Мелания

Пролетает месяц, а Микки даже не замечает этого. Проще простого погрязнуть в ежедневных заботах о ребенке, как ни старайся этого избежать. Микки кормит ее, меняет памперсы и играет с ней. Он изучает ее распорядок: в какое время и как долго она спит днем, когда она капризничает, а когда довольна жизнью. Он учится определять, достаточно ли ей смеси, или она хочет чего-нибудь еще. В его собственной жизни никогда не было особого смысла, и ему достаточно легко начать жить чужой, приспособив под нее свои немногочисленные потребности. В первый раз, когда ему нужно идти на работу, он берет девочку с собой. Линда смотрит на него с сомнением и недоверием и произносит: «Ты знаешь, вообще-то не принято приносить на работу детей», но не сильно возражает, когда он раз и навсегда разъясняет ситуацию, используя все известные ему нецензурные слова. Младшему ребенку Линды уже годик, и она снабжает Микки старыми детскими вещичками. А после того, как Микки покупает кресло-переноску, он может таскать ребенка повсюду, куда бы ни пошел. Пока он работает, малышка прекрасно чувствует себя за прилавком возле кассы, вырывая страницы из старых журналов или грызя вчерашние пончики. Дома она играет с чем угодно, любая самая обычная вещь забавляет ее. Удивительно, какой ерундой ее можно занять — она может час играть с деревянной ложкой, запихивать в рот и стучать ею, а старый сломанный телефон или пульт без батареек развлекают ее гораздо дольше, чем настоящие игрушки, которые принесла Линда. Девочка по-прежнему питается смесью, но и взрослую еду ест каждый день. Ее любимые блюда — картофельное пюре, овсянка и бананы. Она все также спит в ящике от комода, а днем может подремать в своей переноске. И это все. Это все что она делает, и это все, что он делает, с тех пор как его главная забота — присматривать за ребенком. Все его долбанное существование сведено к нескольким повторяющимся процедурам. В течение месяца, который пролетел незаметно, Микки делает все возможное, чтобы найти Тони. Но, честно говоря, можно было и не пытаться. Это предприятие обречено на неудачу, с какого конца ни возьмись. Тем не менее Микки продолжает надеяться на возвращение своего ебанутого братца. Он отказывается признать это, но, черт возьми, начинает привязываться к малышке, которая просто прелесть: спокойная, забавная, слушает его, если он решает поговорить, и иногда спит, свернувшись у него на груди. Но Микки скучает и по прошлой жизни — он определенно не был создан для отцовства. Так что это, конечно, пиздец какой интересный опыт, но настоящий отец девочки должен забрать ее обратно. Микки остается только надеяться, чтобы это случилось поскорее.

***

Когда звонит телефон, Микки сидит без работы из-за происшествия в магазине. Тараканы, на которых никто не обращал внимания, внезапно вышли из-под контроля, когда старшенький Линды случайно проделал дыру в стене, играя в футбол в задней комнате, и насекомые практически вывалились наружу. Микки считает, что теперь у пацана будет психологическая травма до конца жизни — зрелище было премерзкое. Как Линда ни пыталась этого избежать, ей пришлось вызвать специальную службу и закрыть магазин на целых три дня, которые Микки решает посвятить ничегонеделанию. Телевизор приглушенно бормочет в углу, показывает новости, начавшиеся после мультиков, но Микки не обращает на него внимания. Он лежит на диване и забавляется с ребенком — подхватив ее под мышки и держа на весу, позволяет ей топтаться у него на груди, ее крохотные ножки щекочут его, когда она переступает ими, счастливая до безобразия. Она издает бессмысленные звуки, вроде «бу-ба-га-га-бу» — вообще-то она на удивление спокойный ребенок, но иногда разыграется и лепечет, и это чертовски мило. У нее наиглупейшее выражение лица, улыбка до ушей и брови домиком от усердия, мало того, по щеке размазаны остатки банана, и, глядя на нее, Микки просто не может перестать смеяться. Она не обижается. Если он смеется, она смеется тоже, она любит любые звуки, которые издает Микки. И он никак не может перестать этому удивляться. Микки как раз поднимает ее еще выше, чтобы сделать «самолет» — это одна из ее любимых забав, которая порой заканчивается тем, что девчонка плюется ему в лицо, — когда звонит телефон. Он колеблется мгновение, скорее склонный забить на звонок, потому что действительно хочет продолжить играть с малышкой, которой чертовски весело, но в конце концов, любопытство побеждает. Никто никогда не звонил им на домашний. Он усаживает ребенка в переноску, не забывая пристегнуть ее — потому что он знает, что она чертовски подвижна, стоит только повернуться к ней спиной, — затем быстро пересекает кухню, хватает трубку на последнем звонке и подносит ее к уху. — Какого?.. — говорит он. — Здорово, Микки, — слышится из трубки, и он узнает этот голос. — Тони, — выдыхает Микки, и все его тело затопляет облегчение. — Куда ты, блядь, подевался? — Я в долбанной тюрьме, мужик! На три года как минимум, а Игги дали только год, можешь поверить в это дерьмо? Тони говорит раздраженно, как будто считает, что не заслужил этого. Микки интересно, где он, потом он думает: пиздец, ебанный пиздец! Ему требуется мгновение, чтобы осознать весь ужас этого заебательски пиздецового пиздеца. Настоящий отец ребенка в долбанной тюрьме, и если Тони месяц назад не сумел найти для девочки кого-то, чтобы просто посидеть с ней, то Микки сильно сомневается, что тот наймет няньку для нее на три долбанных года, и это значит… — И какого хера я теперь должен делать с ребенком, чувак? — Чё? — отвечает Тони, а потом замолкает — мать его растак, он действительно не понимает, о ком идет речь! Микки говорил это раньше и может повторять снова и снова: его братцы, все как один, долбанные говнюки. — Твой ребенок, урод! Маленькая спиногрызка, которую ты оставил у меня месяц назад. — Ах, ну да! Вот дерьмо! — восклицает Тони. — Слушай, парень, пусть она побудет у тебя? До тех пока я не выйду, или пока ее злоебучая мамаша не вернется, короче, кто первый… — Пошел ты, — отвечает Микки, но Тони, кажется, не слышит его. — Спасибо, мужик, — говорит он, вместо того, чтобы предложить другое решение или другого человека. — Я буду тебе должен. Тони вешает трубку до того, как Микки удается узнать что-нибудь еще: в какой тот тюрьме, за что. Кто на самом деле эта злоебучая мамаша ребенка. Как зовут чертова ребенка. Было бы неплохо все это знать. Он впечатывает трубку в аппарат с такой силой, что слышит треск пластмассы. Проводит руками по волосам, по лицу и бормочет «пиздец, ебанный пиздец», размышляя, какого хера ему делать дальше. Он не возьмет этого ребенка. Это просто невозможно. Он Микки чертов Милкович, у него своя жизнь, он не может оставить этого чертова ребенка. У него нет ни одной причины хотеть оставить этого чертова ребенка. Такое не для него, ему этого не нужно. Потом он смотрит вниз — малышка все там же, в своей переноске, пинает воздух крохотными ножками в носочках, в пухлых ручонках латунный кастет. Она смотрит на Микки и улыбается, так широко, что он видит все три крохотных молочных зуба, веснушчатый носик морщится, голубые глаза сияют. Микки думает: «чтоб я сдох».