Избранные

— Ты серьезно ненормальная или прикалываешься? — шипит Четыре мне в ухо. Я хочу ответить, что он неправильно понял. Что я не целенаправленно подслушивала разговор Эрика с какой-то женщиной. Что были весомые обстоятельства, чтобы я снова сбежала из комнаты. Но слова застревают в глотке, раня горло, будто шипами. И почему-то сейчас я не уверена ни в чем. Он смотрит на меня, ждет ответа, буквально плавится от злости. Его глаза пронизывают, превращая в ледяную крошку мои нервы. Четыре трясет меня за плечи, а я не могу выкинуть из головы картинку его поцелуя с Лорен. За это хочется дать себе оплеуху. Страх липкой пленкой обволакивает только сейчас, когда я, по сути, уже в безопасности. Хочется разрыдаться, прижавшись к груди Четыре. Это желание пугает даже больше, чем вся ситуация в целом. — Трис, — настойчиво повторяет он. Поднять на него мокрые глаза — значит показать свою слабость. Будильник на его столике тикает, вызывая неудержимое желание разбить его о стену. — Ты не должна была этого слышать. В его словах отчетливо слышится упрек. Я прикусываю губу, чтобы не позволить себе расплакаться, твердя, что должна быть сильной. Нахождение здесь — мой выбор. Капилляры едва не лопаются от внезапной злости. — Но я слышала! — выдавливаю сквозь стиснутые зубы. — И я хочу знать! Что нужно сделать Эрику? Четыре напрягается, отпуская мои плечи. Я упорно смотрю ему в глаза, надеясь на то, что он первый отведет взгляд. Мурашки бегут по пояснице, отдаваясь холодом в позвоночнике. Под ногтями колет, и я чувствую, как ломаюсь. С каждой секундой все больнее и быстрее. Я не выдерживаю и отвожу взгляд. — Не вмешивайся в это, Трис. Он говорит мягко, но мне все равно кажется, что я получила пощечину. — А если я хочу? Молчание длится чуть больше, чем вечность. Четыре хмурится, тяжело вздыхая: — Чего ты хочешь? И, не задумываясь, я выпаливаю: — Помочь тебе. Больше всего боюсь, что он рассмеется мне в лицо. Потому что да, на его месте я бы, наверное, так и сделала. Потому что ничем я не могу помочь. Потому что при взгляде на Эрика у меня дрожат колени. Но он смотрит слишком серьезно, вынуждая меня судорожно сжимать кулаки в ожидании ответа. — Я не хочу, чтобы ты в это вмешивалась. Решительные слова отдаются в ушах, пульсируя головной болью. С одной стороны, я хочу облегченно вздохнуть, радуясь, что не придется лезть в это, но с другой, мне кажется, что я упускаю нечто важное. — Трис, это даже не в моих силах... — Зато в моих. Мы оба оборачиваемся на звук властного голоса. Четыре — испуганно, чуть слышно чертыхнувшись, я — с интересом. Мой рот невольно приоткрывается, когда я разглядываю вошедшую. Она одета в джинсы и белую футболку. Она не в цветах фракции. В нашем обществе это равносильно преступлению. Я не могу даже прикрыть рта, не справляясь с удивлением. Потому что эта женщина — первая, кто бросает вызов всему, что мы должны были перенять с молоком матери. Кожа становится гусиной от нездорового предвкушения. — Меня зовут Барбара, — снисходительно говорит она мне с легким северным акцентом. — Я рада, что ты здесь. Четыре крепко сжимает мне руку, а я вглядываюсь в его профиль, пытаясь понять, почему на стиснутых челюстях играют желваки. В его взгляде, обращенном на женщину, читается одновременно безысходность и мольба. — Не втягивай ее в это, — напряженно чеканит он. — Она отличная кандидатура, ты должен был раньше привести ее ко мне, — укоризненно бросает Барбара в сторону Четыре, прежде чем снова повернуться ко мне. — Ты станешь союзником своего... наставника? Вам вдвоем придется... — Мне придется сделать это одному, — резко обрывает ее Четыре, чем вызывает раздраженный взгляд. — Разрушить фракции. У меня невольно расширяются глаза, после того как Барбара невозмутимо заканчивает предложение. Сказано так, будто это простая незначительная просьба. И от этого меня лихорадит еще сильнее. Я бросаю полный непонимания и ужаса взгляд на Четыре, который сжимает губы в тонкую полоску и упорно не смотрит в мою сторону. Он не выглядит удивленным. Мысль о том, что он знал, а может, и помогал, неприятно пронзает тело. — Эрик и Джанин, — немного раздраженно начинает Барбара, — охотятся на дивергентов, — я холодею, когда она произносит это слово, пристально глядя на меня. — Это общество себя изжило. Эрудиты хотят захватить власть, и у них это получится, если мы будем бездействовать. Я думаю, в твоих интересах помочь нам. Я киваю, но не могу выдавить из себя ни слова. Поверить не могу, что все это действительно происходит со мной, но понимаю неизбежность происходящего, если Барбара не врет. И я готова поклясться, что это правда, потому что ее суровое лицо с отпечатком печали не может лгать. А уставшие глаза, которые упорно сверлят меня выжидающим взглядом, отметают оставшиеся сомнения. — Как я могу помочь? Четыре громко вдыхает, будто еле сдерживаясь от чего-то. Я едва преодолеваю желание взять его за руку, несмотря на то, что это кажется мне правильным. Он прикрывает глаза, и мне кажется, что я вижу, как его тело дрожит от злости. — Ты должна втереться в доверие к Эрику и узнать его план. Смех едва не вырывается наружу, но я в последний момент прикусываю губу, понимая, что она серьезно. В желудке все переворачивается просто при мысли о том, что мне нужно будет подойти к нему. Инстинкт самосохранения верещит, что это слишком. И в этот раз я полностью с ним согласна. — Это нереально, — озвучивает мою мысль Четыре. Я бросаю на него благодарный взгляд, а Барбара — слишком пристальный. Как будто знает что-то такое, о чем я не имею ни малейшего понятия. Это угнетает. — Ты ведь знаешь, что реально, Тобиас, — мягко говорит она, а Четыре вздрагивает. — Тобиас? — зачем-то переспрашиваю я, прекрасно зная ответ. — Это же твое настоящее имя, да? — дождавшись его кивка, я задаю следующий вопрос: — И зачем ты его скрываешь? В голове с диким шумом шныряют мысли, пытаясь найти нужную информацию. Чувство того, что я упускаю что-то важное, не покидает. Имя упорно звенит в ушах, и уже через несколько секунд мне хочется зажать уши, чтобы не слышать оглушающего: «Тобиас, Тобиас. Тобиас!» — Это долгая история, — уклончиво отвечает он. — И это сейчас не главное. Его взгляд снова скользит по невозмутимой Барбаре, которая терпеливо ждет, пока мы закончим. — Я не хочу, чтобы она в это вмешивалась, — чеканит Тобиас, а я не знаю, чего хочется больше: ударить его или поблагодарить. — Есть много других способов... — Но нет времени, — отрезает Барбара, отметая дальнейшие возражения с его стороны. — Ты поможешь нам, Трис. Если хочешь, чтобы твои родные и друзья не пострадали, ты найдешь способ. В твоем распоряжении инициация. До проверки ты должна узнать все, что может нам пригодиться. На этот раз в ее голосе прослеживается угроза. Не явная, а больше похожая на предупреждение, но все же угроза. И я уверена, что она не пустая. Вопрос «А если у меня не получится?» застревает на кончике языка с омерзительным горьковатым привкусом. От этого привкуса тошнит, буквально выворачивает наизнанку, но нужно терпеть. Проклинать тот момент, когда я вышла из комнаты, и терпеть. Потому что на этот раз все переходит грань шутки. Внутренности скручивает, когда Тобиас ласково касается плеча, стараясь поддержать меня. Перед глазами, как никогда отчетливо, появляются лица родителей. Мамино, слегка осунувшееся, но с такими по-прежнему добрыми глазами. Папино, такое живое и понимающее. — Я сделаю все, что смогу. Она цепляет на лицо дежурную холодную улыбку, но глаза остаются дико уставшими и почти что безучастными. На долю секунды мне становится интересно: а почему Барбара делает это все? Ей тоже сказали нечто вроде: «В твоих интересах помочь нам, очень даже в твоих»? Но, конечно, спросить я не решаюсь. — Вообще-то, я здесь для того, чтобы поговорить с тобой, Тобиас. Барбара походит к тумбочке и берет будильник, который несколько минут назад я хотела разбить о стену, вертит его в руках, а затем снова ставит на место. — Трис, тебе пора возвращаться в комнату, чтобы никто не заметил твоего отсутствия, я провожу, — бросая быстрый взгляд на Барбару, мягко говорит Тобиас. Я пытаюсь придумать, что возразить. Они ведь не могут в самом деле просто выставить меня за дверь, правда? Внутренний голос ехидно замечает, что могут, предварительно проводив. — Она найдет дорогу без тебя. Кажется, Барбаре все-таки надоело ждать. Я ободряюще улыбаюсь Тобиасу, просчитывая, каковы шансы подслушать их разговор. — И, Трис, без глупостей, — добавляет Барбара, разрушая все надежды на это. ___________________ Все рушилось. Разрушалось так быстро, что я не успевала сообразить, что произошло только что. Начиная с первой ступени инициации, которую я еле-еле перешагнула, заканчивая Эриком, с которым мне каким-то невероятным образом предстояло сблизиться. Вот только на все мои попытки завести разговор он отвечал двумя фразами, от которых мурашки бегали, кажется, даже под кожей: «Если ты сейчас же не заткнешься, Сухарь, то я заткну тебя навсегда» или «Ты думаешь, мне интересно разговаривать с какой-то жалкой недоальтруисткой и недобесстрашной?» И в такие моменты я действительно чувствовала себя жалкой. Настолько, что сжималась еще сильнее, делая шаг назад от скалящегося Эрика. — Сегодня мы в первый раз пойдем на проверку своих страхов. Волнуешься? Голос Кристины выводит меня из размышлений, и только сейчас я вспоминаю, что сегодня мы переходим к второй стадии инициации. Хочется застонать при мысли о новой борьбе за место в фракции. Которой скоро, скорее всего, не будет. Я горько усмехаюсь и киваю. — Я боюсь насекомых, — признается Кристина, отправляя в рот очередную порцию яичницы. — Не представляю, как справлюсь с этим страхом. Я вяло ковыряюсь в своей тарелке, придумывая, что ей ответить. — Серьезно? Насекомые? — Уилл делает разочарованное лицо, а я облегченно выдыхаю, радуясь, что не придется принимать активного участия в разговоре. — Я думал, ты Бесстрашная. Кристина пихает его локтем, бормоча что-то, напоминающее «Какой же ты придурок». Они начинают кидаться едой, а я просто смотрю на них с глупой улыбкой. Поверить не могу, что можно вот так просто веселиться, не подозревая, что за кошмар происходит вокруг. Не подозревая, что находишься в самом эпицентре. — Трис, скажи ему! — визжит Кристина, пытаясь высвободиться из рук Уилла, который начал щекотать ее. — Отпусти же меня, идиот! Первый раз за долгое время я по-настоящему смеюсь, чувствуя себя на своем месте. Уилл целует Кристину в нос, и та моментально успокаивается, впиваясь в него своими огромными глазами. Мне кажется, что этот момент слишком личный, поэтому я бросаю что-то на прощание и встаю из-за стола. Взгляд тут же натыкается на Тобиаса, который о чем-то увлеченно разговаривает с Лорен. Вспышка ревности сменяется мыслью о ее роли в происходящем. — Трис! Я оборачиваюсь к догоняющему меня Алу. Первый порыв — развернуться и сделать вид, что не услышала, не увидела. Неважно, лишь бы не идти с ним, не делать вид, что все в порядке. Потому что не в порядке. Выкинуть из головы мысли об Эрике, Барбаре и вообще о происходящем оказалось сложнее, чем это можно было предположить. А особенно мысли об Эрике. Если честно, трясутся поджилки, когда я просто представляю, как снова разговариваю с ним. Что уж там говорить о доверительных отношениях. У меня с Эриком не может быть никаких отношений в принципе. Взаимная неприязнь между нами граничит с ненавистью. И иногда мы заступаем черту. — Трис, ты все еще со мной? Назойливый голос раздается ближе, чем я могла подумать. Ближе, чем нужно. Я поднимаю на Ала ошарашенные глаза, и он смущенно отстраняется. Бормочет извинения и, кажется, забывает, о чем спрашивал только что. Из губ едва не вырывается облегченный выдох, который прерывает громовой голос Эрика. Сердце екает, забиваясь дальше под ребра. — Сегодня для вас впервые будет проведена инициация страхов. Все понимают, что это значит? — раздаются утверждающие выкрики, от которых Эрик морщится, будто досадуя на то, что кто-то отвечает на его риторический вопрос. — Вы должны максимально быстро преодолеть испуг и выйти из ситуации. Вопросы? Я уверена, что вопросов не будет. Среди нас нет настолько бесстрашных. Или сумасшедших — зависит от того, с какой точки зрения смотреть. — А физически мы останемся невредимы? Хлопок. Эмоции разрываются ярким фейерверком, когда я узнаю голос Ала. Он что, серьезно? Он действительно это сделал? Эрик тоже не верит. Недоверчиво поднимает бровь, прежде чем хищно приблизиться. Я готова выть от отчаяния, потому что стою рядом с Алом, а значит, Эрик подходит и ко мне. — Ты струсил до того, как зайти, а? — уголок рта приподнимается в ухмылке. — Сухарь, что насчет твоих вопросов? Приказ «сблизься с ним» борется с мыслью «беги, спасайся». Во рту остается противный приторно-сладкий привкус после слов, которые выдавливаются почти насильственно: — Не хочешь прогуляться вечерком? Все застывает. Эрик, Ал, неофиты, которые, конечно же, слышали. Даже только что подошедший Тобиас замирает, сразу понимая, что я сделала что-то глупое. Невероятно глупое. И да, в этот раз он прав. Горло сводит судорогой, когда Эрик, наконец, делает глубокий вдох. Я делаю невольный шаг назад, будто это действительно могло бы помочь, если бы Эрик захотел меня убить. Если бы он захотел, не помог бы ни один скоростной поезд, увозящий меня от него. И, конечно, мне не поможет Тобиас, пробирающийся к нам через ошалелую толпу. — А у тебя есть предложения? Тихо. Так угрожающе тихо, что лучше бы он заорал. Если бы он рвал свою глотку и мои барабанные перепонки, было бы проще. Привычнее. Самое разумное решение — заткнуться. Это твердит и собственный рассудок, и взгляд Тобиаса, напряженно вглядывающегося в меня. Безусловно, так будет правильно. И я, конечно, так и сделаю. — Допустим. — Ты хоть приблизительно понимаешь, с кем играешь? Его голос. От него хочется забиться куда-нибудь, спрятаться, исчезнуть. Все что угодно, лишь бы не. Его голос. — Я не шучу, Трис. Не нарывайся. Конечно, он не шутит. Эрик и шутки — две несовместимые вещи. Особенно сейчас. — Я представляю, с кем играю. Это должно было получиться уверенно. Во всяком случае, не так жалко, как вышло. Настолько, что бровь Эрика саркастически изогнулась и в ней опасно блеснула сережка. И от осознания того, что я боюсь даже его сережки, хочется сжать зубы. Ты, наверное, правда ошиблась фракцией, Трис. — И с кем же? С убийцей, который помогает свергнуть действующее правительство. А вслух: — С Лидером Бесстрашия. Он фыркает, словно разочарован в моем ответе. Будто действительно ожидал чего-то большего. Тобиас уже не просто смотрит — от его взгляда жжет кожу. Сначала незаметно, а затем все назойливее и назойливее. Еще мгновение — и она начнет плавиться. Растекаться, как пластмасса при нагревании. Когда мои глаза находят Четыре, Эрик еще раз фыркает. — Трис, ты первая, — натянуто выталкивает из себя Тобиас, стараясь не обращать внимания на ухмылку Эрика. — Идем. Отличная возможность сбежать. Пусть даже навстречу своим страхам. Браво, Трис, тебе удалось выйти сухой из моря. Целого океана даже. Гордишься? Нет. Я продолжаю смотреть на Эрика, просто не в силах прекратить. Его скулы, четко вылепленные, вечно искривленные губы, его татуировка. Рука едва не поднимается, чтобы провести по каждой точке пальцем. Прокрутить каждую сережку на его лице. А потом превратить его же в кровавое месиво. — Я бы на твоем месте был осторожнее, Сухарь. Мало ли. И это не пустые слова. Я делаю шаг в сторону Тобиаса, понимая, что только что преодолела свой главный страх.