***
– Я дома… — осторожно протянула Ино в надежде, что ей ответит тишина, а мама окажется в очередной командировке. Но, видно, боги удачи вышли покурить, фальшиво шумел океан из стоящего на полу ноутбука, пахло жженным сандалом. Яманако-старшая занималась йогой, отстаивая асану (вот она ирония) «собака мордой вниз»* – Мама… – с тревожным удивлением пробормотала Ино, в бесполезной попытке загородить плетущегося следом Акамару. Реакции не последовало. — Мама, мне очень надо с тобой поговорить. Красиво вытянувшись, Яманако-старшая приняла вертикальное положение, её чуть тронутые морщинками глаза полыхнули злостью… До черноты обуглились сандаловые палочки, плейлист закончился. Слова мамы единым потоком лились сквозь Ино, казалось, стало меньше воздуха. Не крики, нет… Громкие четкие слова и фразы, о плохой дочери, безответственном человеке, не выросшем ребенке… О том, как она, мама, устала и что собаку надо убрать немедленно, прям вот сейчас и без возражений. Ино пыталась, честно пыталась пробиться сквозь этот поток, но не получалось, и вот она уже срывается на крик, но мама не слышит, всё говорит и говорит, даже повернувшись спиной, стирает сандаловый пепел со столешницы и говорит, громко отчетливо, без остановки. Акамару скулит, от жажды, Ино тоже ощущает сухость во рту, но ещё больше – желание, чтобы мама замолчала, просто прекратила говорить, хотя бы ненадолго. Становится тесно, очень тесно им сейчас в кухне-прихожей. Пахнет жженным сандалом, снова фальшивит океан в записи. Мама говорит и говорит, не давая даже секунды передышки, в вырезе на спине её майки блестят капельки пота, у Ино между пальцев блестит острие ножа. Какой долгий, какой душный день.***
Тугая, чернота летней ночи накрыла уже наизусть выученные дорожки гравия в саду Саске. Облокотившись на кованые ворота, Сакура наклонила голову, глубоко вдохнула. Ярко-желтая луна выкатилась из-за еле различимых туч, никакой прохлады. Сколько Сакура уже тут стоит, в бессильном отчаянии никак не решится ни уйти, ни надавить на красную кнопку домофона. – Я могу вам помочь? — Испуганно поднимая взгляд, Харуно встретилась с очерченном в лунном свете лицом стоящего позади Итачи. – Я тут просто… Саске, его телефон недоступен, уже несколько дней, и я решила прийти узнать, всё ли в порядке. – Саске нет, и где он – я не знаю, — устало произнёс Итачи, подойдя ближе. Сакура удивлённо моргнула. Учиха-старший, выглядел непривычно, ворот рубашки расстёгнут на две верхние пуговицы, на щеках и подбородке чуть обозначена щетина, губы сжаты, брови нахмуренны, а обычно убранные в низкий хвост волосы растрепанны. – Извините, — пробормотала Харуно, понимая, что с минуту глупо пялилась на брата своей большой и единственной любви. – За что? — монотонно спросил Итачи. – Я пойду? Сакура огляделась по сторонам, словно соображая, куда именно ей идти. Итачи безучастно, достал сигарету и закурил, вглядываясь в тугую небесную черноту. Сакура ожидала, что её остановят, предложит зайти в дом, вызвать такси или подвезти, но Итачи, казалось, вообще её не видел. Смущение и испуг сменили странное раздражение, сжав упрямо кулаки, розоволосая проговорила: – А знаете, у меня есть мысли, где Саске. – Да, а что же ты сюда пришла? – Я просто была не уверена… Итачи внимательно всмотрелся в лицо Сакуры, словно пытаясь прочесть там что-то, потом зажмурился, как от мигрени, затянулся и хрипло произнёс, выпуская дым: – Сакура, иди домой… Беготня за моим братом плохо кончится для тебя… Лучше займись учёбой. – Не говорите так со мной, я не ребенок. – А ведешь себя именно как маленькая, и ты, и твоя дурочка-подружка. У Итачи был такой снисходительно-брезгливый вид, что у Сакуры от злости загорелись щеки, особенно задело, как он говорил про Ино. Про Ино которая настрадалась от этой истории и от любви к Итачи… Сжав губы и наклонив голову, Харуно впилась ногтями в ладошку, потом вскинула подбородок и, блестя злыми глазами, выпалила: – Я просто люблю Саске, знаете, есть такое чувство – любовь… Хотя куда вам, вы же на людей как на насекомых смотрите. Даже на собственного брата плюёте… А про Ино… Про Ино вообще не смейте так говорить, она любит вас… Вас, бесчувственную… Тут Сакура словно затормозила на высокой скорости, понимая, что только что призналась в любви за другого человека. Луна снова спряталась в тучи, стало совсем темно.***
На серых растрескавшихся подвальных стенах выступали капли сырости, пахло землёй и электрическим освежителем воздуха «яблочный день». Хината зябко повела плечами, когда подошедший к ней со спины мужчина, обнял её, запуская руку в вырез свитера. – Не нужно сейчас! — заливаясь краской, глядя на спящего в углу Наруто, проговорила Хината. Мужская рука только требовательней стала шарить по её груди. — Пожалуйста, – дрожащим тоном пропищала Хьюго. – Тихо… тихо. Ты такая молодец, моя Хината… Ты ведь будешь и дальше всё делать правильно, — произнося это змеиным шёпотом, мужчина запустил вторую руку в её иссиня-черные волосы, наматывая их на кулак и поднимая для требовательного поцелуя в шею. Наруто посапывал во сне, слегка чмокая губами, и был похож на ребёнка.