Избранные

— Я… Я просто не знала, где тебя искать. Он не верит. Это видно по его прищуренным глазам, плотно сжатым губам и испытующему взгляду, который похож на сканер, вспарывающий мою защитную оболочку и читающий всё, что я так отчаянно стараюсь скрыть. Эрик ухмыляется и наверняка представляет, как разделывает меня, заставляет поплатиться за враньё и за то, что я хотела помешать его планам. Наивная. Как я вообще могла подумать, что смогу? Серьёзно, он Лидер Бесстрашия, а я новичок, Дивергент, которого он должен уничтожить. И вместо того, чтобы спрятаться как можно дальше, забиться в угол и по возможности не высовываться, я стою в его комнате, буквально разлагаясь на частицы под его взглядом. — Зачем? — он спрашивает это так безразлично, словно его ни капли не касается происходящее и единственное, чего он хочет, поскорее покончить с этим. — Что зачем? Я не… То есть… Если бы можно было умереть только от одного желания сделать это, я бы не медлила не секунды. — Я хотела сказать, что уже не важно. Эрик поднимает пробитую бровь и на мгновение даже кажется удивлённым. Затем на его лице скользит ироничная улыбка. С прищуром глядя на меня, он мягко, слишком мягко, интересуется: — Ты залезла в мою комнату, но причина, по которой ты сделала это, уже не важна? Я думаю, что испортить ситуацию уже нельзя, потому что хуже некуда. И… хихикаю. А дальше — хуже. Приступ безудержного хохота буквально наваливается на меня, и я сгибаюсь, пытаясь вытереть рукой выступившие слёзы. Взгляд на ошалелое лицо Эрика — и все попытки разом проваливаются. Он выглядит так, будто я на его глазах оторвала себе же голову. А потом приставила её обратно как ни в чём не бывало. И для меня даже это кажется реальнее, чем рассмеяться Эрику в лицо. И для него даже это кажется реальнее, чем то, что я сделала. — Трис, — с интересом тянет он. И снова этот взгляд-сканер. Эрик идеально подходит для миссии, отведённой ему, если это связано с убийством. — А ты становишься больше, чем просто Сухарем. Эта фраза вводит в своеобразный ступор, потому что звучит практически как похвала. Эрик меня похвалил. Даже в собственных мыслях звучит так нелепо, что я морщусь, досадуя на то, что вообще думаю об этом. Нужно сосредоточиться и выбраться отсюда. Нужно не дать ему догадаться о настоящей цели моего визита. И, самое главное, нужно, чтобы он поверил мне. Я представляю, что всё это понарошку, когда делаю маленький шажок к тому, кто является ко мне в самых ужасных снах. — Осторожнее, Эрик, — шепчу ему на ухо и пытаюсь понять: кто удивлен этим больше? — Я могу подумать, что нравлюсь тебе. Он наклоняется ко мне, безмолвно принимая правила игры. — А может, так и есть? — он говорит тихо, но фраза всё равно оглушает. — Что, если я влюблён в тебя, а, Сухарь? Его рука опускается мне на талию, притягивая ближе. Дыхание сбивается, будто весь воздух из комнаты выкачали. И, самое ужасное, я получаю какое-то дикое удовольствие от этого. Всплески адреналина толчками разгоняют кровь, а сердце, кажется, сейчас проломит рёбра. Закрываю глаза, повторяя про себя, что всё это от страха. Что единственное, чего я хочу, — это быть как можно дальше отсюда. Повторяю это про себя снова и снова. Снова. И. Не верю. — Это исключено… Он как-то резко становится ещё ближе. — Почему же? Ближе, ближе. Во рту пересыхает, и я глотаю вязкую слюну. — Ты бесчувственное чудовище. Эрик ухмыляется, отчего воздух наполняется едким намёком на опасность. Его глаза кажутся на пару оттенков темнее обычного, и эта маленькая деталь заставляет сжаться. Его губы слегка приоткрыты, а мятное дыхание щекочет мою шею. А руки крепко сжимают мою талию, будто я в любой момент могу убежать. И я бы хотела. Конечно, хотела бы. Но вместо этого мои губы легонько, почти невесомо касаются уголка его рта, а в голове — ничего, кроме одной нелепой мысли: всё должно быть именно так. И это пугает, заставляет отшатнуться и сделать шаг назад, судорожно придумывая оправдание. Не сводя глаз с его медленно сползающей ухмылки. Еле дыша от накатившего осознания. Идиотка. Чёртова дура, дура, дура. Давящее ощущение беспомощности окутывает, и я невольно сжимаюсь от немного изумлённого взгляда Эрика. Он приподнимает бровь в немом вопросе, а мне кажется, что я больше никогда не смогу говорить, только раскрывать рот, как выброшенная на берег рыба. Или человек, которому перекрыли поток кислорода и который задыхается, хватаясь за горло. Нужно быть действительно мазохистом, чтобы сделать это самой. Или поехавшей. А можно внушить себе, что это часть плана. Непредвиденные обстоятельства — непредвиденные действия. Сейчас он засмеётся и бросит что-нибудь насмешливо-оскорбительное. Что-нибудь в своей манере. И у меня наконец появится возможность уйти, убежать отсюда как можно дальше. К чертям эти фракции. К чертям всех остальных, если ради их спасения мне придётся иметь дело с Эриком. Но он не смеётся. Смотрит как-то чересчур серьёзно, прищурившись, будто принимает важное решение, от которого будет зависеть всё. И в один момент снова надевает маску безразличия. Перед тем как впечатать меня в стену ответным поцелуем, который даже отдалённо не напоминает мой. Или другие, что были до этого. Этот — особенный. Эрик сжимает руками мою талию так, что завтра останутся синяки. Эрик проводит языком по нижней губе, углубляя поцелуй. Эрик кусает, лижет, посасывает и вызывает миллиард ярких вспышек. Эрик вдруг становится чертовски близким. Эрик, Эрик, Эрик… Его слишком много. Кажется, он везде. И это просто не может быть правдой. Ничего из происходящего, в принципе, не может быть правдой, но это — особенно. Я не должна быть здесь. Меня не может целовать Лидер Бесстрашия, а я не могу отвечать ему взаимностью, забывая обо всём. Я не должна просто наслаждаться моментом, зная, чем это кончится. Зная, что если он узнает, кто я на самом деле, то тут же пустит пулю мне в лоб. Даже эта мысль не приводит в себя, когда холодные пальцы Эрика поглаживают поясницу. Он ближе, чем возможно, но нас по-прежнему разделяет пропасть, которую, кажется, уже не преодолеть. И мне хочется врезать себе за шквал мурашек, пронизывающих до самых костей при каждом его — даже мимолётном — прикосновении. И мне хочется убить его за то, что он не останавливается, когда слышит мой слабый протест, а стягивает с меня майку, кусая мои губы почти до крови. Только сейчас словосочетание «сладкая боль» перестало быть просто словами. Его губы на моей шее — впиваются, всасывают; его язык, зубы — на тонкой коже остаются фиолетовые отметины. А я, вопреки паническому ужасу, изгибаюсь еще ближе к его губам, проклиная дрожь во всём теле и обхватывая его ногами. Теряя контроль от новых ощущений. От покалываний, которые от затылка распространяются по всему телу. Нервные окончания дребезжат, посылая импульсы тока, которые заставляют целовать Эрика, прижимать его к себе, шептать что-то ему на ухо. И почти выкрикивать его имя. Эрик — единственное спасение и одновременно погибель. Он, как всегда, противоречие. Дилемма, которую можно решить только ценой собственной жизни. Самое страшное, что сейчас это перестало казаться таким уж ужасным. И, когда его руки расстёгивают мои джинсы, мелькает последняя здравая мысль: «Ты пожалеешь об этом, Трис». __________ Грязная, потасканная. Выброшенная, как ненужная игрушка. Взгляд Четыре выражает именно это, но губы упрямо повторяют: — Я не осуждаю тебя, Трис. Никто не осуждает. А сам отводит глаза, будто может запачкать их об меня. Будто я опустилась настолько, что ему противно смотреть. Это раздражает, раздражает, почти злит, так, что хочется врезать ему. Бросить в лицо: «Это вы во всём виноваты!». Прокричать: «Я сделала это ради вашего хренова дела!». Срывая голос, доказывать: «Я не хотела этого! Не хотела!». Но потом я смотрю на равнодушное лицо Барбары и как-то сдуваюсь. Гнев выжженным клочком падает куда-то внутрь, сменяясь разочарованием и опустошением. Не виноваты. Сама вызвалась. Хотела. Наступает моя очередь отводить взгляд, садиться на место и тихо, почти беззвучно, шептать: — Простите. Отступать слишком поздно. Игра уже началась, и, как бы мне ни хотелось обратного, я один из ключевых игроков. Ставка слишком высока, потому что на кону не только моя жизнь, но и всех тех, кто родился не таким, как все. Всех тех, кто живёт скрываясь или не знает, что его жизни угрожает опасность. Всех тех, которые такие же, как я. — Что мы делаем дальше? Тобиас смотрит на Барбару, не отводя глаз. Будто боится, что не удержится и снова бросит осуждающий взгляд, которым он пронзает меня каждый раз, когда думает, что я не вижу. — Ждём, — она отвечает невозмутимо, но почему-то меня ослепляет вспышка ярости, и я с трудом остаюсь на месте, впиваясь ногтями в обивку кресла Четыре. — Мы должны знать, каков их следующий шаг, прежде чем что-то предпринимать. Четыре кивает, без споров принимая такой расклад, а я готова орать на них до потери голоса. Ещё вчера мне говорили, что у нас нет времени, что мы не можем терять ни секунды, а сегодня предлагают ждать. Надеяться на то, что мы услышим суперважную информацию из жучка в комнате Эрика. Кому вообще придёт в голову обсуждать что-то там? Бессмысленно. Всё оказывается настолько лишённым смысла, что на глаза наворачиваются слёзы. И убраться отсюда хочется гораздо сильнее, чем вчера из комнаты Эрика. Никчёмная. Ненужная. Использованная. Хочется кричать им в лицо, как я ненавижу их. Хочется кричать это себе, Эрику, всему миру. Хочется, чтобы кто-то сказал, что всё будет хорошо, отвлёк от мыслей сброситься в яму. Хочется снова почувствовать себя не разбитой. — Я вам больше не нужна? Голос звучит хрипло, словно горло пару раз вывернули наизнанку, протащив через него колючую проволоку. Настолько жалко, что я едва не спускаюсь на пол, сдерживая почти звериный рёв. Будто всё это безумие проникло слишком глубоко и поглощает, поглощает, поглощает. От меня не остаётся ничего — пустая оболочка, из которой не получается выдавить даже несколько ничего не значащих, но таких нужных слезинок. — Вообще-то, Трис, ты сейчас главный игрок, — как можно мягче говорит Барбара, а мне кажется, что из комнаты выкачали весь воздух. — Ты ближе всех к Эрику, и, возможно, он станет доверять тебе. Почему-то кажется, что всё неожиданно начинает подрагивать, мелко дрожать, и, глядя на руки, я убеждаюсь в этом. Отдачей от тонких подрагивающих пальцев вибрация проходит дальше, подчиняя себе нервные клетки, обхватывая кости, вплетаясь в костный мозг и полностью подавляя меня, медленно переходит в тряску. Воздух по-прежнему не проходит в лёгкие, которые будто бы сдулись, отказываясь принимать кислород. А мне вдруг кажется неважным пытаться. — Трис, ты в порядке? Кажется, Четыре. Будто бы обеспокоенно, даже без брезгливости. — Трис, тебе не нужно лезть к нему в постель, достаточно просто… Остаток фразы Барбары теряется в каком-то липком тумане, который обхватывает меня со всех сторон. И если до этого дышать просто не хотелось, то теперь нет даже такой возможности, а вместо кислорода в легкие, в уши, в нос забивается мерзкая субстанция. Она душит сильнее, чем удавка. Хочется закричать, но, стоит мне открыть рот, она проникнет и туда. Чёрные пятна похожи на освобождение, и я из последних сил тянусь к ним. Пустота. А затем тихий шёпот, вытаскивающий из спасительного блаженства: — Трис. Голова, отказываясь возвращаться в реальность, отчаянно гудит, разбивается на столько же осколков, как и моя прежняя, как оказалось, беззаботная жизнь. — Чёртова альтруистка вечно будет портить нам жизнь?! Недовольное восклицание проскальзывает мимо, пока я пытаюсь понять, где нахожусь и кто меня окружает. — Заткнись, придурок. Женский голос до жути знаком, но в глазах всё еще рябь, а мозг отказывается выдавать нужную информацию. Или информацию в целом. — С момента начала инициации только она куда-то влезает, только она бродит по ночам, когда должна спать вместе со всеми, только она путается с инструкторами, только у неё самая сложная ступень прошла идеально… — Не знала, что ты так пристально наблюдаешь за мной, Хэйес. Голос, который должен звучать насмешливо, подводит. Вместо этого он похож на скрежет заржавевшего металла. — О, вы только посмотрите, кто пришёл в себя! — иронии Питеру не занимать. — Несравненная Трис Прайор, покорительница Лидера и его брата! Вместо ожидаемой вспышки злости я усмехаюсь. Смеюсь от подколок Питера, вот уж докатилась. — Признайся, убогая, ты специально упала в обморок, чтобы Четыре пришлось тащить твою тушу? — О, я просто перепутала его с тобой. Было темно, знаешь ли. В первый раз за всё время нашего знакомства я вижу на лице Питера не просто удивление, а почти шок. Снова усмехаюсь, с интересом наблюдаю за тем, как он передёргивает плечами. Почти смущённо. — Идиотка. Рядом фыркает Кристина, которой и принадлежал голос. Я пытаюсь ободряюще улыбнуться на её обеспокоенный взгляд. Выходит почти хорошо. — Всё хорошо, Крис, правда. Она недоверчиво смотрит на меня и собирается возразить. — Ложись спать, — прерываю я. — Мне тоже надо отдохнуть. Снова натягиваю улыбку. Кажется, беспокойство немного отступает. Она всё еще тревожно переспрашивает: — Ты уверена? И опять улыбка. — Да. — Хорошо. — Спокойной ночи. Кристина улыбается мне в ответ и идёт на своё место, а я откидываюсь на подушки с мыслью о том, что благодарна Тобиасу за то, что он принёс меня сюда, а не к себе, где меня, безусловно, ждал бы неприятный разговор.