"У перекрестка"

Возвращения в Эребор память Фили не сохранила. Он просто открыл глаза, вырываясь из вязкого, болезненного забытья, и увидел над собой потолок и стены своей спальни. Выдохнул блаженно — вот приснится же такое, по голове его, что ли, ударило чем?.. — и заснул уже спокойно и без сновидений. С той же мыслью и тихой радостью (дома!) он пробудился снова. Просто лежал, вдыхая родной, домашний воздух, и прислушивался к тишине, нарушаемой только потрескиванием огня в камине... И к собственным ощущениям. Они, в отличие от мыслей, выходили совсем не радостными. Шевелиться не хотелось, тело казалось тяжелым и непослушным, в ребрах тупо ныло, на левом бедре, похоже, потихоньку заживала рваная рана. Хорошо же его отделали, вспомнить бы еще, кто и как. Должно быть, в горячке лежал — немудрено, что снилась всякая чепуха... Сколько же он так провалялся? Рядом раздался шорох и протяжный не то вздох, не то всхлип, и Фили, вздрогнув, открыл глаза. На стуле подле кровати сидела Дис. Фили не помнил, когда последний раз видел мать плачущей... а сейчас она прикладывала к глазам вышитый платок. — Мама?.. Она тоже вздрогнула и вскинулась: — Фили!.. — вскочила со стула, метнулась к кровати. — Хвала Создателю, наконец-то... Как ты, малыш? Болит?.. — Так... немного. — Он с трудом сглотнул. — Пить-то мне можно? Вроде рана не в животе... — Можно, конечно. Сейчас... Мать помогла ему приподняться на подушках, подала чашку с душистым травяным отваром. — А воды нет? — Есть. Но это полезнее будет. Ты же не ел столько дней... — А... сколько? — спросил Фили, осторожно пробуя отвар. Ничего, даже не противно... — Два дня здесь, да еще дорога... — Дорога?.. Фили нахмурился, допил отвар, вернул матери чашку. Некоторое время просто лежал молча, соображая. Дис тоже молчала, просто сидя рядом на кровати и держа его за руку. — Мама... а что со мной было? Где меня так?.. Она посмотрела ему в лицо: — А ты не помнишь? Мне сказали, ты попал в пургу ночью и нарвался на стаю волков... но не объяснили, куда ты шел и зачем. — Что?.. — Фили дернулся было приподняться, снова упал на подушки. Закрыл глаза, переводя дыхание. — Так это не сон... — Не сон? — встревожилась Дис. — О чем ты?.. — Так... обо всем. Головой я все-таки ударился, да? — Да, и ребра помяты. Верно, с пони упал? — Упал... неудачно. От блаженного спокойствия не осталось и следа. Разом придвинулось недавнее прошлое: деревня, последний вечер с братом, ночное бегство, пурга, волки. Казавшаяся бесконечной дорога через лес, трактир, лекарь-человек, кровать с жестким тюфяком... И все. Дальше в памяти был провал, темнота, в которой обрывки собственных ощущений кружились неуловимыми искрами и растекались, как будто вода лилась, охлаждая горящую кожу, и звучали обрывки голосов — и знакомых, и совсем чужих; кровать превращалась то в покачивающуюся на мелкой ряби лодку, то в тряскую телегу. Все смешивалось, ни одну мысль или ощущение не удавалось поймать и задержать надолго. Что же там произошло и как получилось, что он снова дома? — Фили? — тревожно окликнула мать, и он открыл глаза: — Да... все в порядке, мама. Только я и впрямь не помню, как сюда попал. Как потерял сознание в трактире, так и все... Дис покивала: — Да, тебя и нашли без сознания. И привезли домой. Рана на бедре воспалилась, но хвала Создателю, все оказалось не так плохо... Ее голос дрогнул. Фили глянул внимательнее на ее лицо, на белые ручейки в темных волосах, которых прежде не было — и мысленно дал себе затрещину. — Мама... Мам, ну что ты... все же обошлось, мама... — Ты сам-то в это веришь? — спросила она, на миг отвернувшись, чтобы стереть слезы. Пересела поближе, взяла Фили за руку. — Что вы натворили, балбесы несчастные?! — Мам, я... Стукнула дверь. — Можно? — спросил женский голос, чуть более высокий и мелодичный, чем у Дис. Принцесса выпрямилась, улыбнулась — устало, но не натужно. — Конечно, милая. Проходи... Простучали легкие шаги, и в поле зрения Фили появилась молодая, кажется, немногим старше него, женщина. В темно-зеленом платье, с пышной медно-рыжей прической. — Как он?.. — начала было незнакомка, но, глянув в лицо Фили, улыбнулась. — О, вижу, что неплохо. У нее были зеленые глаза в мохнатых ресницах и немного вздернутый носик, а улыбка совсем юная и шаловливая... И он точно никогда не видел ее прежде. — Мама? — Это Герда, Фили, — отозвалась Дис. — Твоя королева. — Королева?.. — он попытался приподняться на локте. — О... я прошу прощения... Герда чуть-чуть порозовела и протестующе качнула головой — звякнули ажурные серьги: — Еще не королева. А тебе еще не разрешали вставать... принц Фили. Фили снова откинулся на подушки, не отрывая взгляда от девушки. Герда. Королева... Не слишком она была похожа на королеву, но Торин не просто так же выбрал именно ее? — Я прошу прощения, что не могу встать и поприветствовать мою королеву, как подобает, — закончил он начатую фразу. — Не за что извиняться, — вздохнула Герда. — На что мне приветствия, если ты после них опять свалишься? Мне будет приятнее, если ты поправишься к нашей свадьбе. — К свадьбе?.. — споткнулся Фили. — Да... Но я же... — Поправляйся, — тоном мягкого приказа перебила она. Глянула вдруг серьезно, без тени улыбки — будто прямо в душу... Дис тихонько заметила: — Торин не хотел, чтобы ты сюда приходила. Герда сморщила носик с непередаваемой смесью упрямства и виноватости: — Да. Только если делать все так, как он хочет — придется сидеть в сокровищнице, накрывшись хрустальным колпаком... Она еще раз улыбнулась Фили и исчезла, шелестя пышными юбками, так же стремительно, как появилась. — Мама... — шепотом окликнул Фили, все еще глядя в сторону двери — насколько мог повернуть голову. — Мама, кто она? Откуда?.. — Родственница Даина. — Дис вздохнула, уже думая о чем-то своем. — Вернее, королевы Рунгерд. А до свадьбы времени осталось всего ничего... — Ну и что? — не понял Фили. — Я что, присутствовать там должен? Дис помолчала, хмурясь. — Все не так просто, малыш. Но начинать нужно с самого важного. Лежи, я позову лекаря... Она встала и тоже направилась к двери. Фили проводил ее взглядом — и только тогда понял, что так ничего и не узнал. Кто его нашел, что означает возвращение домой, и главное — как подать весточку оставшемуся в деревне Кили?.. * * * Ни назавтра, ни в следующие дни ответов не стало больше, а вопросов — меньше. Фили чувствовал себя все лучше; Оин, посещая его, всякий раз одобрительно кивал, хотя и предупреждал, что рана на ноге будет заживать долго и как бы хромоты после себя не оставила. Дис тоже приходила, сидела подолгу, расспрашивала о жизни за прошедший год, но — странное дело — о здесь и сейчас происходящем не говорила ни слова. На осторожные вопросы отвечала уклончиво либо просто молча качала головой. Оина расспрашивать тоже было бесполезно, про его помощника и говорить нечего... Не требовалось большого ума, чтобы понять — объяснять ситуацию намерен сам король и тогда, когда опять же сам сочтет нужным. А когда сочтет — ему одному и известно. На пятый день Оин разрешил Фили встать с постели. Нога слушалась еще плохо, ребра отзывались болью на резкие вздохи или движения, о том, чтобы самостоятельно надеть хотя бы штаны, нечего было и думать, но Фили все-таки прошелся по комнате — в длинной рубахе, босиком и опираясь на принесенный помощником лекаря костыль и руку матери, благо, в его спальне было достаточно тепло... И впервые озадачился кое-чем еще. — Мама, а из комнат выходить мне можно? — Почему ты спрашиваешь? — Дис помогла ему присесть на скамейку у стены, села рядом. — Разве кто-то называл тебя здесь пленником? — Никто не называл, — качнул головой Фили. — Но ты слишком о многом молчишь, мама. О таком, что обязательно рассказала бы, если бы могла. А если тебе запрещено говорить, сильно ли я ошибусь, если сочту этот запрет не единственным? Дис очень невесело улыбнулась. — Да... ты, как всегда, все понял верно. Держать тебя взаперти никто не собирается, но выходить ты пока что можешь только в ближние галереи. — В которых некого встретить и не с кем поговорить, — без удивления кивнул Фили. — Что ж, вполне объяснимо. Осталось дождаться, пока король удостоит меня встречи и разговора. Если удостоит. — Фили... — Не надо, мама. Я же понимаю, что меня подобрали только из жалости, чтобы не дать умереть в том захолустье. И если меня так же молча выдворят обратно... я не удивлюсь. — «Так же молча» тебя никто никуда не выдворит, — проговорила Дис негромко и спокойно, но так, что сомневаться в ее словах не захотелось. Встала. — Мне пора, Фили. Тебе помочь до кровати добраться? — Не беспокойся, мама, я сам. — В смежной комнате слуга всегда дежурит, по имени Флои. Если понадобится — зови. Дис поцеловала его в темя и ушла. Фили еще посидел, собираясь с силами, потом взялся за костыль. Не стал возвращаться в постель сразу; осторожно, прислушиваясь к ощущениям, прошел по комнате вдоль стен. Не слишком это было легко и радостно, но что с того? Привыкать двигаться все равно нужно, любой же лекарь подтвердит... Удивительно, в комнате ничего не изменилось, будто хозяин и не покидал ее на целый год... вернее, отсутствовал целый год, а покидал навсегда. Вещи были на прежних местах, на сундуке в углу лежала аккуратно свернутая одежда. Темно-голубой кафтан с богатым золотым шитьем, пояс... Рядом, на полу — удобные башмаки с пряжками. Все, от чего Фили успел отвыкнуть, живя в лесной деревне. Странно это было, очень странно. Как будто ему намекали, что прежнюю жизнь можно вернуть, если... если что? На каких условиях пропавшие принцы могут благополучно «найтись»? Или... не принцы, а принц? Ждут ли так же хозяина комнаты младшего?.. Если условием возвращения Фили домой будет осуждение и изгнание Кили, разговора точно не получится. Ощутив нарастающую слабость и головокружение, Фили доковылял до кровати, улегся и некоторое время просто лежал, откинувшись на подушки и закрыв глаза, в ожидании, пока стихнет в ушах гулкий стук сердца. ...Может, все-таки не стоит вот так молча сидеть и ждать королевского внимания? Кили там, в деревне, должно быть, извелся от беспокойства, нужно хотя бы сообщить ему, что произошло и куда делся его брат. Быстрее всего отправить весточку с вороном, но мудрые птицы не подчиняются никому, кроме короля, без его ведома никто и никуда срочных посланий не отправляет. Обычные гонцы, впрочем, тоже без приказа с места не тронутся... Можно, конечно, поторопить встречу. Попросить мать передать просьбу — неужто откажет? Только будет ли от этого польза? И — что тревожило Фили куда больше — с чего начинать разговор? Пока он шел в Краснолесье с намерением предупредить Торина об опасности, все представлялось более-менее ясно: встретиться, рассказать о предполагаемых кознях краснолесской ратуши, возможно, услышать в ответ какое-то подобие благодарности — и тогда уже заводить речь об условиях возвращения домой. Но вышло иначе, и непонятно, получил ли король предупреждение, оказалось ли оно полезным... Просить о возвращении сейчас вроде как глупо, поскольку Фили уже дома. Спрашивать, надолго ли, тоже как-то странно... И то, что король не торопится побеседовать с ним лично, хорошим признаком никак не казалось. Наверно, все-таки лучше пока не торопить события... * * * Молва ничуть не преувеличивала выносливость и живучесть гномов; силы стали возвращаться к Фили очень быстро, стоило отступить лихорадке. Ночь спокойного сна — и он уже смог не только подняться на ноги, но и пройтись по комнате, не чувствуя головокружения и не боясь свалиться на следующем шаге. Рана, конечно, враз не зажила, и при ходьбе по-прежнему нужно было опираться на костыль, но теперь это был лишь вопрос времени... Оин, осмотрев рану и расспросив Фили о самочувствии, одобрительно кивнул, заявил, что все совсем неплохо, намного лучше, чем могло бы быть, и скоро можно будет посетить целебные купальни. Потом напомнил, что пить лучше не воду, а травяной отвар из вон того кувшина на столике, пообещал заглянуть после обеда и ушел, так и не дав Фили даже начать задавать вопросы. Конечно, был еще слуга, который помогал ухаживать за принцем, приносил еду, чистые рубашки и перестилал постель, но что с него возьмешь? Прежнего своего слугу Фили мог попытаться расспросить, а этого гнома по имени Флои, молоденького, молчаливого и очень застенчивого, он раньше даже не видел и не знал, как с ним заговорить и насколько можно верить его словам. Оставалось дождаться мать и попробовать все же поговорить с ней. Неизвестность выматывала хуже болезни... Тратить время попусту не хотелось, его и так было потеряно много. Раз уж не получалось разговоров, так хоть тело привести в порядок следовало. Отлучившегося слугу Фили решил не ждать, сам осторожно, стараясь не потревожить рану и едва сросшиеся ребра, натянул просторные холщовые штаны, обулся, поудобнее ухватил костыль и стал аккуратно и не спеша прохаживаться по комнате, держась поближе к стенам и попутно рассматривая и припоминая. Высокое зеркало в углу, скамья, на которую очень удобно было сваливать одежду и снаряжение, дверь небольшой домашней мыльни, стол, на нем — еще одно зеркало, резной деревянный ларец для гребней и украшений, куча разных вещиц, любимых Фили... или Кили? Да обоих... В другом углу — сундук с одеждой... Ничего как будто не изменилось, но ощущения возврата в прошлое не было. Что-то все же стало другим. Или это сам Фили стал другим? Ему случалось подолгу жить вне дома, когда гномы Синих Гор отправлялись с торговым караваном на заработки. Такие поездки могли длиться по несколько месяцев, а если удавалось найти хорошую работу — то и год-полтора. Но год для гнома срок невеликий, и так радостно было возвращаться и видеть, что дома все по-прежнему, и неизменность эта радовала надежностью и покоем... Почему же на сей раз все иначе? Неужели потому, что вернуться в родные места Фили не рассчитывал? Но он ни дня не прожил без воспоминаний о доме и надежды увидеть его снова. И надежда сбылась, пусть пока и непонятно, как и почему. Так в чем же дело?.. Под ладонь, которой Фили осторожности ради придерживался за стену, попала тонкая, едва опознаваемая на ощупь трещина. Он остановился, отвлекшись от своих мыслей, глянул на стену. Не трещина — край потайной двери. Той самой, которая хорошо служила им с Кили целый год жизни в Эреборе, но в конце концов бесславно подвела. Фили потянулся было открыть, но передумал. Даже если дверь не заперта совсем, все равно проем низкий, сам переход — тесный и темный. Какая радость соваться туда с костылем и перевязанными ребрами? Почему бы не пойти обычным путем, через общую гостиную? Заодно и посмотреть, есть ли там какая-нибудь охрана... Охраны не было, ни в смежной со спальней комнате, ни в следующей — общей. Либо стерегли где-то дальше, чтобы лишний раз глаза не мозолить, либо вообще особо не стерегли. И то, далеко ли убежишь на одной ноге и с костылем? Фили постоял на пороге, прислушиваясь, потом все так же не спеша и осторожно зашагал к дверям покоев Кили. Толкнул створки. Первая комната была погружена во мрак — светильники никто не зажигал, а от единственного имеющегося световода проку немного. Оставив позади открытую настежь дверь, Фили прошел дальше и остановился, переступив порог спальни, достаточно светлой и без светильников. Окинул комнату взглядом, ища... а что, собственно, тут можно было найти? Кили почти все время проводил в комнатах брата и на ночь приходил через потайной ход... Стоп. Потайной ход. Фили глянул в сторону тайной двери. Все верно, с порога ее не видно, даже неплотно прикрытую. Как же Торин ее нашел в тот проклятущий день? Заглянул в спальню Кили, никого там не застал и вместо того, чтобы уйти, пошел бродить по пустой комнате? Почему? Конечно, понимание тех рассуждений Торина сейчас ничего не изменит. Но все-таки, что в этой комнате могло навести короля на мысль осмотреть ее тщательнее? Ничего особенного, комната как комната, пустая и... И безликая. Догадка оглушила, как ведро ледяной воды. Совсем пустая, лишенная ощущения жизни комната. Если Торин, только заглянув сюда, заметил странность — сколько еще гномов могло увидеть и понять то же? Вездесущая дворцовая прислуга, которая все видит и все понимает... Это надо же было оказаться такими идиотами. От внезапной злой досады сжало горло. Фили всхлипнул, крутнулся прочь, неловко зацепил костылем дверной косяк и упустил деревянную рукоять. Дернулся подхватить, задохнулся от резкой боли в ребрах — и в ногу будто снова впились волчьи зубы. В глазах потемнело; ухватиться на гладкой стене было не за что. Он бы и свалился тут же, но чужие руки, невесть откуда возникшие, подхватили под здоровый бок и локоть и удержали. Сквозь гул в ушах пробилась пара фраз на крепком кхуздуле; кое-как отдышавшись и проморгавшись, Фили поднял взгляд на своего спасителя, за руки которого продолжал цепляться. И изумился, поняв, что перед ним женщина. Даже, скорее, девица. Не Герда, хотя тоже молодая и как будто незнакомая... — Ну что, полегчало? — спросила она. — На ногах удержишься? Постой, костыль подам... Фили, сглотнув, кивнул. Девушка крепче прижала его к стене, ногой подкатила ближе лежавший на полу костыль. Ловко подняла. Получив опору, Фили вздохнул с некоторым облегчением: — Спасибо... Прости, я не знаю твоего имени. — Меня зовут Фригг, — сообщила девушка, глядя серьезно и внимательно. — Я служу принцессе Герде... Куда ж тебя понесло без сопровождающих, принц? А свалился бы? — Это случайность. — Фили ощутил, как теплеют щеки, и порадовался, что успел вывалиться из спальни в почти темную первую комнату. — Я хорошо себя чувствовал... — Оно и видно, — хмыкнула Фригг. — Идем, провожу до твоих комнат. Спорить было глупо, да и смысл? После столь «удачного» выхода так и так надо прилечь отдохнуть... — А... что ты делала в этих покоях? — спросил он осторожно. В ярко освещенной общей гостиной стало видно, что Фригг действительно очень молода, черноволоса и по-своему, непохоже на Герду, красива. Впрочем, разве женщины бывают некрасивыми?.. — Принцесса меня отправила с поручением, на обратном пути велела зайти тебя проведать. — Принцесса беспокоится обо мне? — Ну... не то чтобы очень беспокоится. Но просто жаль трудов. Мы же тебя в своей повозке везли в Эребор, ухаживали... От такого откровения Фили по-настоящему бросило в жар. — Вы — это кто? — Не Герда, — хмыкнула Фригг, от которой не укрылось его замешательство. Придвинулась ближе, заглянула в лицо. — Прости, я не хотела тебя задеть. Просто... не видела прежде, чтобы из-за такого пустяка было столько смущения. Ни за что не поверю, что ты в лазарете не леживал — с такими-то шрамами... — Вы и шрамы видели? — криво усмехнулся он. — Тогда да, чего уж стесняться... — Не видел ты себя в этом гоблиновом трактире, — уже без тени улыбки проговорила Фригг. — Вот уж точно, гиблое место — если гном там едва не загнулся от пустячной раны... Ты ложись давай, как бы хуже не стало от... хмм... прогулки. Я сейчас слугу пришлю. Она проводила его до порога спальни, дождалась, пока он сядет на кровать, и, улыбнувшись ободряюще, ушла. Фили посидел еще, снова оглядывая комнату. Взгляд его зацепился за маленький сверток на столе возле зеркала, которого раньше как будто не было. Он доковылял до стола, ухватил этот сверток, вернулся на кровать. Развернул чистую тряпицу. Из обрезка холста выпали два обломка деревянного гребня. На краткий миг Фили забыл дышать. Потянулся осторожно, взял обломки, сложил их вместе. Сглотнул подступивший к горлу ком, вспомнив себя недавнего. Испытаний хотелось. Всё преодолеть, всех победить, стать героем, доказать свое право... Хотел — получил, вот оно, испытание. Только не победить в нем и не одолеть. Помнить, гадать, в чем виноват и могло ли сложиться иначе — и понимать, что ответа не узнаешь. Никогда. Вот, братец Финн, вся цена и тебе, и твоему геройству: сломанный деревянный гребень и безвестная могила в скале среди чужого леса. Перед глазами поплыло. Фили зажмурился и прижал к глазам ладонь. Сейчас слуга придет, еще не хватало... Дверь и впрямь стукнула. Прошелестели быстрые шаги. — Фили?.. — Перед ним возникла встревоженная Дис. — Малыш, тебе плохо? Потерпи, сейчас за лекарем пошлю... — Не надо, мама. — Он опустил руку, украдкой вытерев мокрую ладонь о подол рубахи. — Не надо лекаря. — Так ли? — Она склонилась, тревожно глядя ему в лицо. — Что с тобой? — Ничего, мама. Ничего... Просто задумался. Бывает. — Он снова посмотрел на лежащий рядом гребень. — Мама, а вот это... откуда здесь? Дис выпрямилась, как будто немного успокоившись. — Эти обломки? В твоем мешке были, на самом дне. Я еще хотела тебя спросить, да забыла... Гребень совсем новый, а уже сломан. — Да... — Фили прикрыл глаза, чтобы мать не заметила блеска. — Видно, я его случайно прихватил, когда вещи собирал. С запасной рубашкой... — Но откуда он? Ты решил заняться резьбой по дереву? — Нет. Это должно было стать подарком. — Фили вздохнул. — Был один гном, мама... там, где мы жили. Молоденький, робкий. Привязчивый. Я помочь хотел. Поучить чему полезному, проходимцев кое-каких отвадить, покоя ему не давали... Я и не думал, что он... В общем, он это сделал для меня, тайком. Чтобы в любви объясниться. И не успел. — Что же случилось? — осторожно спросила Дис. — Он погиб. Случайно. И так по-глупому... Я... Дис присела рядом на кровать, глядя серьезно и выжидательно. — ...потом как-нибудь тебе расскажу, ладно? — Хорошо. Потом так потом, — пожала она плечами. Фили попытался улыбнуться: — Мама, я спросить хотел. Я отца почти не помню, и тебя рядом с ним — едва-едва... Скажи, на что это похоже? Ну, когда встречаешь того, кто... для тебя единственный? Дис немного откинулась назад, будто собиралась прилечь отдохнуть. Тень тревоги сошла с ее лица, сменившись тихой и светлой, незнакомой Фили печалью. — Я никогда об этом не думала, — призналась она, помолчав. — Это просто было, мы этим жили, а на что похоже и с чем сравнивать... не знаю. — Мама... — Не знаю, малыш. Это будто встретил часть самого себя и внезапно понял, что прежде не был целым. Иначе никак не сказать. Фили чуть сдвинул брови, задумавшись: — Вы... были похожи с отцом? — Едва ли, — вздохнула Дис и улыбнулась. — Чтобы дополнять друг друга, не нужно быть похожими. Одинаковое хорошо при возведении колонн и украшении лестниц, как говаривал твой прадед. А в любви похожесть — не главная ценность. Правое и левое, верх и низ, свет и темнота — они разные, но существуют только вместе. И так повсюду в мире... Фили прикусил губу и опустил голову, снова уставившись на гребень. Разные части большого целого... Дис пересела ближе, мягко коснулась его волос: — Фили... — И вы никогда не ссорились? — спросил он, очень стараясь говорить ровно. — Чтобы совсем «никогда» — едва ли вообще бывает, родной. — Она тихонько погладила его по голове. — Фили, я ведь понимаю, к чему эти расспросы. Давай поговорим... — О чем? — А разве не о чем? Фили, я росла с двумя братьями. Мы были очень близки — одна семья, одна кровь, общие радости, общие беды... Думали о многом одинаково, понимали друг друга с полуслова. Я думала, что ближе не бывает... пока не встретила Вагни. — Я тоже рос с братом. Но пока не знаю, что мне думать, мама, — тихо проговорил Фили. — Не знаю. — Не спеши. Послушай меня... — Мама. — Он поймал ее руку. — То, что я прямо сейчас хочу узнать, ты все равно не скажешь. А про остальное... не надо, хорошо? Очень много всего случилось за последнее время... Я не хочу ничего обсуждать. Пока не хочу. — Хорошо, — согласилась она и свободной рукой погладила его пальцы, крепко державшие ее запястье. Мягко высвободилась. — Как скажешь. Поговорим позже. Сейчас тебе лучше отдохнуть. — Да. Наверно... — Ложись. Я позову Оина. Она помогла ему забраться на кровать, поправила одеяло, убрала на стол сломанный гребень и ушла. Фили снова остался один. Улегся поудобнее, откинулся на подушку, прикрыл глаза. Может, и не стоило вот так сходу обрывать разговор с матерью. Но слишком очевидно было, о чем она собирается говорить. Наверняка ей кажется, что рассказы о ее и ее братьев юности помогут Фили понять, почему он сам так неверно истолковал свои чувства к брату. Для матери конечно же проще и легче именно это — убедить себя и их, что они просто ошиблись, запутались, и достаточно будет покаяться, попросить прощения и не делать больше глупостей. Это и впрямь было бы очень удобно, но... Признать ошибку Фили не боялся, страх давно перегорел и переболел. Но чтобы признать, нужно понять. Не согласиться с подсунутым удобным объяснением. Понять. Разобраться — для самого себя, если больше никому это не нужно — что произошло и почему. В себе самом разобраться. Как иначе он вернется к брату? С чем? И ведь насколько бы все было по-другому, если бы их попытались насильно разлучить, или наложить какие-нибудь особые запреты, или, как подозревал Кили, нарочно начали бы создавать им трудности и расставлять ловушки. Много легче собраться с мыслями, когда одолеваешь сопротивление. Но не было ничего. Ни преследований, ни запретов, ни попыток разлучить... Так что же получается? Пока они, пусть и не слишком всерьез, чему-то противостояли и с чем-то боролись, все было замечательно, а стоило остаться наедине друг с другом и со своими чувствами — и любовь дала трещину? Как так может быть?.. Ему казалось, что главное — вернуться домой, и все встанет на свои места. Но вот он дома, и многое ли стало правильнее? Увы, нет, ясности не прибавилось, ни в мыслях, ни в чувствах. А вот поводов для растерянности прибыло. Теперь еще и тягостное смущение. Фили вспомнил себя, краснеющего от того, что за ним больным ухаживали девушки. От одной мысли об этом снова загорелись щеки, хотя, казалось бы — ну что такого? Обычное вроде дело...