал с оттенком помады, которой были выкрашены губы Хьюга. И рубашка чёрная, снова в унылый тон его спутницы. Мадара этих совпадений не заметил. — Выпрями спину, — приказал он, с силой хлопнув женщину между лопаток. Накинув на себя пиджак, Учиха увлёк Хинату за собой в уже знакомый коридор, заполненный голосами из комнат, как гомоном голодных ворон. — Куда вы теперь меня ведёте? — задала вопрос Хината, неумело балансируя на подворачивающихся ногах. Мужчина шёл слишком быстро для её обуви. — Это в счёт твоего долга, поэтому молчи и будь милой. От женщины большего не нужно. — Я не буду ни с кем спать! — Закрой рот, — процедил Мадара, притянув к себе Хьюга. — Если я тебе прикажу — ты отдашься сразу и без единого слова. Не забывай только делать вид, что получаешь удовольствие. Хината отрицательно замахала головой и попыталась выбраться из его хватки, пока Учиха затаскивал её за дверь, где было темно. Мужские голоса здесь слышны отчётливее. От их звука кровь стыла в жилах: она одна среди незнакомых мужчин. Снова. Темнота быстро рассеялась под тусклым, раздражающим глаза красным светом. В своём костюме, Мадара выглядел настоящим королём. Он им и был. Вошёл в длинную комнату, и все гости утихли. Все жадные, мелочные взгляды устремлены на него. И на неё. Хината скрылась за Мадарой. Будь на его месте кто-нибудь другой — прижалась бы к его спине, унимая дрожь. Но это Учиха. До него коснуться — усилие над собой. — Приветствую вас, господа. Ваш визит приятно удивил меня, — лукавил Мадара, отодвинув тяжёлый стул и сев во главе длинного стола, заставленного закусками и выпивкой. Хината осталась стоять, напряжённо вытянувшись, как струна. Захлопала ресницами, пытаясь стереть с хрусталиков глаз представшую перед ней картину, но в память токсичной краской впечатались все лица. — Что за милое создание? — Дарга скривил свои морщинистые, изъеденные герпесом губы в усмешке. Мужчина был высок, но полноват с непропорционально длинным телом, с грузным, бугристым животом и короткими, чуть кривоватыми ногами. На смуглой коже от возраста проступили пигментные пятна, но большие, круглые и выразительные глаза почти не затронуты возрастом, скрытые в тени густых, тяжёлых бровей. Взгляд его молод и ясен, не считая неприятного надменного прищура. От некогда густых, темных волос остались редкие островки на круглой голове. Дарга вообще говорил много, тараторя слова, которые превращались в неразборчивую кашу, а Мадара был вынужден слушать весь этот поток. Около мужчины Хината заметила копошение. Из-за стола выглянула измождённая, худая девушка и со страхом посмотрела на Дарга. На вид незнакомке лет двадцать, не больше, но кожа так неприятно морщиниться от каждого движения, стягивая тонкие кости. Угловатое лицо с впалыми щеками и пугающе большими глазами, будто искусственными, вставленными в пустующие глазницы. Измученная голодом до дистрофии, девушка, подрагивая, окинула потухшим взглядом полный стол еды и прижалась к ноге Дарга. Из одежды на несчастной было только полупрозрачное нижнее бельё, под которым просвечивалось выстроенная рёбрами и чётким очертанием грудины под чрезмерно острыми ключицами грудная клетка со сморщенными, собранными в пружинистую точку сосками. От увиденного Хината вцепилась пальцами в единственного знакомого, находящегося в этой душной комнате, затянутой дымкой странного аромата. Под дрожью её пальцев ткань пиджака захрустела, и Мадара удивлённо обернулся. — Сядь, — слишком мягко, с улыбкой приказал он, указав на соседний стул. Да, его забавлял страх, испытываемый Хьюга. Вцепилась в него с надеждой, моля о пощаде без слов. — Смотри внимательно, Хьюга, — зашептал он ей, вынуждая женщину поднять голову и всматриваться во всё происходящее вдоль стола. — Этот мир построили мы с твоим отцом. Ты по крови принадлежишь этому месту. Вместо ответа, Хината лишь покачала головой, отвергая его слова о мире. Разве это — мир? В мирное время женщина не похожа на высохшую мумию и не стоит перед мужчиной на коленях. Их лица не уродуют ради забавы, не подвергают избиению, приводя после на «деловые» встречи на поводке. Кожаные ремни на шеях сопровождающих такие тугие, что лица девушек покраснели от давления или от духоты. Эмоциональные дебаты мужчин не прекращались. У господина Бранда был красивый голос, негромкий, но отчётливый с щебечущим акцентом. Худощавый, широкоплечий с покрытыми густыми, но светлыми волосами большими ладонями — ему бы подошли варварские доспехи из кожи и меха, а не этот костюм. Светлые, пушистые на вид короткие волосы притягивали к себе тусклый красный свет и отражали его от себя особым пламенным оттенком, придавая хоть немного цвета почти белёсым голубым глазам. Бранд уж точно не удивился глазам Хьюга, как и не заинтересовался ею самой, в отличие от Дарга. Его спутницы неподвижно сидели по обе стороны. Красивые до бесстыдства — каждый изгиб умело выточен из мрамора кожи, не оставив на себе ничего лишнего, броского. Такая внешность под стать Ино: белокурые, светлоглазые, с развратно полными губами. Да вот выглядят пустышками, как и холодный взгляд их хозяина. Не было в этих девушках той горячности и насмешливого лукавого блеска, делающих Ино яркой вспышкой, а не тусклым солнечным бликом. А ещё волосы крашенные, выжженные въевшейся в волосы краской, а у головы венцом видны чёрные корни. Пылающий огнём Бранд окружил себя неудачными копиями самого себя. Среди гостей затерялся ещё один мужчина. Два, если быть точнее. И если бы не кожаная удавка на шее одного из них, Хината бы не догадалась, кто почётный гость, а кто — служащая шавка. Оба довольно молоды, учитывая возрастной контингент всех остальных. Молчаливы, предпочитая высиживаться на отшибе всей этой компании. Другие. — Это усложняет транспортировку через границу. Мы желали уладить вопрос мирным путём, но нам задрали процент от сбыта до девяноста процентов от стоимости — любому дураку понятно, что они желают нас поиметь, — возмущённо запричитал Дарга и выпил. — Если они желают войны с нами — они её получат! — пафосно изрёк он в итоге. — Твоё беспокойство ни к чему. Война — наихудший выход сейчас для нас. В особенности для меня… В некоторых кругах меня считают почившим этот мир. Это выгодно мне, поэтому шумиха ни к чему. — С боевой мощью нашего альянса, с твоим вооружением ты уже давно бы подмял это дело под себя и сам диктовал им условия. — Я и подмял. Своими способами. Наше оружие только для внутреннего рынка. Абы кому я его доверять не стану. — Абы кому?! — сорвался на крик Дарга. — Я, по вашему мнению, — «абы кто»? Мужчина так резко встал на ноги, перевернув по неосторожности стул, что девушка, сидевшая рядом, с писком отстранилась. Дарга одарил её мимолётным недобрым взглядом и отвесил увесистую пощёчину. — Да. А как мне называть тебя, — спросил Мадара, не сводя взгляда с плачущей девушки, — если ты не договорился о транспортировке без моего вмешательства? — Я пытался найти выход! Бранд подтвердит, что… — Ваш вклад в развитие международных перевозок неоценим, — прервал всех Учиха. Подняв руку, Мадара поглаживал пальцами грубые шрамы на шее Хинаты. Хьюга чувствовала, как холодные пальцы дрожат, но не от страха. — Но повторю снова: не ввязывайте мою страну в войну, и тогда я дам вам ещё больше власти. А пока выпьем за союз, созданный нами, за власть, за мир… На последнем слове Мадара поднял полный бокал; все повторили его жест и опустошили стаканы. Дарга пытался сдерживать свой гнев, но вместо этого делал торопливые глотки, захлёбываясь. Дрожь в руках Мадары исчезла, и мужчина отпустил горло Хьюга. Хината наконец смогла вдохнуть, проглотив уже надоевший ком страха, застрявший в глотке. — Хочешь поесть? — с насмешкой спросил Дарга, потянув на себя поводок, заставляя девушку подняться с пола на дрожащие от голода ноги. — Я не слышу, тявкни… — Да хватит, Дарга. Смотреть на неё тошно. Дай ей поесть, — неожиданно для всех заступился за девушку Бранд. Мадара его поддержал. — На тебя девочек не напасёшься. Обращаешься с ними ещё хуже, чем со своими солдатами. — Я не ебу своих солдат в жопу! Его смех столь же омерзителен, как и его залысины на потной голове. Он смеялся так отчаянно, с таким надрывом, что Мадара нехотя исказил свои губы в вымученной улыбке, но это не смягчило оскорбления двух мужчин, скрытых в тени. — Жри, мразь… — процедил Дарга и кинул на пол кусок сочного обглоданного бифштекса. Девушка боялась притронуться к еде без разрешения хозяина. Раздался глухой удар его ноги об её лицо, и на остывший кусок мяса упали капли крови с разбитой губы. — Жри, пока дают. Не осмелившись использовать руки, девушка так и ела с пола. Отдирала куски зубами и давилась ими, вымазывая лицо в сочащемся соке. Спутницы Бранда отвернулись, прикрыв рты ладонями. Девушка бледнела от стыда под пристальными взглядами, давилась, сдерживая слёзы и стараясь не думать о том, как же жалко она сейчас выглядела в их глазах. Но ужас заглушал эти чувства, как и боли в желудке, вызывающие тошноту. Надо есть, проталкивая мясо пальцами в горло. — Ешь всё до последней крошки, — приговаривал Дарга, и девушка продолжала, пока не вырвала. Её рвало прямо на пол, под ноги своему неугомонному хозяину, поэтому бедняга пыталась сжать зубы и сдержать рвотные массы внутри горла, но захлёбывалась, кашляя сгустками пережёванного, непереваренного мяса, попутно пытаясь стереть с лица слизкую, зловонную слюну. — Срань господня, сколько ты её не кормил? — выругался Бранд, и лицо его исказилось от отвращения. На другом конце стола молодой гость зажал ладонью рот и отвернулся со стоном, не сдержав тошноты в ответ. Сквозь его пальцы стекала почти белёсая слизь. — Несколько месяцев. Не считаю я дни. Кто же знал, что Майя такой слабенькой окажется. Испортила своей рыгатнёй весь вечер, — прикрикнул Дарга и со всей злостью пнул приходящую в себя девушку. Взгляд тусклых рыжевато-карих глаз был затуманен от нестерпимых болей в желудке. По её серому лицу то ли слёзы текли, то ли это была размазанная слюна — Майя уже не соображала трезво. Удар, ещё один, и всё прямо по костям, по впалому животу, пробивая кишки. Каждый удар болью до самого сердца, до судорог во всём теле. Хината не отворачивалась, застыв на несчастной полным сострадания взглядом. Женщине не было противно, как большинству в этом зале, она не плакала. Рука её схватилась за тупой обеденный нож, лежавший перед Мадарой около пустой тарелки. Сжимала глянцевую серебряную ручку, желая вонзить лезвие в ногу Дарга, лишь бы остановить эти издевательства. Рука Хьюга дёрнулась — сейчас встанет и проткнёт, не думая о последствиях. Мадара сам остановил её, стиснув сжатую ладонь своей холодной рукой, и заставил выпустить нож. — Мне помочь ей? — спросил он в ответ на изумлённый взгляд Хьюга. — Спаси её, — неуверенно попросила Хината, практически глотая слова. Учиха ненадолго задержал внимание на её побледневшем лице и встал из-за стола, подозвав к себе позади стоящего охранника. Вытянув из его кобуры на наплечном ремне пистолет, Мадара выстрелил в Майю, и повисла тишина. То, как низко он направил пистолет, с каким тихим шлепком упало тело — у Хинаты не было надежды застать смерть Дарга. Обернётся туда — и разочаруется. Не испугается, уж точно. Тогда почему так страшно повернуть голову и увидеть цену сострадания Мадары? — Будь милосерднее, Дарга, — попросил мужчину Мадара, кинув на стол пистолет. Испуганный, заляпанный кровью Дарга нервно моргнул. — Она тебе больше не нужна, и мне такой балласт ни к чему, поэтому я её отпустил. Как думаете, я правильно поступил? Ответом было молчание. Хината не понимала ни слова, ненавидя всем сердцем этот выстрел. Попросила милости и возненавидела себя за это. Не у того человека ей пришлось просить. Пол был залит кровью, смешавшейся с рвотной массой, в луже которой лежало тело девушки с кровоточащей раной в виске, с обожжёнными краями. Кровь растекалась по полу тягучим покрывалом, пока за мёртвой Майей не пришли и вынесли костлявый труп из зала, оставляя после себя багровые отметины непрерывной линией. Хината ненавидела это. Привыкла, смирилась, стараясь забыть, но размозжённые головы преследуют её. Кроме ненависти и сожаления на лице Хьюга нет ничего, и мрачный цвет помады и платья в тон мыслям. А Дарга трясёт. До сих пор трясёт от испуга, будто вылетевшая пуля предназначалась ему. Мужчина грузно сел на стул и шлёпнул подошвой туфель по ещё липкому неубранному полу. — Теперь я покину вас, — произнёс Мадара. Хината встала за ним следом и сделала шаг в сторону двери, сгорая от нетерпения поскорее покинуть этот зал, можно даже вернуться в клетку, но не быть здесь. — Куда собралась? — голос Мадары низким эхом раздался рядом. — Я не разрешал тебе покидать зал. Останься и смотри, как я приказывал. — Я не останусь с ним в одной комнате, — не соглашалась Хината и бросила робкий взгляд в сторону Дарга, пожирающего спутницу Учиха глазами. — Такое ощущение, что он собирается отыграться на мне… — Тогда отдайся ему. — Что? — А как ты хотела? За милосердие надо платить. Раз ту девушку пожалела — займи её место. Учиха усадил Хинату на своё место, болезненно сжав её плечи, чтобы женщина вышла из ступора и запомнила его слова. — Не позволяй никому до неё прикасаться. Если ситуация накалится — веди женщину ко мне, — отдал приказ он одному из своих солдат. Мужчина согласно кивнул. — И особо перед ней не распинайся. Она не понимает нашего языка. — Будет выполнено. Хината вздрогнула, почувствовав за спиной близкое присутствие человека. Скосив глаза, она заметила высокого человека в форме. Не Дарга — и того легче. Она предпочтёт смотреть на обожжённые руки солдата, чем будет следить за действиями этого похотливого зверья. Пол ещё вымазан в крови. Ею заляпана скатерть и костюм потного Дарга, а эти люди лижутся, прижимаясь к чужим телам, принуждая своих спутниц к ласке. Она одна чувствует эту вонь? Одна из крашеных блондинок искусственно стонет, будто ей нравится прикосновения губ другой женщины. «Быстрее бы «Экзи» начал действовать», — всё, о чём обе могут молить, играя в страстных любовниц, пока их хозяин холодно ведёт разговор с Дарга. Делят девиц; Дарга торгуется, а Бранду всё равно, но толстяк так смехотворно пыжиться, пытаясь выгадать: с которой ему будет приятнее? Солдат Мадары тихо цокнул языком и увёл взгляд в сторону, чтобы не видеть акт соития двух мужчин. Военный уже привык ко многому увиденному здесь, но вставляющий своему господину молодой, щупленький парнишка — это слишком. А вот на блондинок смотреть куда приятнее: как они вылизывают влажные тела мужчин, кусают женскую грудь, давясь стоном, соприкасаются половыми губами друг с другом, и по их вульгарным, выкрашенным губам сочится смазка. Длинный, тонкий член Бранда скользил по мокрому языку его спутницы, на котором ещё остался вкус другой женщины. Звери, просто совокупляющиеся животные — от этих стонов хочется кричать, чтобы заглушить их своим голосом. Запах крови, рвоты и кисловато-горький запах возбуждения сейчас напоминал смрад гниющей плоти. Дышать гнильём трудно. Смотреть на живые, бездушные тела тошно. По шее Хинаты скользнула горячая, липкая ладонь. Она массировала пальцами её шрамы, как это делал Мадара, но это был не он. Дарга стоял слишком близко, касался её слишком настойчиво, а обнажённое, потное тело выглядело куда омерзительней, чем в одежде. — Пойдём, — с улыбкой пригласил он её, и Хината интуитивно сжалась, снова потянувшись за ножом, которого больше не было на месте. Тело разрядом тока прошиб озноб, и по коже поползли мурашки от этой близости. Лучше пусть забьёт до смерти — с места она не встанет. — Вставай, я сказал! — прикрикнул на неё Дарга и попытался вытянуть Хьюга с её места, но женщина вцепилась пальцами в край стола до онемения сухожилий. — Учиха настаивал на её неприкосновенности, поэтому, прошу, отпустите, — взволнованно попросил солдат, сжав напряжённую кисть Дарга. Отвлёкся на блондинок и пропустил опасный момент. Надо было сразу остановить его. — А пусть девица сама выберет. Ну что, пойдёшь ко мне? — Мужчина приблизился ближе, почти уткнувшись полуэрегированным членом в щёку Хинаты. Хьюга отвернулась и спрыгнула со стула, упав на пол, не устояв на высоких каблуках. — Можете не стараться. Она не понимает, что вы ей говорите. Поэтому, мы уходим, мистер Дарга. Хинату тянули в обе стороны; Дарга не сдавался до последнего, вцепившись в девичье горло своими чуть отросшими ногтями как хищник, неприятно царапая бугристую поверхность шрама. Стоило Дарга ослабить хватку, как женщину тут же вытолкнул из зала солдат, крепко хватая отбивающуюся Хьюга за руки и волосы. — Успокойся, — процедил он сквозь сжатые зубы, оставшись с ней наедине в тёмном коридоре, и раздражённо встряхнул её за плечи. Хинату по-прежнему трясло. — Шимон, — назвал мужчина своё имя, похлопав ладонью по груди. Хината изумлённо встряхнула головой и подняла глаза. Темноволосый мужчина уже седел, хотя на первый взгляд не был старше Мадары. Установив с женщиной зрительный контакт, Шимон попытался указать жестами, что ей нужно следовать за ним, и Хьюга неуверенно кивнула. — Понаберут иностранок, а ты потом нянчись с ними. Будто мне заняться нечем, — ругался в полный голос Шимон, не стесняясь в крепких выражениях — девка всё равно не поймёт. Из-за неё лишён такого зрелища. Хината пыталась прийти в себя. К чему было это мерзкое представление, раз она даже речь их не может разобрать? Некоторые двери были настежь распахнуты, и по полу тянул прохладный ветер из других комнат. В них шумно, но не слышен смех. Хината привыкла жить в большом скоплении людей, и даже в атмосфере ненависти и неприязни Кисаме, Хидан, Дейдара и другие любили смеяться. Даже Ино. Сейчас Хината мечтала её увидеть. Всех их. Отстав от бодро вышагивающего Шимона, Хьюга замерла у открытых дверей, рассматривая сидящих на коврах женщин. Они щебетали друг с другом, опустив глаза. Лица измученные, безрадостные. Молодая девушка обернулась к двери вновь и без интереса обвела Хинату взглядом. Хьюга пошатнулась, стукнув по неосторожности рукой по двери, и всё внимание женщин уже обращено на пустующий дверной проём. Хината спешила уйти. Хваталась ладонями за стены, пытаясь устоять в крутящемся калейдоскопе тёмных стен. Срезанное рваными ошмётками ухо на симпатичном лице не выходила из головы. Неровные края этого ещё свежего шрама, вымученные глаза изуродованной девушки… Стараясь ухватиться за покидающее её сознание, Хината не заметила, как в считанные минуты нагнала Шимона и завалилась в кабинет Учиха, споткнувшись о высокий порог. Мадара отвлёкся от монитора ноутбука и с интересом вытянул шею, чтобы разглядеть на полу Хьюга, стягивающую ненавистные туфли с ног. Растерянный Шимон вошёл следом. — Быстро вы, — произнёс Мадара и наполнил из высокой запотевшей бутылки стоящую перед ним рюмку. — Она… Она так быстро бежала, что я не поспел. — Иди. Ты хорошо поработал, Шимон. Мужчина благодарно кивнул и спешно ушёл. — Это водка, — обратился Учиха к Хинате, подняв стаканчик. — Бранд привёз много бутылок из своей последней поездки. Будешь? Хината подняла голову и, собрав последние силы, поднялась с пола, упираясь в стол. Губы Учиха дрогнули в едва уловимой улыбке, когда женщина дрожащей рукой подняла рюмку и залпом выпила горький бесцветный напиток. Сморщившись, Хината захлебнулась и прокашлялась, зажав рот ладонью, чтобы остатки обжигающих капель не брызнули на стол. — Не спеши. Иначе тебя вынесет быстрее, чем мы закончим разговор. — Мадара поднялся и подвинул к Хьюга стул. — Сядь. Женщина села, схватившись за голову. Все внутренние органы плавились, и стало невыносимо жарко. До сих пор обезображенное лицо той девочки стоит перед глазами. Весь сегодняшний день, будь он проклят! — Не доверяю я Дарга и Бранду. Первый тупой, а второй слишком замкнутый, непонятен он мне… Мужчина достал из бара около стола ещё одну хрустальную рюмку и поставил её перед собой. — Как вы вообще живёте в этой помойке? — задыхаясь, спросила Хината в затуманенном сознании и попыталась растянуть плотную ткань платья, сдавливающую грудь. Мадара рывком разорвал верх платья по шву, обнажив спину женщины, и Хьюга сделала глубокий вздох, облокотившись на стол. — Помойка? Я наоборот вытащил эту страну из полного дерьма. Людей здесь не было: только подопытные крысы и солдаты без будущего. Это как сражаться против танков и автоматов, вооружившись только палками и камнями. Унылое было местечко. А теперь погляди: мирное небо, возрождение нации и свобода! Хината вздрогнула от стука стакана перед носом. — Мы точно говорим об одном и том же? Свободы как раз я здесь не вижу. — Всё зависит от них самих. Я даю шанс каждому, вне зависимости от происхождения. И эти люди занимают подходящую им нишу не по крови, а по силе. Сильные, выносливые, преданные служат, зарабатывают, к слову, прилично, — добавил Мадара и выпил. — Фермеры ведут хозяйство — я поощряю рабочую силу и избавляю их от уплаты налогов. А слабые… Бесполезные люди так и остаются подопытными крысами на потеху, да для вынашивания детей. — Все те девушки — слабые? Да вы лишили их права выбора, как и меня. И Итачи! — Не спеши с выводами. Да, я давал им шанс, но они его не использовали. Мы с твоим отцом создавали мир, проливая кровь, чтобы в итоге спасти этих людей от неминуемой гибели. Теперь они платят за спасение, чем могут. У всех своя цена. А насчёт вас с Итачи… — Где Итачи? — выпив ещё, задала вопрос Хината, ладонью стерев с губ остатки напитка. Мадара нервно моргнул, глядя на её смазанную по лицу помаду тёмного, очень мрачного цвета. Смочив салфетку водкой, Учиха вытер её губы, стирая эту въевшуюся краску с кровоточащей, разбитой кожи. Хината защипала от острой режущей боли в ранах да трещинах. — Другое дело, — воскликнул Мадара, брезгливо выкинув испачканную в красном салфетку в урну. — Походишь с ней на шлюху. Но ты же Хьюга… — Где он? — Отдыхает. Мне он нужен, поэтому пока я его не собираюсь казнить. Да и родственники мы с ним всё-таки… Итачи — хороший солдат. Я бы сказал, что лучший. Ценный кадр. Услышав это, Хината вымученно улыбнулась, прикрыв усталые глаза. — Снова думаешь о других в первую очередь… Был у меня друг, назовём его, — Мадара сделал паузу, задумавшись, — Идиот. Этот Идиот тоже жалел других, постоянно. Для него не существовало плохих и хороших — всё живое чувствует боль, а значит достойно сострадания. И он жалел всех, — махнул мужчина рукой. Губы его плотно сжались. Воспоминания не были приятными. — Ослеплённый своей жалостью, он не замечал, какое мучения и боль доставляет им его сострадание. Не дать погибнуть, заставляя жить и страдать — извращенец. Я забрал жизнь той девушки, прекратил её мучения — разве я не милосерден? — Милосердно было бы пристрелить того урода. Больше он бы не смог уничтожать других. — Убью его — многие пострадают. Жизнь одной стоит ста человек? Тем более такой бесполезной, беспомощной… — А цена той сыворотки дороже человеческих жизней? Вы лицемерны. Мадара громко хлопнул ладонью по столу. Его выводили из себя эти вопросы ещё совсем глупой женщины. — Она была сохранена слишком высокой ценой! Твой отец и Какузу этому доказательства. Хиаши сам пошёл на преступление, лишь чтобы спасти друга. А знаешь, кто это подстроил? Догадываешься, кто спланировал всё, но не учёл глупости одной единственной девки? — Мой отец никогда бы не пошёл на убийство невинных людей. — И всё-таки, они не были безвинны, — твёрдо поправил её Мадара. — Чем ты занималась раньше? Перебила моих людей. Застрелила Какузу, который был из крепкого десятка, закалённого войной. Дочь своего отца. Всерьёз подумывал отдать тебя на место той голодающей девицы, в месть о содеянном, но сжалился. Удивительно, как после вчерашнего ты вообще в состоянии сидеть. Большой опыт? — Не больше, чем у вас… — Я видел, как ты смотришь на мёртвого человека: даже не скривилась, не заплакала. И тот гнев в твоих глазах… — Мадара достал нож, похищенный со стола, за которым проходили переговоры. — Пришлось прихватить это с собой, чтобы ты не навредила Дарга. Рассказывай, чем ты занималась после смерти отца и по вчерашний день. — Я — воспитатель в детском саду, — честно призналась Хината, и в серых глазах заблестели слёзы. Она любила эту работу. Любила Темари, Нобу-куна и остальных. Всех-всех. Другой мир, в котором легко можно забыться и не вспоминать о тяжёлом прошлом. Теперь это всё и есть прошлое. Нобу-кун, как и остальные дети, уже выпустился из детского сада. Темари плакала, отпуская их, — Хината в этом уверена. Она и сама готова заплакать, лишь вспомнив о них, о нём. О Хидане. Сердце сжалось, пытаясь вновь пропустить через себя кровь, но лишь дрожало. Она скучает по нему. — Вышла замуж… — Родила, — продолжил Мадара и замотал рукой, поторапливая Хинату. — Да, — с грустью подтвердила она. — Встретила Какузу, и вся моя жизнь пошла под откос. Пустить ему пулю в лоб было наслаждением. И вас желаю пристрелить, как вы ту девушку. Мужчина радостно щёлкнул пальцами, оживившись. — Твой отец и его брат были гениальными снайперами. Единственный в них недостаток — человеколюбие. В тебе я вижу то же самое, но надеюсь на совместное светлое будущее. Ты и я… — Я не хочу… — Лицо Хинаты покраснело. Жар окончательно охватил тело. — Всё зависит от тебя, Хьюга. Либо ты занимаешь место низших, отдавая себя любому из моих солдат и гостей, либо станешь служить мне, переступив через свои эмоции и принципы. И тогда, возможно, я запомню твоё имя, без приставки «Хьюга». Твой отец в итоге выбрал иной путь, отойдя от дел, и ты сама знаешь, где он сейчас. Будь умной девочкой, используй свои возможности. Не повторяй ошибок. — Если соглашусь? — с едва открытыми глазами спросила Хината. — Живи в своё удовольствие. Сможешь сменить клетку на более комфортабельное жильё. Выйди замуж, роди, в лучшем случае создай семью с Итачи. Мне нужны последователи Учиха. — Хината отрицательно покачивала головой, слушая «перспективы». — Лейтенант Хьюга принадлежит мне. И всё, что было до — я сотру всё. Мне не нужна воспитательница детского сада, — уже тише добавил Учиха, не сводя глаз с уснувшей на столе женщины.