***
Проблемы начинаются тогда, когда мы проходим таможенный контроль. Рэя, Майки, Лесли, Мэтта и меня пропускают почти сразу. Джерарда и Дженни тормозят и просят открыть сумки. – Что там у вас? – орет Мэтт. Мы все уже топчемся по другую сторону грёбаного кордона. Мы переглядываемся и пожимаем плечами. Дженни разводит руками с той стороны – он без понятия. Старший Уэй хмурится. Он раскрывает сумку, и ему говорят выгрести все оттуда. Он вынимает планшет, карандаши, пару пачек сигарет и всякую такую хрень и раскладывает её по столу. – У него там бомба, что ли? – спрашиваю, и Майки тычет меня локтем. Майки, ты идиот, хочу сказать я, у людей, бля, бывает чувство юмора – и не все из них параноики. – Заткнись, – Мэтт настороженно следит за происходящим у стоек. Джерард кладёт на стол упаковки таблеток, и тогда я говорю: – Ох, чёрт. Наши, блять, с Джерардом таблетки от всего. Его ноотропы, успокоительные, прочее говно и моя трава – для желудка, для моих гнилых кишок, и таблетки для иммунитета. Даже чертовы мятные леденцы от горла. У Дженни тоже находят пачку медикаментов, перевязанную резинкой. – Блин, это то, что я привык принимать... – лепечет он. – Извините, нет фирменной упаковки. Оставляйте у нас или платите штраф, – таможенник осматривает пачку, откладывает её куда-то себе и переключается на наше добро. Он раскладывает по столу упаковки и вертит их в руках. – Рецепт есть? – и Уэй начинает перерывать карманы сумки. – Вы пытаетесь провезти психостимуляторы и антидепрессанты, на которые полагается иметь рецепт от врача, – бубнит таможенник. – Есть у вас рецепт? – Да ищу я, – огрызается Уэй. Нет у него никакого рецепта, думаю я. Откуда у него рецепт на стрихнину – или что он там набрал? За моей спиной Рэй шепчет что-то про ФБР и Господа. Джерард протягивает таможеннику измятый листок бумаги. – Это рецепт на ксанакс, – говорит таможенник. – Вам придётся оставить все, кроме ксанакса, здесь – и это тоже, – и он указывает на мою траву. Джерард кашляет, пялится на все это и беспомощно переводит взгляд на нас. И я глубоко вдыхаю, сцепляю пальцы в кармане толстовки на удачу и иду к ним. И начинаю вымаливать хоть что-нибудь. Я начинаю ныть про свою отказывающую пищеварительную систему, про хроническую диарею, дохлую тонкую кишку, приступы рвоты после каждого завтрака, непереносимость лактозы, разлагающиеся ткани кишечного тракта, зверствующие полчища бактерий, пожирающие меня изнутри и с рождения слабый иммунитет. Я расписываю, как обычный грипп валит меня с ног и обостряет заложенность носа до кластерной головной боли. Я выкладываюсь по полной, тараторя про наши нечеловеческие условия жизни и приступы жестокой депрессии Джерарда и его хронический алкоголизм, передавшийся по наследству. Я замечаю, как люди вокруг начинают прислушиваться и стягиваются ближе, а брови таможенника ползут вверх от моей наглости. Какой-то мужик облокачивается о стойку рядом с нами и слушает этот бред с самым несчастным видом. А девушка за соседней стойкой тянется к рации. Бессердечная сука. И я начинаю шмыгать носом, рассказывая, как нам приходится запирать Уэя в пустой комнате, чтобы он не навредил себе и как с каждым днём он узнаёт нас все реже. Я все говорю и говорю, и таможенник не может заткнуть меня – только открывает и закрывает рот. – Я все понимаю, – вставляет он, – но провоз этих препаратов без рецепта противоречит таможенному закону... – Чёрт, мы не собираемся это продавать, нам там не нужны лишние проблемы! Заберите у нас всё, что хотите, но оставьте лекарства. – Травы можно отправить на экспертизу, – вклинивается девушка с соседней стойки. Она оставила свой пост и теперь стоит рядом, смотрит на нас как на слизняков, выползших из унитаза: – Укажите адрес, куда прислать результат, и получите все в ближайшие две недели. Она постукивает ручкой по раскрытому блокноту, а другая её рука все так же сжимает рацию. Я закатываю глаза. – Какие к хуям две недели?.. – В таможенном законе указано, что все это подлежит декларированию, в противном случае взимается штраф... – Мать вашу, да мы только на две недели и едем! Да я после первой пиццы сдохну без этого! – ору я, и Уэй жёстко хватает меня за локоть и шипит, что вывернет мне пальцы, если я не закрою пасть, – и мне приходится захлопнуться. Джерард сжимает мою руку так, что я перестаю чувствовать её, и спрашивает, какой штраф. – От пятисот долларов – в случае неподчинения закону, – и таможенник смотрит на нас со смешением неприступности и надежды. Чёрт, я бы мог уломать его, дали бы мне ещё минут десять! А Джерард кивает, извиняется и дёргает меня за руку. И мы оставляем это. Таможенника, толпу зрителей, проигранные закону таблетки и, блять, слабую веру в удачу. Уходим, как отряд десантников-неудачников. Мы идём по залу ожидания, и Мэтт тормошит Джерарда, то пихая его, то закидывая руку ему на плечо, и обещает выпивку за свой счёт по ту сторону океана. Уэй криво ухмыляется и молчит. Дженни плетёся где-то в хвосте, и – уж не знаю, что там у него отобрали – но он как будто потерял для себя весь мир. Все остальные притихли и даже не достают нас с вопросами о таблетках Уэя – это вспомнится позже. А я просто зол. Наше покорение Европы не продлилось и двух часов, как нас уже уложили мордой в говно. Гребанные погранцы, гребанные законники. Хронические неудачники. Отбери у них значок, и их можно будет втоптать в асфальт каждому школьнику. Предлагаю старшему Уэю пережившие унижение мятные леденцы, но он оказывается. Гребанный вылизанный до блеска аэропорт, утыканный камерами и детекторами. И я напускаю на себя как можно более злой и опасный вид, горблюсь, натягиваю капюшон и пугаю мамочек с детишками одним своим взглядом.***
Через минут сорок нам объявляют посадку, и люди в зале начинают шевелиться. Рэй сразу подскакивает – как и все другие разы, когда слышал любое другое объявление. Задержка рейса номер такой-то из Парижа, посадка на самолёт в Чикаго, замена гейта для какого-то чартера, посадка на рейс Нью-Йорк - Лондон - а вот и наш, и – эй, мисс как-вас-там, если не подойдёте на посадку через пять минут, пилоту придётся отчаливать без вас. Много таких лохов, думаю я, забирая свои манатки со скамейки. Если ты, блять, не знаешь времени и не можешь дойти до своего гейта, не заплутав в двух коридорах, то как можно соваться в другую страну? Потираю лоб и оглядываюсь – не забыл ли чего. Народ потихоньку подтягивается к стойке регистрации, а Лесли говорит нам притормозить и пройти под конец – так не будем ждать в самом самолёте. Лесли самый опытный из всех. – Без нас не улетят, – говорит он. Я снова усаживаюсь и смотрю на взлётное поле – считаю взлетающие и садящиеся самолёты, мелькающие каждую минуту. Наш громадный самолёт с логотипом United Airlines подогнали только сейчас. Я разглядываю грузчиков, снующих под брюхом этой махины, разный другой персонал, вагонетки с чемоданами и думаю, что всё будет хорошо. Ко мне подходит Мэтт, озираясь и не отрывая телефон от уха, спрашивает, не видел ли я Джерарда. Я оглядываюсь. – Не, – говорю, – я читал. Позвони. – Звоню. Не берёт. Он сбрасывает новый вызов и сует телефон в карман. – Пойду поищу его. Чёрт, через двадцать минут летим, – и он быстро уходит. Я ещё раз оглядываю зал, безрезультатно набираю Уэя и отворачиваюсь к окну. На улице ясно и ветрено, чью-то форменную кепку гонит по полю, и за ней бежит парень в ярко-оранжевом жилете. Небо по-осеннему голубое – яркое и холодное, режущее глаза, – и по бетонному покрытию движутся длинные тени самолётов и другой техники. Я считаю вагонетки, шаттлы, разные машины, сжимаю телефон в ладони и говорю себе, что мы справимся. Когда мобильный звонит, я чуть не роняю его, принимая вызов: – Ты никому не говори, – слышу я Мэтта, – не поднимай панику. Дуй в ближайший сортир, он слева от нашего гейта, и побыстрее. Я оставляю окно и на всех парах несусь туда, пару раз перепрыгивая через чей-то багаж и чуть не сбивая тележку, полную чемоданов. Влетаю в туалет и вижу Мэтта, прислонившегося к раковинам. – Я же сказал, не паниковать, – говорит он и указывает на одну из кабинок. – Эта сука там отрубилась. – Что? – То, бля. Может, принял чего, – парень скребёт ногтями по скуле и трёт глаза. – Только откуда, блять? Всё же забрали. Я въезжаю ногой по двери и зову Уэя. – Он без сознания, идиот. Из соседней кабинки выскакивает мужик, на бегу окидывает нас взглядом и быстро выходит. Двадцать баксов на то, что он притащит сюда охрану. Я машинально извиняюсь, сажусь на корточки и заглядываю под дверь. Вижу ноги Джерарда – он полу-лежит на полу. Я дёргаю его за ботинок и зову снова. Ноль реакции. Дерьмо. Мой пульс поднимается по горлу все выше, и я начинаю думать, что могу блевануть на нервах. Посадка заканчивается минут через десять. Стабилизирую дыхание. Нам нужен план. – Леро, оставайся здесь, а я найду кого-нибудь, чтобы вскрыли замок. Я киваю. Кровь приливает к лицу, и я просчитываю вероятность того, что отрублюсь здесь заодно с Уэем. Мэтт настороженно наблюдает за мной: – Постарайся ни во что не вляпаться. Сажусь на пол у кабинки и ладонями тру щёки. Дерьмо-дерьмо-дерьмо. В лучшем случаем мы просто опоздаем на самолёт и потеряем деньги. В худшем, помимо этого, у Джерарда окажется передоз, служащие вызовут врача, его положат в больницу и найдут галлоны наркотических веществ в крови. На него повесят хранение наркотиков, и в итоге нас всех засадят лет на десять. Если он, блять, ещё жив там. Буквально через минуту Мэтт возвращается с двумя парнями в форме – не то уборщиков, не то ещё кого-то такого, – и меня немного отпускает – это не охрана, и, возможно, нам удастся дотащить Уэя до самолёта раньше, чем они вызовут подкрепление, и прежде, чем они наведут справки, мы, возможно, уже долетим до Великобритании, а получить ордер на арест в другой стране не так-то просто. Америка блефует, выставляя себя всемогущей, – и всем это известно. Не настолько длинны руки у нашего правосудия, мать его. Если Уэй ещё жив, если ему не требуется переливание крови или ещё что. Он не может просто взять и сдохнуть, говорю я себе. Мэтт туманно объясняет ситуацию, и они кивают, один из них становится на входе, другой достаёт из сумки инструменты и начинает копаться с замком. Мы можем осесть в Европе, думаю я. Затеряться там, залечь на одно. Если нас объявят в розыск, если наши портреты будут печатать на пачках с молоком всех фирм, можно будет свалить в дикую Восточную Европу. А Джерарда можно вылечить народными средствами. В какой-нибудь деревушке в горах. Парень просит меня не загораживать дверь, и я отползаю по идеально чистому кафелю и натягиваю капюшон. Может, он ещё не успел запомнить моё лицо. Он бьёт ногой в дверь, и я думаю, что нужно позвонить Джамии и попросить её передать нам денег наличными – никакого электронного перевода и прямо сейчас, пока не слишком поздно. – Порядок! – объявляет парень в форме, и меня прошибает пот. Мы вместе вытаскиваем Уэя, и Мэтт бьёт его по лицу, чтобы привести в чувство, – и я сам чуть не теряю сознание, когда Джерард чуть поднимает веки и долго вздыхает. Я отдам ему всю свою кровь, если надо будет. Если надо будет, я вытащу этого кретина из самого пекла Ада. Но лучше бы ему встать, улыбнуться и потопать на самолёт. Служащий светит ему фонариком в глаза и отстраняет Мэтта. – Полёгче, друг, ты ему кровоизлияние в мозг устроить можешь. Кто-то из вас двоих в курсе, что с ним? Он что-то принимал? – Нет, – отвечает Мэтт и зовёт Джерарда по имени, наклоняется над ним и не сильно хлопает по щеке. Парень в форме перекладывает Уэя мне на руки, и я прощупываю его пульс, прикидываю температуру тела. Он не с нами. Но он просто спит. Что за чёрт, думаю, – и шарю по его карманам. – Эй, Том, – обращается он к напарнику, – вызывай врача. Мои пальцы натыкаются на упаковку таблеток в кармане толстовки. И я говорю: – Не стоит, всё под контролем. Они оборачиваются, и тот, что уже набирал номер, замирает с трубкой в руке и пялится на меня. – С ним такое часто случается, – начинаю врать я. – Хроническая метеопатия – он по десять раз в неделю в обморок падает, – качаю головой. – Чуть изменяется давление – и все. Чувствуете? – я делаю неопределённый жест рукой. – У меня весь день голова болит, например. Парень с телефоном морщит лоб: – Считаешь, врач не нужен? – Все нормально, у него при себе таблетки, – вру я. – Мы на самолёт опаздываем. А служащий все тупит, переспрашивает и суетится. – Все метеопаты как будто стоят одной ногой в мире ином, можете мне верить. Ещё на первом курсе мы проходили это: у них очень тонкие кровеносная и нервная системы. По сути, метеопаты – одна из загадок медицины и психологии и по сей день, – заявляю я и подхватываю Джерарда, который, слава богу, наполовину в сознании и может переставлять ноги. – У меня мама метеозависима, – говорит парень с телефоном. – Она никогда не падала в обморок. Но мы уже мы вываливаемся из туалета и несёмся к нашим настолько быстро, насколько нам позволяет туша Уэя, и Мэтт на ходу скомкано благодарит меня за проявленную смекалку. Мы проходим последними, изворачиваемся перед девушками у стойки, и я все ещё боюсь самому хлопнуться в обморок. Протаскиваю Джерарда через салон, заталкиваю на сидение у окна, сам падаю рядом, и только когда самолёт отрывается от земли, я начинаю нормально дышать. – Что там произошло? – спрашивает Майки с сидения спереди. – Отрубился в кабинке на нервах, и циклон тоже роль сыграл. Видал прогноз? – спрашиваю. – Экстремально низкое давление накрывает весь северо-восток, чёрт, даже у меня голова болит уже сутки. Хорошо, что сваливаем, – беззаботно усмехаюсь я. Майки кивает, и больше никто ничего не спрашивает. Дженни сидит по другую сторону от меня, он кладёт голову мне на плечо, – и я никогда не был против. А сейчас это последнее, что меня волнует. Я застёгиваю ремни безопасности на растёкшемся по креслу Джерарде, и мои руки все ещё трясутся, откидываюсь на спинку сидения и говорю себе: мы справимся. Самолёт набирает высоту, и меня тянет вниз к земле, и кажется, внутреннее ухо разорвётся, и глаза попросту лопнут от давления, и я даже не думаю выглянуть в окно, а впереди у нас две тысячи миль, ещё две тысячи по суше – и полная безответственная свобода. Я зажмуриваюсь и думаю: мы справимся.