И небо над нами не будет серым

– Снохождение. Сестра Мэри смотрела на Элиота как-то странно, не так, совсем не так, как должны смотреть сестры милосердия на нуждающихся в помощи. Она будто читала его, будто пыталась залезть в голову юного Найтрея – настолько пронизывающим был ее взгляд, Элиот даже поежился. – Д-да, – на миг запнулся он. – Лео ходил во сне и ударился о подоконник. Элиот должен был врать. Правила академии Латвидж не были драконовскими, но от учеников требовались прилежность и достойное поведение; за драку же можно было схлопотать нехило, а сейчас – Элиот знал, знал, – сестра могла принять все именно за драку. Мол, побил, не рассчитал, испугался и принес в больничное крыло. Но и правду Элиот сказать не мог. Его бы посадили на таблетки, его бы… Ему бы жить спокойно не дали, а учитывая, с какой скоростью распространялись в академии слухи, уже через пару дней все сотни учеников знали бы, что благородному Элиоту Найтрею снятся кошмары. Кошмары, с которыми он не может справиться сам, кошмары, против которых может выступить только его слуга. Слуга, с которым у него – так сказал бы любой в академии, даже Френк, – какая-то слишком уж близкая связь, а этого Элиоту было не надо. Такие мысли… Если бы окружающие думали так, ни к чему хорошему бы это их двоих, господина и его слугу, не привело бы. – И давно он ходит во сне? – поинтересовалась сестра, помогая уложить Лео на постель. Он был все еще без сознания, и голова его болталась из стороны в сторону – на миг Элиот испугался, что сломает ему что-нибудь, потому осторожно подложил руку под такую кажущуюся хрупкой шею. – Он… – Элиот запнулся. Он чувствовал, чувствовал своей рукой, как бьется в жилке на шее кровь Лео, и слышал его дыхание…. От этого становилось спокойнее, и он ласково сдвинул лохматую челку с бледного лица. Сестра Мэри вновь пристально на него посмотрела, и Элиот поспешно отдернул руку, почти отскакивая от кровати. Почесал бровь, вздохнул, шмыгнул носом и вновь разомкнул губы: – Да, он уже давно, сколько знаю его, – нервно пробормотал он. – Он обычно спокойный, а сегодня… Не знаю, просто шел, споткнулся, упал и ударился головой… Элиот коснулся холодными пальцами переносицы и прикрыл глаза. Он уже понимал, сейчас понимал, что все хорошо, но беспокойство за Лео никуда не уходило – наоборот, только больше места в сердце занимала, а сестра Мэри не спешила помогать. – Вы… проверите его? Поможете? – почти умоляюще спросил Найтрей. Сестра же покачала головой, криво усмехнувшись. – Да в порядке он, – быстро пощупала она худые руки слуги, а потом как-то настороженно вздохнула. – Подождем, пока придет в себя, конечно… Голос ее совсем стих, когда она коснулась лба Лео. Лицо ее переменилось, и Элиот уже успел испугаться – и не зря. – Горячий он какой-то, – протянула медсестра, а потом начала копаться в своей сумочке, что висела у нее на бедре. Что-то достала, чем-то смочила, зачем-то сунула под нос Лео – и он закашлялся чуть ли не до рвоты. Зато пришел в себя, сел – упал тут же, правда, обратно и тихо простонал. – Голова болит, – сипло сказал он, и Элиот испуганно глянул на медсестру. Та, правда, уже казалась куда более спокойной, а оттого – рассудительной. – У тебя температура, мальчик мой, – провела она пальцем по губам Лео, и Элиота аж передернуло. Правда, он осознавал, что это нужно – сестра Мэри осторожно положила на язык мальчику градусник, и Лео одарил ее печальным взглядом. Кинув взгляд на часы, она опустила голову, задумавшись, а потом тихо зевнула. Все же Элиот со своим тяжким грузом вины разбудил ее посреди ночи и был благодарен, что сестра Мэри не отказала. Он знал: пусть к обычным ученикам она была строга – даже излишне немного, – к больным она относилась иначе. Больные были у нее всегда ухожены, вылечены и одарены лаской – если, конечно, не становились больными по своей глупости. Дураков, поломавших ноги, когда по деревьям лазили, сестра Мэри не жаловала – ведь в боли своей были виноваты они сами. Она осторожно забрала у Лео градусник, и он мазнул кончиком розового язычка по верхней губе. Элиот не знал, почему заметил это, почему обратил внимание, но почувствовал, как алеют его уши – благо, ночью в свете свечи это никто не мог увидеть. Он прикусил пальцы. – Ты за него так нервничаешь, это весьма трогательно, – встряхнула градусник женщина, а потом встала. – Останешься здесь на пару ночей, скоро придешь в норму, – кивнула она Лео, а он, в свою очередь, кивнул ей, тихо пробормотав: «Спасибо». Ах, Лео-Лео. При других людях он часто был тихим и покорным, скромным – такова была его роль, маска, и мало кто знал Лео настоящего. То, каким кротким он стал при медсестре, заставило Элиота улыбнуться. – Горшок под кроватью, если что, – ткнула пальцем в воздух и, вновь зевнув, ушла во тьму. Элиот не знал, зачем, да и не важно это было: сестра Мэри ходила на невысоких каблучках, и ее приближение всегда было слышно. Так что Элиот со спокойной душой устремил взгляд на Лео. Тот молчал. Найтрей молчал тоже, он просто не знал, что сказать – но чувствовал, что должен с чего-то начать. Потому-то и проронил: – Ты ходил во сне. Она так думает. – Хорошая идея, – подмял под себя подушку Лео, взбивая ее, будто пытался устроиться поудобнее. – Прости, я не хотел… – не смог договорить Элиот, махнул рукой, прикрыл ладонью лицо, будто стыдясь смотреть в глаза Лео. Ему самому становилось уже дурновато, столько наложилось за день, что… что ему правда было не по себе. – И… Спасибо. Опять. Огонек свечи дрогнул – это дыхание Лео сорвалось с его губ. – Иди сюда, – тихо произнес он. Бледный, нездоровый – и как Элиот раньше не заметил-то, как мог?.. Слишком заигрался, идиот. Поэтому покорно присел на край кровати. Не скрипучей кровати, в отличие от той, в которой Лео спал каждую ночь. Наверное, одна эта мысль уже радовала Лео – прощай на две ночи, скрипучая кровать! Но, разумеется, здравствуй, режим. Сестра Мэри не разрешала читать после отбоя, у нее был свой распорядок дня и свой взгляд на многие вещи. Лео что-то прошептал. Элиот вздрогнул; он не расслышал ни слова, но это, наверное, было и неважно. Лео бы повторил, будь эти слова столь необходимы – но вместо этого он осторожно коснулся руки своего господина, пальцами холодными пробегаясь по выступающим косточкам изящной пясти Найтрея. И тот еле заметно улыбнулся. Взял ладонь Лео в свои руки, коснулся губами костяшек пальцев, чуть сжал. Надавил на пару точек, потянул – и бровь Лео, насколько мог видеть ее Элиот из-под скосившейся челки, удивленно изогнулась. Кровать прогнулась чуть сильнее, когда Элиот почти лег на его грудь – он чувствовал, что сейчас, вот именно сейчас все хорошо, именно сейчас можно сделать это. Потянулся к губам своего слуги без зазрения совести, и тот уже подался ему навстречу, но… Оттолкнул в последний момент и, свесившись с края, дрожащими руками вытащил горшок из-под постели, извергая из себя завтрак, обед и ужин. Звуки рвотных потуг были вовсе не теми, что хотел слышать Элиот, так что он просто сел ровнее, выпрямил спину и старался на Лео не смотреть. Не удержался, правда, – когда он вновь обратил свой «царский» взор на слугу, тот уже искал, чем вытереть рот, а уже через пару секунд послышался стук каблучков сестры Мэри. – Да, я точно не ошиблась с выбором лекарств, – пробормотала она под свой крючковатый нос и с тихим, насколько это было возможно, громыханием поставила поднос, что держала в руках, на прикроватную тумбу. На подносе помимо графина с водой и стакана, которые тут же были использованы Лео по прямому назначению, были еще пара яблок и три таблеточки в сверточке. Их Лео тоже проглотил сразу, как только рот прополоскал, а Элиот вздохнул – и тут на него уставилось две пары удивленных глаз. – Ты еще здесь? Марш в свою комнату, ты знаешь, по ночам ученикам разгуливать нельзя, – взмахнула рукой сестра милосердия, тут же меняясь в лице, а Лео едва не поперхнулся водой от такого ее заявления. Хотя, казалось бы, пару мгновений назад был на ее стороне. – И не попадись надзирательнице, – добавил он более миролюбиво, чем сестра Мэри, а Элиота аж передернуло. Мисс Стинсон, что страдала бессонницей, вызвалась обходить по ночам школу, а ее никто не любил, как известно. Но вот Элиот ее недолюбливал особенно, эта сумасбродная старуха и на занятиях немало проблем доставляла. Так еще и Найтреев не любила. – Если что – скажешь, что от меня, давай, иди, – настойчиво тыкала пальцем в дверь медсестра, и Элиот тихо вздохнул. Он знал правила – приходить можно к больным только днем – и намеревался зайти уже перед обедом, но и Лео, и сестра Мэри были правы. Сейчас ему нужно было просто дойти до своей комнаты, не столкнувшись с надзирательницей – надзирательницей, которая в ночи могла и ведьмой показаться.