Два угла двух треугольников

… — Ваш дачник? — окликнул пра-тёщу участковый. — Наш!! Тошка!! — обрадовалась Егоза. Поскакала по берегу вперед прабабки. Прабабка охнула, припустила, ковыляя, к воде. Егоза уже нагнулась над распластанным по травянистому склону приятелем, участливо спрашивала: — Тош, ты заболел? Участковый отрывисто велел отойти девчонке в сторону, чтобы не мешалась. Продолжил делать искусственное дыхание рот в рот и непрямой массаж сердца. — Зачем вы его целуете?! — возмутилась малявка. — Ба!! Позвони папке! Его жениха дядя полицейский целует!! Антон слабо закашлялся. Наконец-то. Усач уже думал отступиться. Полицейский перевернул утопленника на живот, приподнял, заставив кое-как держаться на четвереньках, стал вытряхивать из него воду, резко нажимая на диафрагму. — Отойди, я ж сказал! — с досадой крикнул усач малявке. Та отскочила, ойкнув, от потока воды, полившегося изо рта, из носа. Утопленник задыхался, фыркал, кашлял, пытался глотнуть воздуха — и снова его тошнило проглоченной и вдохнутой водой. — Что ж вы за своим дачником плохо следите? — ворчал полицейский. — Я ж ему сказал — не лезь в воду, даже если снасть оборвешь. Нет же! Блесна ему дороже собственной шкуры. А у него сердце слабое, у идиота. Еле успел. Хорошо, волосья ярко выкрашены, заметно на воде издалека. А как я добежал — уже вниз ушел. Так что с самого дна его вытащил. Городская немочь, ё-пе-рэссстт, плавать не умеет, а лезет! — П-п… п-простите… — выстучал зубами утопленник. — «Простите!» — разозлился участковый. — Думать вовремя надо, а не извиняться потом! Всплыл бы через неделю — распухший, синий. То-то красавцем смотрелся бы в гробу! Антон всё слышал. Всё понимал. Его колотило от смертельного холода. Он хотел рыдать и смеяться одновременно. Мог только стучать зубами и молчать. … — Он утоп! Утоп! Таким верещанием встретила Егоза вломившегося в калитку родного дома Сеньку. — Совсем утоп!! До смерти!! Не дышал!! Сенька отцепил от себя почему-то счастливую не в меру дочурку: вот уж не думал, что вырастил такую бессердечную! Радуется беде того, кто кормил ее вкусностями! — А дядя полицейский его вытащил! — докладывала малявка, захлебываясь от впечатлений. — И стал крепко-крепко целовать! И Тошка ожил! Как принцесса! От поцелуев! А потом дядя полицейский его отнес на руках домой! Ты представляешь!.. Если честно, Сенька не слушал. Вломился в дом. И замер на пороге комнаты. Чуть сердце из груди не вырвалось. — Куда, в грязных сапожищах-то? — возмутилась пра-теща. Семен притулился плечом к дверному косяку. Выдохнул. Тошка, закутанный в плед, стучал зубами о чашку с кипятком, пытался пить мелкими глоточками под бдительным присмотром бабки. А усатый участковый, переодетый в вещи Сеньки, которые были для него мало сказать тесноваты, но зато сухие — угощался рюмочкой коньяка, позаимствованного пра-тещей из новогодней Катерининой заначки. — Вот, недоглядели за твоим дачником! — сообщил участковый. Оценив выражение Сенькиной физиономии, и полицейский, и бабка, прихватившая малявку, поспешили удалиться, вспомнив о срочных делах. Решили переложить дальнейшие спасательные мероприятия на более подходящие по ширине плечи. — В баньке бы его попарить, — на прощание высказал дельную мысль участковый. Баньку топить было недосуг. А идея Сеньке понравилась. Сгробаздав дрожащего Тошку в охапку, понес в душ. Раздел, не взирая на вялое сопротивление, врубил воду погорячее. Притулил к стеночке. Влез в кабинку вместе. Антон пытался брыкаться и протестовать, но под горячими струями Семен долго тёр его тощие косточки сперва мочалкой, до красноты, потом, когда Тошка захныкал по правде — сжалился, стал растирать ладонями. Затем завернул в полотенце, отнес в кровать. К себе в кровать. Укутал одеялами. И лег рядом, собираясь греть собственным телом. Горе-утопленник сопел. Дрожал всё мельче, стучал зубами всё тише. Отмалчивался. Спустя четверть часа крепких объятий успокоился. Смог говорить. — Прости, я идиот, — признался самокритично. — Согрелся и расчирикался? — хмыкнул Сенька, стискивая бледную немочь еще сильнее, просто вжимая в себя, чтобы отдать еще больше тепла. — Я такой идиотина… — вздохнул Тошка. — …что жить такой идиот не достоин? — с подозрением продолжил за него Сенька. — Нет, — хихикнул «утопленник». — Я больше не буду. — Надеюсь. — Я обещаю, честно-честно! Я такой придурок! — Я слышал. — Я понял, что на самом деле ужасно хочу жить, только когда ткнулся мордой в ил на дне. Я был уверен, что это — ВСЁ. И тогда понял… — …Что ты идиот. — Угу. — Я рад за тебя. Отличное открытие. Антон вправду согрелся. Еще Сенька насильно напоил его таблетками в двойной дозе. Поэтому он просто провалился в сон. Еще пошептались о чем-то — и не заметил, как заснул. Такого с ним никогда в жизни не бывало.