Мелания

— Ну и, — первое, что говорит Мэнди, когда Микки ей отвечает. — Ну да, — отвечает он. На несколько секунд повисает неловкое молчание, блядь, что за идиотизм — это же Мэнди. Он в сердцах пинает одну из игрушек, которыми усыпан пол. — Ты там чего, охуела от счастья? - Филадельфия? Ты серьезно, Микки? Почему именно этот чертов город? — Как я и говорил, Линда нашла мне работу. В магазине ее сестры. Я решил, что свалить из Чикаго не самая плохая идея. К тому же, ты может, не помнишь, но когда мы были детьми, тетя Рэнди только и говорила о Филадельфии и о том, как тут круто. Было бы просто тупо упустить шанс переехать туда, где кто-то из нашей семьи был счастлив. Они снова молчат. — Я помню, — отвечает Мэнди, ее голос становится мягче. — Не думала, что и ты тоже, в конце концов, это я жила с ней, и довольно долго. — Так и есть, но я пиздец как много времени проводил с вами. — Надо полагать. Я имела в виду, черт, когда мы с… когда мы с Йеном решили сбежать, ему было похуй, куда двинуть, и я предложила Филли. Прикинь, я подумала то же, что и ты — может, это какой-то специальный везучий город. Я понимаю, что это тупо. — Охренительно тупо, — Микки фыркает в знак согласия, но ему не так уж смешно, потому что он рассуждал так же. — И чё, как думаешь, это судьба или еще какая херь? — Судьбы не существует, придурок, это дерьмо для тех, кто ссыт взять свою жизнь за яйца, — отвечает Мэнди, та Мэнди, которую Микки знает. — Просто все это очень странно. Но и чертовски здорово. — Ага, — соглашается Микки. — Типа того. Во время короткой паузы Микки подходит к окну и зажигает сигарету. Смотрит на новый город и встряхивает зажигалку пару раз, чтобы выжать из нее последние капли, мысленно запоминая купить утром новую. — Ну и, — опять повторяет Мэнди. — Теперь у тебя чертов ребенок? Как это случилось? — Мне даже нечего тебе сказать. Представь себе, я ни хуя не планировал это, просто в один день появляется Тони, пихает мне ребенка, обещает забрать его на следующий день и исчезает, не дав мне даже открыть рот. В следующий раз он звонит мне из тюрьмы, чтобы обрадовать — ему дали три года минимум, и мне придется оставить ребенка у себя, пока он не выйдет или еще какая-нибудь херня не случится. Он делает глубокую затяжку, закрывает на мгновение глаза, чувствуя, как дым проникает в легкие, заставляя чувствовать себя странно заполненным на мгновение перед тем, как он выпускает его из себя медленной ленивой струйкой. — А почему ты просто не отдал ее в приют? — Нет уж. Тебе охуенно повезло, что ты никогда там не была, а я, блядь, помню, каково это. Уж лучше со мной. В этот момент ему хочется, чтобы они разговаривали лицом к лицу, а не по телефону, потому что он хочет видеть, как она реагирует. Он начинает нервничать — вдруг она решит, что он не должен был оставлять ребенка, потому что не годится для этого, и захочет забрать девочку себе или отдать в приют, короче, избавиться от нее. Мэнди ни хера не знает о его новой жизни, и он не знает, как объяснить ей, что он изменился, что ребенку действительно лучше оставаться с ним. Он не хотел ее, не хочет ее сейчас, по крайней мере, так он себя успокаивает, тем не менее — ей лучше оставаться с ним. — Ну ладно, — это все что она говорит и меняет тему. — Слушай, это все равно охуеть как странно. Где ты живешь? Дашь мне адрес. Я заскочу позже. По субботам я в ночь, но моя смена начинается не раньше десяти, так что я могу забежать ненадолго перед работой. — При условии, что ты принесешь пожрать, — говорит Микки. — Договорились. Он начинает искать свой новый адрес, который он вообще-то уже выучил, но на всякий случай накарябал на старом конверте и засунул в бумажник, ну мало ли. Когда он его называет, Мэнди как-то странно взвизгивает, и у него поднимаются брови от этого звука. — Твою мать, засранец, — восклицает она. — Мик, мы живем в одном чертовом квартале. Добро пожаловать в мир случайных совпадений — их тетя никогда не упоминала эту улицу. — Да блядь, это была первая чертова квартира, которая мне подвернулась, — оправдывается Микки, как будто это может сделать происходящее менее нереальным. Она фыркает и снова замолкает. Сердце в груди Микки стучит слишком громко, а живот начинает крутить сильнее и сильнее, у него такое чувство, что его сейчас вырвет, но он должен успеть, пока она не отключилась. Иначе он потеряет единственный шанс, потому что не сможет задать ей этот вопрос в лицо. Он даже не пытается сделать глубокий вдох — это не поможет. — Он, блядь, сказал что-нибудь обо мне? О том, что увидел меня? Еще одна блядская пауза. — Нуу, — тянет она. Еще пауза. Микки серьезно думает, что у него отравление. — Я пыталась поговорить с ним, но он, блядь, просто вызвонил своего ебаря, и тот до сих пор в его комнате. Микки по барабану. По барабану. Ни одной блядской причины, чтобы ему было не по барабану. И если чувство, что он сейчас блеванет, усиливается, это не имеет никакого отношения к тому, что он чувствует из-за того, что она сказала. Он ничего по этому поводу не чувствует. — Ок, — отвечает он Мэнди. Голос звучит спокойно. — Я так, узнать, вдруг это как-то задело его или еще какая-нибудь херня. Мне по фигу. — Мик, — начинает Мэнди, но он-то знает, что она всегда могла понять его лучше, чем он сам себя понимал, так что он прерывает ее. — Слушай, мне надо бежать, ребенка пора кормить, но я жду тебя позже, договорились? Он вешает трубку до того, как она ответит. Смотрит на ребенка, который мирно спит в своей кроватке и еда ей нафиг не нужна. Ее нос усыпан веснушками. Иногда ему больно смотреть на них.