Архивариус

С Днем знаний всех студентов! Атер Катта, считай это подарком на 1-е сентября!)) Потянулись мои серые архивные будни, это я, конечно, преуменьшил, но принято же так говорить, когда изо дня в день занимаешься однообразной работой. К счастью, моя работа хоть и была однообразна, но мне все так же нравилась. Мне вообще в усадьбе, да и самом поместье, было безумно интересно, к тому же и компания подобралась неплохая: я сдружился с охранниками, и даже с Реном у нас выработался определенный уровень общения – примитивный. Мне кажется, он меня еще сильнее невзлюбил после поездки в Киев, но я так и не понял почему. Когда он закончил копировать мои старые записи, необходимости приходить ему каждый день в архив не осталось. Обычно, если я заканчивал новую полку, что случалось иногда за день, а иногда и за три в зависимости от содержимого документов, то просто за завтраком сообщал ему об этом, и он приходил и копировал мои новые записи, управляясь довольно быстро. Вокруг усадьбы тоже кипела работа: Ярослав приезжал чуть ли не каждый день, привозил каких-то специалистов по ландшафтному дизайну, которые бродили по окрестностям, что-то снимая и записывая. Потом приезжали рабочие, восстанавливали былую красоту: чистили и подновляли дорожки, засаживали клумбы, стригли кусты и, по-моему, даже прошлись частыми граблями по всему огромному парку, убирая неизвестно каких годов опавшие листья и прочий древесный мусор. Приезжала также бригада из клининговой фирмы наводить чистоту в самой усадьбе. Лично я никакой грязи тут не замечал, мне кажется, что дом каким-то образом сам поддерживал порядок: даже пыль собиралась очень медленно, да и не видел я ее практически, хотя дома приходилось убираться два раза в неделю. Убирали, естественно, мама с теткой, но и меня периодически подключали, особенно к мытью окон, но это бывало не так уж часто. Ярослав успевал везде: и за рабочими следить, и с охранниками что-то обсуждать, и ко мне забегать, но у меня новостей не было, что-то шибко интересное совсем не попадалось. Но впереди еще было много стеллажей, и я рассчитывал на интересные находки. Мне почему-то представлялось, что я вот-вот наткнусь на истертую карту сокровищ, зарытых где-нибудь в парке под старым деревом. На заднем дворе Ярослав решил устроить бассейн, и теперь строительная бригада вовсю работала в котловане, вырытом экскаватором: делали опалубку, монтировали водопровод и водоотводную систему, бетонировали и все такое прочее, во что я не вникал и в чем разбирался очень поверхностно, как человек совершенно далекий от столь прозаических вещей. Да я бы, наверное, и не заметил ничего, если бы не шум, который они создавали, находясь практически у меня под окнами. В парке под слоем лесного сора обнаружились каменные дорожки, о которых никто не подозревал, и Глеб стал бегать по ним с утра пораньше. Я никогда пробежками не занимался, но глядя на него, решил тоже попробовать – такое телосложение соблазнит любого заняться собой. Конечно, я понимал, что выносливости у меня особой нет, и не претендовал бегать вместе с ним, но Глеб заметил меня и сам стал замедляться, чтобы бежать в одном ритме. Разговор об этом как-то всплыл во время обеда, на котором присутствовал Ярослав. Он тоже очень заинтересовался утренними пробежками на свежем воздухе и на следующий день присоединился к нам, чем я крайне был поражен – это ж во сколько он встал, чтобы доехать сюда из Киева к семи утра? Ярослав по делам усадьбы теперь частенько оставался ночевать и с утра бегал с нами, он бежал в одном темпе со мной, рядом, но разговаривать у нас не получалось: у меня элементарно не хватало дыхалки, а Яр, мне кажется, еще досыпал на бегу. Июль заканчивался, и мне нужно было как-то отпроситься у моего работодателя домой – приближался маменькин день рождения, и я хотел приехать, чтобы лично поздравить ее. В редкие случаи, когда мы вдвоем шли с завтрака или обеда, Ярослав всегда взахлеб рассказывал об изменениях, произошедших в поместье, и о том, что еще планируется здесь сделать. Я внимательно слушал, проникаясь его идеями, хотя бассейн, мне казалось, не вписывался в старинную усадьбу, и забывал о том, что хотел сказать сам. Я твердо решил поговорить о причитающейся мне зарплате и выходных, когда мы будем возвращаться с пробежки. Но стоило нам выбежать в окультуренную зону и перейти на шаг, не успел я отдышаться, как подъехал микроавтобус, привозивший строителей. Бедняги выезжали из Киева в шесть утра, правда, и отвозили их назад уже в четыре. Ярослав сразу требовательно махнул рукой в их сторону и стремительно направился выражать, судя по лицу, что-то не слишком лицеприятное. Но мне уже подпекало – дни уходили, маменькин день рождения приближался, и я мог попросту не успеть, ведь нужно же что-то еще решить с билетом и моей доставкой в Киев. Поэтому я схватил Яра за запястье, но тут же отпустил, когда он обернулся, недоуменно подняв брови: - Простите… прости. Мне нужно поговорить с тобой. Рабочие стояли в десяти метрах от нас и пялились, вообще-то было на что: и Яр, и Глеб в мокрых от пота футболках и коротких спортивных шортах выглядели как из рекламы спорттоваров. - Что случилось? - Мне нужно уехать на несколько дней. - Зачем и куда? – его серые глаза внимательно смотрели на мои губы, что заставляло меня чувствовать себя неловко. - Домой, на выходные. - Что-то случилось? – требовательно переспросил он. - Нет, просто у матери день рождения в эту субботу. Мне хотелось бы уехать в пятницу, а в воскресенье вечером или в понедельник я вернусь. - Хорошо, - медленно сказал он, - до пятницы два дня, я позабочусь о билете. - Спасибо, - я был искренне благодарен ему, но оставался еще один нерешенный вопрос – меркантильный. – Ты не мог бы заплатить мне за этот месяц? – я покраснел. Как все-таки неудобно говорить о деньгах! - Конечно, без проблем. Ярослав остался переговорить с рабочими, а я побрел в дом, чтобы принять душ, сходить на завтрак и заняться архивом. Наступил четверг, но Яр так мне ничего не сказал насчет билетов, я решил поговорить с ним вечером и в любом случае, купил он билет или нет, в пятницу с утра отправиться в Киев, чтобы заняться этим самому, а также выбрать подарок маман. Благо у меня оставались все еще те деньги, с которыми я сюда приехал. Но на ужине Ярослава не оказалось, как выяснилось, он уехал еще после обеда. Я растерялся: и что мне теперь делать? Идти «голосовать» на трассу или просить кого-то из ребят отвезти меня на автовокзал? Настроение ухудшилось, но я собрал рюкзак, хотя класть туда мне было особо нечего – я ехал всего лишь на пару дней. На душе было муторно, можно было посмотреть скачанные фильмы, но я спустился в архив. Все-таки лучшее лекарство – работа! Так как сейчас я разбирал одну из верхних полок, мне не хотелось лезть на стремянку, и я пристроился покопаться в бумагах на удобной для себя высоте в соседнем стеллаже. Не разбирая документы дотошно и не вникая в их суть, я просто механически перебирал бумаги, пока не наткнулся на затрепанную книжицу в черном, каком-то засаленном переплете. С огромной осторожностью, стараясь не думать, из чьей кожи сделали обложку, я взял ее в руки, боясь, что она сразу рассыплется. Но несмотря на древность, книжица оказалась достаточно крепкой. Я не слишком разбирался в таких вещах, но по виду ее листы больше всего напоминали пергамент. Они были разрисованы выцветшими символами, которые я совершенно не мог идентифицировать, и указаниями на латыни. Рядом, как я надеялся, чернилами, а не, боже упаси, кровью был перевод на старо-русском. Я присел за стол, включил лампу и взял лупу, и чем больше я вчитывался, тем дурнее мне становилось. На каждом листе приводились разные ритуалы, связанные с принесением жертв, я бегло просматривал страницы, чувствуя, как мороз бежит по моей коже, а на загривке волосы становятся дыбом. Чего тут только не было: возвращение молодости с помощью крови младенцев, рожденных на молодой месяц; избавление от различных немочей с помощью опять же кровавых жертвоприношений; оживление умерших; связывание душ после смерти. На последней записи я застопорился, что-то это мне напоминало. Я стал читать внимательнее, понимая, что именно этот ритуал использовал первый хозяин усадьбы, чтобы соединить свою душу с душой любимого Сашеньки. Для этого всего-то нужно было уединиться в нейтральном месте, желательно удаленном от людей, тихом и спокойном, написать своей кровью специальные символы и определенные слова на латыни и читать приводимое тут заклинание, пока не выйдет вся кровь. Там писалось про пути, которые должна пройти душа, но я откровенно ничего не понял. Ясно было, что он в горе просто выгнал всех из усадьбы и сделал ее местом ритуала, но, видимо, что-то пошло не так. Я не знал, соединилась ли его душа с Сашенькиной, но мне казалось, какой-то ее кусочек с кровью впитался в полы и стены здания, возможно, это отпочковалась его любовь к самой усадьбе. Рурсус безусловно был чем-то большим, чем кот, мне он казался неким духовным или, наоборот, материальным воплощением души усадьбы, если только так можно говорить о неодушевленных предметах. Душа у неодушевленного предмета – нечто, противоречащее логике. Тем не менее мне казалось, что я угадал. Что делать с этим сводом темных, кровавых ритуалов, я не знал, но если допустить, что они действуют, то эта книжица превращалась в страшную вещь, и самое лучшее, что можно было сделать – кинуть ее в огонь. Ведь обязательно найдутся люди, готовые за бессмертие, молодость или здоровье на принесение любых жертв. Пока же я подтащил стремянку к этому стеллажу и закопал книжку в бумагах на верхней полке. Поставив лестницу на место, я с чистой совестью ушел в свою комнату. На утро в коридоре меня встретил сияющий Ярослав с двумя конвертами в руках: в одном были билеты на самолет, а в другом – банковская карточка с перечисленной на нее зарплатой. - Самолет? Серьезно? – я, который еще ни разу не ездил даже на поезде, ошеломленно смотрел на авиабилет. – А что, все автобусы в мой город отменили? - Зато у тебя освободился целый день, - поведал Яр. – Ты сможешь посмотреть Киев до отлета. И опять же – лучше лететь час, чем трястись в автобусе восемь. - Что-то я не уверен, что это лучше, - пробормотал я с сомненьем, не говоря уж о цене – она была в шесть раз выше, чем на автобус. - Я отвезу тебя в город, как только ты будешь готов. - Да я, собственно, готов, вот позавтракаю, и можно ехать, - сегодня решил обойтись без пробежки, и мне ее уже не хватало, даже не думал, что так быстро привыкну. - Отлично! Мы пошли в привратницкую, хотя я понимал, что еще рано, но специально так вышел, так как хотел договориться, чтобы меня отвезли в Киев, совсем не ожидая такого фортеля от Ярослава. На кухне мы застали престранную картину: опираясь спинами о стену, на полу спали Глеб и Рен, голова Рена лежала на плече слегка сползшего вниз Глеба, а сам он лежал щекой на макушке Флорентия, на коленях у него спал свернувшийся клубочком хорек. Все трое были перемазаны в растительном масле, а шубка Глебки была им просто пропитана. Рядом на полу стояла бутылка масла, валялись полотенца, тряпки и ложка. Мы, онемев, замерли в дверях, ничего не понимая, но догадываясь, что здесь явно что-то происходило, причем совсем не оргия – скорее, были какие-то проблемы. Сзади раздался топот, и ввалился Руслан, разбудив спящую троицу. - Ох ты ж, мать мою! – воскликнул он. – Тут что, проходили масляные бои? Парни сонно смотрели на нас, приходя в себя, потом Рен, спохватившись, наклонился над хорьком и вздохнул с облегчением: - Слава Богу, все хорошо. Глеб потянулся к нему и как-то совершенно естественно чмокнул в висок, я остолбенел, Рен, по-моему, тоже, Ярослав хмыкнул, а Руслан поперхнулся очередным предложением. - Это чего у вас тут было? – наконец выдавил он. Рен вскочил и, разъяренно посмотрев на дядюшку, зашипел: - А это кое-кто вчера кинул в Глебку карандаш с резинкой, а Глебка ту резинку и захарчил. Точно, было дело: вечером Руслан разгадывал кроссворд, попутно цапаясь с племянником по поводу вездесущего хорька, который чего-то все время лез именно к Руслану, тот злился и как апогей – кинул в него карандаш. - И чего? – недоумевал Руслан. - И того! Мы полночи масло в него вливали, чтоб та резинка вышла, - Рен наклонился, подхватил измученного хорька и гордо вышел из кухни. - Незадача, - почесал в затылке Руслан. – Ну а вы-то чего так рано? – обратился он к нам. - Никита уезжает домой сегодня, - пояснил Ярослав, - вот заскочили перекусить. - Так тебя в Киев отвезти нужно? – Глеб встал и потянулся. - Я отвезу, - с нажимом сказал Ярослав. Глеб, усмехаясь, посверлил его взглядом и пожал плечами: - Ладно, пойду помоюсь. Джип быстро и с ветерком катил нас в Киев, Ярослав приглушенно включил музыку, странное совпадение – играла моя любимая «The World Is Not Enough», и постукивал в такт пальцами по рулю. Я же размышлял о вчерашней находке, понимая, что Ярославу придется о ней сказать, но решил это сделать по возвращении. Мы прекрасно провели время в Киеве, я никогда так не развлекался, что и неудивительно: во-первых, у нас было немного средств для подобных развлечений; во-вторых, меня вполне устраивало пойти с маменькой в музей или книжный магазин в выходной; в-третьих, у меня просто рука бы не поднялась заплатить те деньги за билеты в лунапарке, которые можно потратить на какую-нибудь старую книжку на «блошином» рынке или новую – в книжном. Мне трудно было отказать Ярославу, так как я никогда не катался на американских горках (где я совершенно неприлично хохотал как сумасшедший), да и на других аттракционах, если не считать качели во дворе. Больше всего мне понравилось на автодроме, хотя я никогда не сидел за рулем, управлять бамперной машинкой много ума не требовалось. Ярослава, словно ему медом помазали, так и тянуло врезаться в мою машину, в итоге я все время удирал и уворачивался, а он гонялся за мной с рычанием и гомерическим хохотом, когда мы сталкивались. Потом он потащил меня в парк Победы на колесо обозрения – обозревать открывающиеся пейзажи Киева было истинным наслаждением. В итоге мы еще два раза прокатились на нем. Обедать мы пошли в какое-то кафе с национальной кухней, где девушки в украинских костюмах подали нам борщ с пампушками, картопляники с мясом, щедро политые сметаной, крученики из свинины в подливке из белых грибов и на десерт – яблочные блины. Сначала я засомневался, что мы столько съедим, но учитывая нагулянный аппетит, все ушло на ура. Когда я елозя вилкой, пытался собрать выпавшие из блинчика, такие вкусные карамелизированные кусочки яблока, Ярослав с улыбкой заметил: - Жаль, что мы не успели в ботсад – по будням он работает до трех, но тебе обязательно нужно побывать в оранжерее. Я удивленно взглянул на него: чего это мне вдруг обязательно? Он что, считает, что если я выгляжу и веду себя как ботаник, то я им и являюсь, что ли? Вообще я никогда особо растениями не интересовался, но допускал, что в ботсаду действительно есть на что посмотреть. Ладно, можно и сходить как-нибудь, глядишь, приобрету новое знание. - Пожалуйста, не забывай кормить Рурсуса, - на прощание попросил я. Ярослав поморщился, но согласился. Дома в аэропорту я оказался уже в десять вечера, меня никто не встречал, так как мне хотелось сделать сюрприз. Мне пришлось взять такси, потому что валандаться на общественном транспорте с пересадками желания не было. В начале августа в это время уже темнело, я ехал, глядя на освещенные фонарями улицы, и предвкушал встречу с родней. Я открыл глаза и потянулся, солнце уже вовсю светило за окном. Я дома, но почему-то все казалось таким маленьким, тесным: мой диван по сравнению с той кроватью, на которой я спал в усадьбе, оказался узким и твердым, стены комнатки ощутимо давили. Я встал, зевая, и поплелся в ванную. - Милый, ты уже проснулся? – в коридоре меня встретила улыбающаяся маман в новом халате. Я совершенно не имел понятия, что ей купить в подарок, в итоге всем трем привез по два халата: летний тонкий и теплый велюровый, а также кучу средств по уходу за кожей. Прозаично, но честно, у меня совершенно не хватало фантазии на такие вещи, как подарки. - Угу, - ответил я на риторический вопрос. - Завтракай скорее, и нужно сбегать в магазин. Как будто и не уезжал никуда, мы не виделись больше месяца, но стоило приехать, и я снова мальчик на побегушках. - С Днем рождения, ма, - я чмокнул ее в щеку, - здоровья тебе крепкого. - Спасибо, дорогой, иди умывайся и кушай. После завтрака я сходил в наш универсам за майонезом, купив на обратном пути в цветочном ларьке огромный букет роз. Розы – ее любимые цветы, но при этом они обязательно должны пахнуть, цветы без запаха казались маменьке ненастоящими. Не успел я вернуться и раздеться, как оказалось, что нужно же было еще купить сладкую воду, свежий хлеб и «Миргородскую», потому что муж Доры Михайловны, маменькиной бывшей сотрудницы, с которой она приятельствовала, пьет только ее. Потом оказалось, что одной банки горошка мало и нужно докупить еще, потом маман показался не слишком свежим листовой салат, и мне пришлось переться на рынок, чтобы найти более отвечающий ее вкусу. Затем выяснилось, что белого вина недостаточно и на столе обязательно должно быть и красное тоже. Потом, что никто не подумал купить французский батон для бутербродов с икрой, а когда я в сотый раз вышел в магазин теперь уже за батоном и притащил его, она судорожно пекла налистники, решив, что блинчики с икрой будут вкуснее и интереснее, чем бутерброды. Безропотно положив батон на стол, я слинял в свою комнату. Вот честно, еще и суток не прошло, а я уже скучал по усадьбе, тому покою и тишине, что она мне давала, по своей интересной работе в архиве, да даже по ребятам – никто из них не лез в душу, не навязывался, но всегда поддерживал, ну, не считая Флорентия, но он особый случай, и по нему, по его едким фразочкам я тоже скучал. И по шкодливому пушистику Глебке, и по величественному и благородному Рурсусу. Интересно все-таки, он то, что я думаю, – создание усадьбы, материальное выражение ее души? Толком со своими женщинами я так и не поговорил, точнее, они со мной: вчера только состоялось вручение подарков да обменялись парой фраз, сегодня – подготовка к праздничному столу. Я видел, как маман смотрела на меня, как ей наверняка хотелось расспросить поподробнее о моей работе, о людях, которые меня окружают, о работодателе, и самое главное – о том, как меня кормят. Слава Богу, еще длилось лето и ей не было нужды интересоваться, тепло ли я одеваюсь. И это при том, что я каждый день с ней перезванивался. К четырем пришли маменькины сослуживицы, с которыми она поддерживала отношения и после выхода на пенсию, приехала моя двоюродная сестра Татьяна с мужем и дочкой. Вроде гостей было немного, но для нашей крошечной квартирки и столько – избыток. Я сидел за столом, слушая неинтересные мне разговоры и мечтая убраться в свою комнату. Проблема была еще в том, что муж Доры Михайловны оказался большим любителем выпить и считал, что мы с Танькиным мужем должны его в этом поддержать. Но я тут вообще не при делах – мне даже пиво не нравится, только домашняя наливка или сухое вино, а все, что со спиртом, - коньяк, ликеры, водка и тому подобное - мне вот совсем не лезет. Знаю, что это не по-мужски, но и заставлять себя не могу, тем более ради мужа Доры Михайловны. Я считал себя человеком уравновешенным, но как же достают вопросы от некоторых гостей! В детстве это было «кем ты хочешь стать?» и «как ты учишься?», сейчас – «с кем ты встречаешься?» и «много ли зарабатываешь?». Ну реально, люди, я вас вижу раз в году на день рождения маман, какая вам разница, встречаюсь ли я с кем-то и сколько денег в моем кошельке? Ну честно, они б еще попросили меня стишок рассказать! Когда наконец дорогие гости наелись и накушались так, что в них уже ни кусочка не лезло, разве что в кое-кого заливалось, некоторые все же решили отчаливать по домам. Первыми ушли двоюродная сестра с семьей, потом маменькины приятельницы, и последними укатили на такси Дора Михайловна с мужем. В четыре пары рук, хотя бабулю пытались отправить спать, мы быстро убрали со стола, точнее, убирали женщины, а я мыл посуду, но как бы то ни было, к полуночи мы уже все закончили, воспользовались по очереди ванной и разбрелись по комнатам. Но засыпая, я еще слышал, как в соседней комнате что-то обсуждали маман с теткой, бабушка уже, наверное, спала. В воскресенье было продолжение «банкета» только уже для своих: еды осталось море, и завтрак у нас плавно перешел в обед. Естественно, допросили меня с пристрастием, но мне самому было в радость поделиться информацией об усадьбе и людях. Я с удовольствием описывал поместье и сам дом, умалчивая о мистической составляющей. Мне приятно было окунуться в атмосферу усадьбы даже в воспоминаниях. Я скучал по ней. И после обеда просмотрел, что из вещей мне прихватить с собой, собрал рюкзак; самолет отправлялся в восемь утра, а значит, мне нужно приехать в аэропорт хотя бы в полседьмого-семь на крайний случай. Маман тем временем напекла огромную миску пирожков с абрикосами и яблоками с тем, чтобы я взял с собой угостить «тех милых людей», с которыми я работаю, особенно ее восхитил мой работодатель, поскольку расщедрился на авиабилеты. Мне не очень хотелось переть с собой эту гору пирожков, но и отказаться я не мог. Утром ни свет ни заря я приехал в аэропорт; весь полет я благополучно продремал и в девять утра сонный уже стоял, озираясь, на аэровокзале в Киеве. Ко мне, радостно улыбаясь, стремительным шагом подошел Ярослав, не успел я открыть рот, чтобы поздороваться, как он крепко обнял меня и поцеловал в губы. - Как же я соскучился! – пробормотал он. Надо отметить, это меня разбудило, я, густо покраснев, аккуратно высвободился из его объятий и недоуменно захлопал глазами. Это что сейчас было? В моем понимании родственники и друзья-знакомые в губы не целуются, ну девчонки – понятно, они всегда чмокаются со встречей, но парни… Хотя что я знаю? Может, в кругу Ярослава принято именно так? Я не находил слов от смущения и злости: ведь по сути – это мой первый поцелуй в губы, и пусть он был совсем мимолетным, но был же! С парнем… Ярослав потащил меня в машину: - Ты ж не завтракал? Сейчас еще все закрыто, но мы можем… - У меня есть с собой пирожки и вода, - слегка отмороженно ответил я, все еще пребывая в легком шоке. - О, отлично! Тогда мы можем взять в Макдаке кофе. Просто для приличного кафе еще рановато, - виновато пояснил он. Мне оставалось только пожать плечами. Ярослав в Мак-Авто взял два больших капучино и повез меня все-таки в ботанический сад, но сначала он заехал в какой-то тихий переулок, и мы позавтракали прямо в машине маменькиными пирожками и кофе. Он как ни в чем не бывало расспрашивал меня о полете, о доме, о прошедшем дне рождения, я даже отвечал, хотя внутри все еще не пришел в себя. Почему он меня поцеловал? Мы с ним не родственники, не друзья, да в конце концов – я его подчиненный! Мы бродили по оранжерее ботсада, слушали экскурсовода, любовались орхидеями, прошлись вокруг бассейна с необычными тропическими водными культурами. Я не знал, сколько Ярослав заплатил за экскурсию, учитывая, что в это время других желающих не было, к тому же это была его инициатива, так что я не считал себя должным. Он с интересом расспрашивал гида и, видимо, так очаровал бедную женщину, что в оранжерее суккулентов она угостила нас плодами кактуса размером с мандарин, но в форме кактуса, лилового цвета с белой, крупитчатой словно снег мякотью и нежным кисло-сладким вкусом. Ну что ж, экскурсия оказалась познавательной, но здорово утомила меня – я никогда не интересовался флорой, поэтому всю дорогу к усадьбе проспал. Проснулся я от звука открывающейся двери и радостного возгласа Глеба: - Кто у нас тут?! Я повернул голову и заулыбался, Глеб отстегнул меня и вытащил из машины, одарив сокрушительными объятьями, но слава Богу, не стал целовать. - Как съездил, Никита? - Дай человеку в себя прийти, - недовольно проворчал Ярослав, в руках он держал мой рюкзак. - Отлично, Глеб, - расцвел я, забирая у Яра рюкзак. – А как вы тут? - По тебе скучали, все глаза проплакали, - изрек подошедший к нам Флорентий. - Да что вы?! – воскликнул я и засмеялся. Он не слишком искренне улыбнулся в ответ, и пока Ярослав разговаривал с Глебом о негодяях-строителях, которые помяли куст калины, я отчалил в усадьбу. Я шел и улыбался, вдыхая чистый свежий воздух, в теле появилась небывалая легкость, редкий случай – мне захотелось петь. Ощущение, что я дома, было сильнее, чем когда я действительно был дома. Я принял душ, переоделся, сменил очки и направился в архив, где, свернувшись клубком на моем стуле, меня встречал Рурсус. Радостно улыбаясь, я погладил его по блестящему меху спинки и почесал за ухом. Мне очень хотелось спросить у него, что он собой представляет, есть ли в нем частица души первого хозяина усадьбы, хотя я был в этом уверен, но я побоялся разрушить неловким вопросом те устоявшиеся у нас отношения. - Тебя сегодня кормили? – спросил я, наглаживая шелковую шубку. – А я тебе подарок привез. Кот заинтересованно посмотрел на меня своими зелеными глазами. - Он в комнате, - пояснил я и типа невзначай поинтересовался: - А ты случайно говорить не можешь? Мне показалось, что в его глазах мелькнуло удивление. - Ну мало ли, вдруг ты читал или слушал «Руслана и Людмилу», как там… и днем и ночью кот ученый все ходит по цепи кругом; идет направо - песнь заводит, налево - сказку говорит, - процитировал я. – Или, может, Пушкин вообще этого кота с тебя писал, а? На его мордочке ясно читалось «Ты дебил?». Он выскользнул из-под моей руки и, махнув хвостом, направился в сторону выхода. - Ну как хочешь, - пробурчал я, принимаясь за работу. А ведь как было бы здорово, окажись Рурсус говорящим: сколько он мог бы поведать из первых рук… лап о том, что происходило в усадьбе за прошедшие двести лет. Вскоре после ухода кота в архив заглянул Ярослав. - Никита… - он удивленно оглядел мой халат, - ты чего это сюда забрался? Обед же. После полета, оранжереи и почти двухчасового сна в машине я чувствовал себя несколько заторможенно, даже душ не помог. - Эм, может, я сначала поработаю, нагуляю аппетит? – предложил я, с тоской глядя на полки с бумагами и стараясь не думать о том поцелуе. - Нет уж, ты его нагулял еще в ботсаду. Давай, снимай свой рабочий прикид и пошли, тем более что у Руслана днюха. Что-то у нас сплошные праздники: я прямо с бала на бал попал. - А подарок? У меня ж нет ничего, - я неспешно снял халат и пристроил его на спинку стула. - Ни у кого нет, мы деньгами скидываемся, так что ты можешь свою долю добавить в конверт к остальной сумме. Мне это вполне подходило.