И небо над нами не будет серым

«Элиот, ты должен вернуться в Латвидж. В конце концов, семья платит за твое обучение, хотя мы могли бы нанять учителей для тебя лично!» В словах Ванессы был смысл, и немалый. Действительно, куда удобнее было бы для Элиота заниматься один на один с преподавателем, ведь… с его духом и нравом немногие учителя и товарищи по академии могли выдержать его общество, не то что справиться с ним. К тому же в академии Латвидж были строгие, но определенные правила, которые нельзя было нарушать; многие из них были глупы. Но Элиот всегда выбирал академию. Он думал, что это важно – пройти через что-то подобное. Что тогда он не вырастет таким… ханжой, как некоторые представители светлого герцогского рода. Что это действительно необходимо. С появлением Лео в его жизни так вообще все вопросы отпали – академия, только академия. Потому что Лео не сможет учиться вместе с ним с личным преподавателем – не положено, и все. Даже теперь Элиот думал, что академия – лучший выбор, чем приватные уроки, от которых вечно веяло чем-то не очень хорошим. Но… Но ему было наплевать на те деньги, что платила его семья Латвиджу – от пары дней ничего не изменится. Но одним из главных правил академии Латвидж было не покидать ее без письменного разрешения родителей или преподавателей, а Элиот… Элиот уехал посреди недели. Он просто не мог оставаться там, потому что там был Лео – а Лео Элиот сейчас хотел разбить нос, ударив его лицом о что-нибудь твердое, и такие мысли его пугали. Будто голос внутри говорил, что он должен обезопасить Лео от своего общества – при этом, конечно, смертельно на него злясь и все еще желая хорошенько стукнуть. Ну почему, почему он просто не мог принять еще один Элиотовский порок? Он ведь прекрасно знал, что Найтреи ненавидят Безариусов, Элиот недоумевал, почему ему еще приходилось Лео это объяснять. Это же… чертовы Безариусы. Высокомерные. «Добрые». «Светлые». «Прекрасные» и «желанные» на любом званом ужине. Омерзительные в своем желании иметь дружеский контроль над всеми четырьмя герцогскими Домами. Лео, помнится, согласился стать слугой Элиота потому, что у Найтреев была большая библиотека. Интересно, он бы согласился стать слугой Ады Безариус, если бы она предложила? У них-то библиотека будет еще больше, да только вот не пользуются они ей – или как еще можно объяснить столь глупое и в то же время наглое поведение этой дуры Безариус!.. Элиот глубоко вздохнул. Он уже несколько часов ворочался на постели, и ему было… плохо. Он не мог заснуть; нет, он боялся заснуть, потому что предчувствовал: сегодня кошмары вернутся. Он не хотел этого – но ему нужно было спать. А спать он не мог, потому что некому было его успокоить. У Элиота челюсть от злости сводило. Лео… Он был ему так нужен, что от этого хотелось что-нибудь сломать, настолько близость его была необходима. Слуга был нужен Элиоту, потому что без него он боялся спать, и от осознания такой значимости Лео, такой нужды в нем Элиот злился еще больше. То, что он чувствовал к Лео, радовало его и грело душу. Но осознание собственной никчемности и беспомощности перед ночными кошмарами заставляло сознание биться в агонии, ведь Элиот просто не мог без Лео существовать, получается. Элиот перевернулся на бок, сминая одеяло в руке, и вцепился зубами в край подушки. Усталость, сонливость накатывала на него, зажимала в тиски, требовала сдаться окончательно и бесповоротно, нырнуть в леденящее душу кровавое празднество, на котором Элиот слишком часто бывал желанным гостем; но ему было страшно. Ему было так страшно, что он ударил себя по щеке, чтобы не засыпать, а пару минут спустя и вовсе откинул теплое одеяло, спуская босые ноги на пол. Он знал, что, если сейчас не встанет, то, возможно, не встанет уже никогда. На часах, что стояли на комоде, было полтретьего. Элиот не стал искать канделябр, вместо этого взял маленький подсвечник и зажег огонь из маленького коробка спичек, что лежал на его столе. От огня веяло теплом, но, увы, не покоем и надеждой, и это Элиота безумно печалило. Где-то на краю сознания промелькнула мысль, что, будь тут Лео, было бы не так одиноко и уныло. Элиот выскользнул за дверь своей спальни, слыша, как скрипят под ногами половицы, и попытался идти осторожнее. Деревяшки заскрипели еще сильнее – он тихо выругался, сразу же себя одернул и быстро добежал до лестницы. Спустился на первый этаж – и тут же спрятался за колонну, видя еще один отблеск света впереди. У самой двери, выхода, стоял Винсент и что-то приветливо говорил совсем юной девушке, которая смотрела на него чересчур довольно. Она прямо-таки обожала Винсента, и Элиота передернуло. Она выглядела так молодо, что он невольно задался вопросом, а была ли она вообще совершеннолетней; про Винсента, конечно, много разных слухов ходило, а Элиот нечасто с ним виделся, но… Ему все равно было не по себе. Винсент прикрыл дверь; наверное, он просто не хотел, чтобы кто-то узнал о его ночной гостье, потому и не возложил эти обязанности на дворецкого. Его можно было понять – Элиот сам не рад был, что застал его с такой юной особой, ведь Винсента он все-таки любил. Если быть честным, Элиот никогда не понимал, за что его так ненавидели Эрнест с Клодом – но теперь оставалось только гадать. Раздался странный звук удара чего-то тяжелого по дереву. Элиот осторожно выглянул из-за колоны – и оторопел: Винсент, до того просто сладко зевавший, уже лежал на полу и сладко сопел, а над ним висела Соня. Элиот ни разу не видел ее настолько хорошо. Он приблизился, осторожно подходя к телу спящего брата, и внимательно посмотрел на Цепь. Ворон Гилберта был, разумеется, куда более величественным, ведь он был Цепью Дома. Соня же Винсента казалась очень мирной и спокойной, но что-то в ней пугающее было – быть может, именно поэтому, когда она повела черным носиком, Элиот испуганно отступил назад, чуть не падая. – Винсент, – пробормотал он сухими губами. Это не возымело действия; тогда он бесцеремонно потрогал брата ногой, стараясь не приближаться к его Цепи. – Винсент, проснись! Винсент вздохнул рвано и, чуть покраснев, лениво перевернулся на другой бок. – Винсент, – раздраженно прошипел Элиот, осторожно держа подсвечник перед собой, и теперь куда сильнее ткнул брата ногой. Пинком назвать это еще было нельзя. – Винсент, проснись, идиот! – рявкнул, наконец, юный Найтрей, нагибаясь и ударяя брата по щеке. Возможно, это следовало сделать с самого начала, потому что янтарный и алый глаза открылись, и Винсент сладко зевнул. – Я заснул? – Да, ты заснул! – немного злобно пробормотал Элиот. – Прямо посреди прохода! – А ты собирался куда-то идти? – лениво поинтересовался Винсент, приподнимаясь на локтях. Элиот протянул ему руку, чем тот и воспользовался. – О, я так редко вижу тебя в ночнушке. Очень мило. Элиот невольно вспыхнул, отводя взгляд, и отодвинул свечу подальше от своего лица. – А еще ты так мило смущаешься, – все так же медово-коварно улыбнулся Винсент, будто мстя за то, что Элиот пытался его пнуть. – Ладно, сейчас сколько? О, почти три ночи, – достал он свои часы на цепочке. – Пора спать. – Ты только проснулся, – почти про себя произнес Элиот недовольно. – А что ты делаешь здесь в такое время? Элиот замер. – Я… – попытался подобрать слова он. – Я не мог заснуть и решил пойти перекусить тем, что осталось от ужина. – Не думаю, что кухарки были бы рады тебе в столь поздний час, – раскритиковал его идею Винсент, вздыхая, и приблизился. Элиот отшатнулся – от брата действительно странно пахло, чем-то… Чем-то странным. Странным действительно. И немного – женскими духами, так что Элиота пробрало до самых пят. Он все еще помнил ту девушку в дверях поместья. От Винсента, правда, было не убежать – он не зря славился на всю Риверру умением получать и догонять тех, кого действительно желал, и вот эта мысль тоже совсем не помогла Элиоту успокоиться. – Я вижу, что ты плохо спишь, – сжал его руку Винсент, а потом и вовсе запустил пальцы в русые волосы юного Найтрея. – У тебя синяки под глазами. – Я не настолько долго не сплю, – пробормотал Элиот, даже не пытаясь вырваться, и с трудом разомкнул глаза после того, как моргнул. – Вот ты и признался, – довольно улыбнулся Винсент, забирая у него подсвечник. – Странно, я думал, что ты научился справляться со своими кошмарами. Где твой слуга, Элиот? – В колледже, – нахмурился тот. – Почему? – Мы поссорились, и тебя это не касается, – пробурчал Элиот, пытаясь вырваться из каких-то слишком теплых объятий Винсента. Тот со слабой улыбкой позволил – и покачал головой. – Как жаль. Очень милый мальчик был, и красивый, к слову. Его бы подстричь… – пробормотал он. – Ты отправишь его обратно в приют? – Я подожду, пока он извинится, – процедил Элиот, пытаясь отобрать подсвечник у Винсента. Тот просто поднял руку вверх, будто играя с братом. – А до тех пор не будешь спать? Знаешь, вы оба – те еще два барана упрямых, так что ты быстрее умрешь от недосыпа. Элиот скрипнул зубами. – Это не твое дело, Винсент, – повторил он. По ногам дуло; не хватало еще заболеть! – Я попытаюсь заснуть сам. – И у тебя не получится, – будто смеясь, ответил Винсент. – И, знаешь, я люблю тебя, Элиот. Этот мальчишка тебе очень дорог, поэтому то, что ты с ним в ссоре, меня не радует. – М-мне не нравятся твои рассуждения, – запнулся Элиот. – А они и не должны, ведь, как ты сказал, это не мое дело. Но я правда желаю тебе добра, – снова приблизился Винсент. Он был такой… теплый и мягкий, словно мед, и только запах его совсем чуть-чуть пугал. Но голова Элиота уже начала забывать про это, ведь сам юный Найтрей так давно не спал, что почти сам упал в руки брату. Винсент положил ладонь на лоб брата, прижимаясь губами к его уху, и Элиот снова почувствовал себя неловко. – Не надо, – пробормотал он еле-еле. – Не надо упрямиться, – поправил его Винсент. И Элиот провалился в золотой сон.