И небо над нами не будет серым

Общаться с семьей, будучи самому в академии, всегда было сложно. Нельзя было созвониться в установленное время – всегда были дела, а письма доходили до адресата дай бог чтобы через месяц. За это время можно было встретиться и лицом к лицу на выходных, когда ученики могли по своему желанию покинуть академию Латвидж или же остаться в ней, но… На неделе связаться со своей семьей было почти невозможно. Если честно, это была одна из причин, почему Элиот захотел учиться в академии. На домашнем обучении он бы слишком часто видел хмурого отца, приставучую сестру, братьев, натыкался бы по ночам на Винсента… В этом не было ничего хорошего. После же того, как в жизни Элиота появился Лео, академия так вообще стала прекрасным местом, куда они сбегали от Ванессы и Эрнеста с Клодом. Если бы они оставались в поместье Найтреев снова и снова, с Лео бы точно что-то произошло. Элиот был уверен в этом. А вот так, при редких встречах в конце недели, радость от воссоединения с родными была только больше. Тем не менее, связаться Элиот вот так просто не мог, и, когда он узнал, что Ванесса ему звонила, мыслей в его голове связных не появилось. Нужно ли было воспользоваться общественным телефоном? Можно, но кто сказал, что Ванесса ждет его звонка? Вряд ли он дозвонится до сестры. Это было логично, и именно поэтому у него первым же возник в голове вопрос: и что теперь? По логике вещей, выходные были уже близко, и через пару дней можно было у самой Ванессы спросить, зачем же она звонила. – Звонила Ванесса? – переспросил Элиот у слуги, и тот неловко кивнул. Этот парень казался Элиоту не очень уклюжим, но, вроде бы, свою работу делал хорошо, и потому у Найтрея не было к нему никаких претензий. – Да. Она сказала не перезванивать и просила передать вам сообщение, – протянул слуга ему сложенный пополам листок, а потом легко поклонился: – Простите за беспокойство, – и двинулся вдоль стены к выходу. – Благодарю, – тихо пробормотал Элиот. Листок в его руке явно требовал к себе внимания, и он, закрыв за собой дверь, вернулся в свою комнату. «Без Лео тут немножко одиноко», – подумал он, а потом, вспомнив их с Лео неловкий диалог в лазарете, тряхнул головой, словно желая избавиться от смущающих воспоминаний. Он сел на постель и развернул листок, с интересом вглядываясь в закорючки академского слуги. Слуги до сих пор часто оставались безграмотными, хоть грамотность и нужна была им в повседневной жизни; проблемой было научить их писать. Лео писать научился еще в доме Фионы, с тех пор Элиот смог добиться того, чтобы почерк его неповторимого слуги стал красивым… Хотя бы в те дни, когда у Лео было хорошее настроение. Этот же слуга явно не умел писать аккуратно и разборчиво, Элиоту пришлось поломать голову, чтобы прочесть написанное. О, Ванесса была в своем репертуаре. Не забыла, конечно, поздороваться и попрощаться, напомнила о том, что Лео Элиоту не очень подходит, парочку раз написала «Элли» вместо «Элиот» – и от этого на сердце у Элиота стало чуточку теплее… Но самым важным во всех ее словах был кусочек, где она сообщала, что все-таки купила билеты в консерваторию. Элиот давно хотел сходить в консерваторию. Лео – тоже. Но они оба снова и снова оставались дома: Ванесса, которая стала отвечать за культурную жизнь семьи Найтрей вместо болеющей матушки, наотрез отказывалась покупать билеты для Лео. Для своего Гранта брала – а Лео, видите ли, не подходил статусу Найтреев, мог опозорить их семью как слуга в общественном месте. Лео обижался, но вслух этого никогда не говорил. Элиот был упрям, как баран, и потому демонстративно отказывался идти в консерваторию без Лео. Ванесса расстраивалась. Теперь же, похоже, она готова была пойти на уступки. «Элли, я все еще считаю, что твой слуга ни на что не годен и тебя не достоин, – писала она. – Я бы с радостью помогла тебе найти нового, но сейчас это не особо важно. Я все же устала смотреть, как ты из-за этого неаккуратного мальчишки лишаешься удовольствия, так что на этот раз взяла билет и для него». Не менее очарователен был постскриптум: «Ты можешь радоваться, дорогой братец, твоя взяла на сей раз. Но это не значит, что я признала твою точку зрения». Элиот даже улыбнулся. Все-таки его упрямство возымело эффект, и он был рад этому: сказать по правде, ему очень хотелось попасть в консерваторию. Но и бросить Лео он не мог, ведь тогда тот мог бы просто собрать свои вещи и уехать в дом Фионы – даже если Лео и утверждал, что все в порядке и Элиот может идти без него, Элиот все равно боялся. Лео умел выкидывать редкие штуки. Весь вечер и полночи Элиот провел, уже не мучаясь от того, что проронил перед Лео те слова – слова, что даже себе боялся сказать, – а представляя, как они вдвоем пойдут в консерваторию. Вдвоем и с семьей, конечно: может быть, матушке станет лучше в этот раз? После посещения театров ей становилось чуточку лучше, но потом она снова погружалась в… отчаяние? Элиот не знал, как назвать это состояние, оно было близко к новомодному слову «депрессия», что он встречал на страницах газет. Хотелось верить, что леди Найтрей станет лучше. А с утра, когда Элиот встал, у него было слишком много сил и энергии. Радость буквально текла по венам его, и ему не терпелось поделиться хорошей новостью с Лео; Лео тем временем, как оказалось, успешно шел на поправку. – У меня есть кое-что, что тебе понравится, – сказал ему Элиот, присаживаясь на табуретку около больничной койки, и Лео демонстративно отложил книгу – мол, читаю тут, а ты отвлекаешь. – Да что ты? – ехидно спросил он, а потом вздохнул. – Неужели принес новый том «Святого Рыцаря»?.. – Он еще не вышел, Лео, – печально проронил Элиот, тут же мрачнея и вспоминая, насколько же ему не хватает полюбившихся героев. Встрепенулся потом, правда, и фыркнул: – Я тебе яблоко принес. И протянул другу зеленое наливное. – Спасибо, – буркнул тот, откладывая яблоко на книгу, что покоилась на тумбочке. – Это и есть твое «кое-что»? – Нет, – улыбнулся Элиот. – Ты даже не догадаешься. – Я внимательно слушаю, – подполз ближе Лео, все так же не выпутываясь из одеяла, и Элиот едва удержался, чтобы не засмеяться. Лео был просто накрыт одеялом, когда он зашел в лазарет, теперь же Лео одеялом обвернулся и стал похож на толстую гусеницу. Может, его знобило?.. – Ванесса… звонила, – начал Элиот издалека, думая, что сможет рассказать долгую историю, а потом просто плюнул на это все. – Она купила билеты в консерваторию. На миг в лазарете повисла тишина, и Элиот даже немного испугался этого молчания – а потом Лео скинул с себя одеяло, садясь на кровати по-турецки. – Ну, может, хоть в этот раз ты послушаешь сестру и пойдешь с семьей? – бесстрастно спросил он, дотягиваясь до яблока на тумбочке. Взял, откусил немного, начал жевать, а Элиот пожал плечами: – Нет. – Ну и дурак, – откусил Лео еще. Жевал в молчании. Элиот почему-то не ответил сразу, и теперь стало неловко: Лео видел его радость, мог даже подумать, что Элиот готов бросить его ради того, чтобы сходить куда-то с семьей – а это было не так. Лео и был семьей Элиота, одним из Найтреев – настолько близок он Элиоту был. – Ванесса… Ванесса купила билет и тебе, – тихо произнес он, наблюдая, как Лео вгрызается в яблоко, и тот замер на миг. Не поперхнулся, но просто проглотил целый кусок – немаленький, кстати, – и осторожно переспросил: – Ты уверен? – Ну, она звонила и оставила сообщение, – протянул Найтрей Лео листок, и тот осторожно взял его, стараясь не запачкать соком яблока. Поднес почти к самому лицу – наверное, из-за его дурацкой челки не видел, – прочитал, что-то прошептав… И вслух произнес: – Элли. Потом – еще раз, томно и нежно: – Элли… Элли? Элли, – и тихо засмеялся, а Элиота аж передернуло. От сестры это звучало мило и по-семейному, а от Лео – как от Эрнеста: как-то неправильно. Не холодно, не издевательски, нет – просто неправильно. – Не называй меня так, – покачал он пальцем, а потом выхватил у друга послание Ванессы, осторожно складывая его и убирая в карман. – Не называй. – Элли, – только и ответил тот, но, увидев, как стало каменным лицо Элиота, поправился: – Больше не буду. В ближайшее время. Элиот недовольно хмыкнул. Это «в ближайшее время» не особо его обнадеживало, но он не мог заставить Лео забыть это ласковое прозвище; оставалось только смириться, что теперь у его слуги появится еще один повод его подкалывать. Можно подумать, предыдущих было недостаточно. – Так что ты должен скорее поправляться, – попытался сменить тему он. – Было бы здорово уехать в пятницу. – Я постараюсь, – невероятно воодушевленно пообещал ему Лео, будто подпрыгивая на месте, и осторожно коснулся руки господина. – Знаешь, без тебя мне как-то спать не получается. Никто не ворочается, да и кровать не скрипит, – подпрыгнул он еще раз, и Элиот кивнул: кровать действительно не скрипела. Что странно: Лео всегда раздражало то, что его кровать скрипела. А теперь ему скрипа этого и не хватало, получается?.. – Я уже здоров, по сути, так что в пятницу уедем, – прикусил губу Лео, а потом начал вгрызаться в зеленое яблоко опять. – Раньше субботы тебя не выпущу, – тут же раздалось над его головой, и даже Элиот, который видел подходящую сзади к Лео сестру Мэри, вздрогнул. – Лечиться будешь до конца. – Ну пожалуйста… – попросил он, но забыл, что никогда не мог показаться милым. Таковы уж были Найтреи: сильные, властные и серьезные, но неспособные очаровать. Кроме Винсента, конечно. И Гилберта. – Никаких «ну», – поставила на тумбочку медсестра какой-то сироп и, грозно глянув на будущего герцога, удалилась. Элиот проследил за ней взглядом, а потом облегченно вздохнул: билеты Ванесса взяла на вечер субботы. – Поедем утром в субботу, а одежду попросим подготовить Ванессу. Давно она хотела нас одеть, – с небольшой болью в голосе сказал Элиот, а Лео печально вздохнул. Они оба знали, на что способна Ванесса, но надеялись, что она все же останется благоразумна и поимеет хоть какие-либо рамки. – Но это же не значит, что ты не зайдешь завтра? – строго поинтересовался у своего господина Лео. – Не то чтобы мне хотелось… – Тебе не хочется настолько, что ты не можешь без меня заснуть, – встал с табуретки Элиот, потирая затекшую спину, и сдержанно улыбнулся. Лео не хотел начинать бессмысленную перепалку; он тоже, так что… просто попрощался. – Увидимся! – в спину ему произнес Лео, догрызая яблоко, и снова закутался в одеяло – не забыв, конечно, взять книгу с тумбочки.