Мелания

Наверное, потому, что жизнь Микки это одно сплошное недоразумение, все начинается с выбора пиццы. Микки зависает у Йена и Мэнди. Последнее время это случается довольно часто, и на него никто уже не обращает внимания: соседи занимаются своими делами, Йен изучает что-то, сидя со своим ноутом в углу. Микки и Мэнди, воспользовавшись тем, что Мэлли спит в комнате Мэнди, играют в видеоигру. Время ужинать, но никто не вспоминает об этом, пока живот Эммы, которая читает у окна, не возвещает об этом громким урчанием. — Никто не хочет поднять свой зад и что-нибудь приготовить? — вопрос Мэнди остается без ответа. — Похоже, что нет. Эмма, поищи номер какой-нибудь хорошей доставки пиццы. Так и получается, что все собираются вокруг барной стойки, обсуждая, какую пиццу заказать. Довольно быстро они останавливаются на трех пиццах с пепперони. «Международная любимица», как выражается Дэвид, над его словами смеются все, кроме Микки, который терпеть не может пепперони. Но все остальные счастливы, и он решает не поднимать шумиху — он просто отковыряет пепперони со своих кусков. Не такая уж сложная задача, не нужно быть шибко образованным, чтобы догадаться выкинуть ту часть начинки, которая тебе не нравится. Так что он ничего и не говорит по этому поводу. Зато кое-кто другой говорит. В тот момент, когда Эмма берет телефон, чтобы позвонить и сделать заказ, Йен фыркает, выхватывает у нее телефон из рук и машет Микки так, как будто, это, блядь, значит что-то. До этого он молчал, как-то странно поглядывая на Микки, и теперь появился шанс выяснить, что за херня происходит. — Ты действительно не собираешься что-нибудь сказать? — спрашивает он, и Микки хмурится. — О чем ты, блядь? — отвечает он, не вполне понимая, что на уме у Йена. — Ты ненавидишь пепперони, Мик. Черт, на какой-то момент Микки временно забыл, что Йен Галлагер знает про него каждый чертов пустяк, и это постоянно разрушает Микки жизнь. — О чем, блядь, ты говоришь? — повторяет он, потому что не знает, что еще сказать. — Не делай вид, что ты не понимаешь, о чем я говорю, как-то раз, когда я пытался накормить тебя пепперони, ты чуть не надрал мне задницу и сказал, что у этой дряни вкус лошадиного навоза. — Ну и что, я просто выкину эту херню, делов-то. Йен снова фыркает и усмехается. — Забавно, оказывается, для тебя не проблема пойти на компромисс, когда ты этого хочешь. Так вот к чему все это. Микки чувствует, что все смотрят на него, но ему по фигу, он чувствует, как у него начинает закипать кровь от злости — той, что сидела глубоко внутри эти два года и не находила выхода. Он встает со своего стула и идет к Йену. — Может быть, тебе тоже стоит научиться идти на компромисс, вместо того, чтобы поднимать бучу каждый раз, когда что-то идет не по-твоему? — В какой ебаной вселенной я не способен пойти на компромисс? Все, что я делаю — это иду на компромисс, я три блядских года делал это, и ты не можешь обвинять меня за то, что мне стало тошно от всего этого!.. Йен тоже встает, и он выше Микки, но Микки по барабану, от злости он чувствует себя ростом с дом. — С каких пор сбегать от того, кто хочет спасти твою жизнь, потому что тебе не нравится, как все повернулось, считается компромиссом? Йен протягивает руку и толкает Микки в грудь; Микки не готов к этому и отступает на несколько шагов, пока не упирается спиной в барную стойку. — Ты никогда не пытался спасти мою чертову жизнь, Мик, ты пытался спасти свою жизнь, потому что боишься своего отца и самого себя. Весь мир в глазах Микки окрашивается красным, в голове шумит, он так чертовски зол, что просто не может в это поверить. Он не понимает, как это возможно: только что, минуту назад, все было в порядке, а сейчас он готов взорваться от бешенства. Он даже не подозревал, что все еще настолько зол из-за того, что тогда произошло. Так что он просто затыкает Йена, ударив его кулаком в лицо. Он может чувствовать мягкую кожу щек Йена, когда его грубый кулак врезается в нее. Слышит «аааах» от соседей Йена позади него, но не обращает на это внимания, только чертов Йен, только его чертова реакция на удар. Йен приходит в себя меньше чем за секунду: хватает Микки за плечи и бьет его головой в голову так сильно, что перед глазами вспыхивают звезды. И все, понеслось. Йен отшатывается назад, и Микки бросается прямо на него, бьет его в живот, получает в ответ удар по носу, сильно пинает Йена в голень, впивается ногтями Йену в плечи, в то время как Йен пытается отшвырнуть его. Они дерутся жестко и грязно, как раньше; это напоминает Микки об их первом разе, и о времени, когда они вместе торчали, дрались и трахались. Микки в ярости — не только из-за их последней стычки, он зол, потому что именно он виноват в том, что они с Йеном больше не делают все это. Он зол, потому что он не видел Йена два года и их отношения никогда не станут прежними, и именно он должен был сделать что-нибудь, чтобы исправить это. Он зол и на Йена тоже, потому что, черт, это и его вина, это вина их обоих и ничья в то же самое время. Так что он просто чертовски зол на все подряд, но раньше у него не было возможности направить свою злость, а сейчас он может ее выразить, колотя кулаками в грудь Йена. Он. Так. Чертовски. Зол. Он бьет кулаком Йену в челюсть, потом чувствует жесткий удар под дых, переводит дух пару секунд, толкает Йена в грудь и бьет его по руке, плечу, животу. В глазах Йена злость, которую Микки раньше видел очень редко, и должно быть, это придает ему какую-то сверхчеловеческую силу, потому что Йен хватает Микки за плечи и отшвыривает назад. Микки врезается в стену, позволяя выйти наружу «уумпф» от боли, которая выбивает из него дух. Йен припирает Микки к стене, награждая его серией ударов. Микки в ответ бьет Йена своей головой в голову, со всей силой, на какую он способен. Затем наступает момент тишины. Йен по-прежнему прижимает Микки к стене, грудь у обоих тяжело вздымается, они оба в крови, чертовски злы и смотрят друг на друга, так близко, что Микки приходится скосить глаза. Он даже не понимает, что происходит, когда вместо драки они начинают целоваться, целоваться с языками и зубами, со злостью кусая друг другу губы, так жадно и грубо, что назавтра они наверняка распухнут и потрескаются. Йен прижимает его к стене, и Микки сопротивляется, все еще продолжая драться, пока они целуются. У него получается оттолкнуться от стены достаточно, чтобы отпихнуть Йена, и они продолжают продвигаться вперед вместе, все еще яростно присосавшись друг к другу, пока Йен не падает спиной на диван. Только когда они расцепляются, Микки открывает глаза и понимает, что остальные все еще здесь. Мэнди выглядит шокированной, но довольной, у скучных соседей Йена от изумления рты раскрыты так широко — того и гляди муха влетит. Он быстро отталкивает Йена — тот снова падает на диван, у него на лице отсутствующее выражение, его губы и щеки ярко-красные от злости, волосы растрепаны. Микки знает, что выглядит не лучше, но все что он может — это смотреть на Йена, чувствуя на себе взгляды всех остальных и гадая, как, блядь, повернется вся его дальнейшая жизнь после этого момента, потому что он чертовски уверен — как раньше уже не будет. — Какого хуя! — кричит Эмма мгновение спустя. Она первая, к кому вернулся дар речи, пусть даже в виде тонкого и писклявого голоса. Микки думает, что Эмми чертова ханжа, учитывая, как она каждый раз возмущается, когда матерится он. — Я иду домой, — говорит Микки, его грубый и низкий голос срывается, но к нему хотя бы возвращается способность выражать свои мысли. Он выхватывает Мэлли из рук Мэнди, позабыв про ее шмотки и оставляя игрушки рассыпанными по полу, и на автопилоте выходит в дверь, едва сообразив по пути сдернуть с вешалки куртку. Выйдя на улицу, он сбрасывает куртку с плеч и заворачивает в нее Мэлли, чтобы она не замерзла по пути домой. Холодный воздух щиплет ссадины на лице и теле, куда пришлись удары Йена. Микки почти забыл, как хорошо Йен дерется, и как адски они всегда друг другу подходили. Они приходят домой, Микки находит остатки вчерашнего ужина в холодильнике, для себя и для Мэлли. Хотя ей еще рановато спать, он укладывает Мэлли в кроватку и садится на диван. Его голова кружится, в ней стоит шум, словно от тысячи голосов одновременно, при этом ни один не может сказать ничего путного. Он снова и снова прикасается пальцами к губам, словно напоминая себе, что это правда, он действительно целовал Йена сегодня вечером, и это словно бы оставило след на его коже. Ничего из этого не кажется правдой, и все это слишком правда, и у Микки ни одной чертовой идеи, что с этим делать. Он теряет счет времени, и, когда он понимает, что уже поздно, раздается стук в дверь. Он тихо стонет, когда слышит его, и остается сидеть на диване, какой бы черт это ни был, пусть лучше проваливает и побыстрее, он не способен прямо сейчас ни с кем иметь дело. Несколько мгновений стоит тишина, и он начинает было надеяться, что пронесло. Затем он снова слышит тот же звук, на этот раз более громкий и настойчивый. Микки колеблется еще секунду, мысленно прося того, кто за дверью, оставить его в покое, но стук не прекращается, вызывая раздражение и головную боль. Он проводит руками по лицу, ждет еще одну отчаянную секунду, но это не помогает. Наконец Микки теряет терпение. Одним резким движением он встает с дивана, идет к двери и быстро снимает цепочку, готовый дать отпор кому угодно. Кто бы ни был этот настойчивый дятел: сосед-ебанат, считающий Мэлли шумным ребенком — кажется, скоро он начнет жаловаться, что девочка слишком громко дышит, — или пришедший за арендной платой хозяин — Микки настучит по башке кому угодно. После того, что случилось сегодня, он с удовольствием выпустит пар. Когда Микки резко открывает дверь, с заранее открытым ртом, чтобы послать незваного гостя куда подальше, там не его козел-арендодатель или говнистый сосед снизу. За дверью стоит Йен. Его кулак все еще поднят, чтобы продолжить тарабанить в дверь Микки, у него сдвинуты брови и упрямо выдвинута челюсть, его пальто не застегнуто и натянуто кое-как, словно он одевался в большой спешке. Его грудь быстро поднимается и опадает, дыхание сбито. Через секунду, просто от того, что Микки смотрит на Йена, у него тоже сбивается дыхание. — Какого хуя ты тут делаешь? — спрашивает Микки, но в горле у него пересохло, и стук сердца не согласуется со словами. Йен смотрит на него, у него глубокий и обжигающий взгляд, и Микки не может не смотреть на него, не может даже дышать. И тогда Йен говорит: — Я собираюсь закончить то, что мы начали.