Саша
…Вокруг было темно. Из груди вырывается хриплый стон. Тяжело дышать — вязкий воздух едва пробивается в лёгкие. Больно. Душно. Страшно. Саша зажмурился, отчаянно стараясь проснуться. Старый кошмар навалился всей пугающей тяжестью, слишком отчётливый, чтобы поверить, что это очередной сон, слишком неестественный, чтобы смириться с такой реальностью. Попытался повернуться, но не смог. Каждый раз не может. — На помощь… Гулкая пульсирующая тишина в ушах рассеивается, сердце бьётся быстро-быстро, заглушая гудящий с той стороны склепа мир. Людской гомон, фырканье машин, вой сирен. — Я здесь… Его никогда не слышат. Мир, живой и шумный, живёт своей жизнью, а он остаётся вдали от него, незамеченный и забытый, никому не нужный. Покатилась из глаза горячая дорожка… — Кто-нибудь… Никто не слышит. Никогда не слышат. Он может кричать сколько угодно — никто не придёт… — …а-ша-а… Ноет и ломит. Иступлённая боль бьётся в виски, тело горит под обволакивающей душной темнотой. — Саш! Ты здесь?! Сашка!!! Давящую сверху плиту сорвали и отшвырнули. Саша отрешённо проследил за изгвазданной тряпкой и с удивлением понял, что крышка его склепа оказалось просто тёплой зимней курткой, которая до этого лежала на заднем сидении. — Эльфёныш… малыш… Бледный Глеб прошёлся по телу Саши трясущимися руками. Кожа на руках стёсана, сочится кровью и сукровицей; куртка на спине и рукавах превратилась в обрывки лохмотьев. Джинсы такие же пыльные и рваные, тоже в кровавых разводах. — Глеб… Хочется кричать и плакать. Его не забыли, его спасли из этого жуткого кошмара. Он спас. Как когда-то и обещал. Серые мутные глаза впиваются в Сашу дико и не совсем вменяемо. — Где болит? — шепчет он, шаря руками по телу, осторожно касается лица, шеи, груди, рук. — Сань, где болит? Мир наливается воющим гулом. Он различает возбуждённый людской гомон, ругню и причитания. Где-то за пределами его сознания сигналят машины. Голова кружится, поэтому перед глазами всё ещё плывут полосы, всё мутное. И тошнит. Саша лежал — он отчётливо это осознавал. Кресло, которое так и не выпустило его из своих спасительных объятий, теперь было разломано, завалившись спинкой на заднее сиденье. Дверцы с его стороны, да и вообще стены, не было — только гармошка покореженного металла у заднего сиденья. — Дышать больно. Я пошевелиться не могу, — кое-как прохрипел, морщась от давящей боли в груди. Глеб провёл пальцами по направлению его взгляда, глухо ругнулся и выдрал сдавивший его ремень безопасности. Его натянуло между креплением у сидения водителя и смятым вместе со стенкой пазом, уехавшим едва ли не под заднее окно, как только не лопнул? Саша закашлялся, приподнялся на трясущихся локтях, обводя мутным взглядом место, в котором оказался. То, что это салон машины, смутно, но угадывалось — дверь со стороны водителя вырвало, стёкла везде повылетали и половина из них колючим дождём осыпалась в салон, посекла обивку. Саше повезло — на него в этой круговерти упала куртка и спасла лицо. Перевёл взгляд на склонившегося над ним Глеба. И тут же вся эйфория оттого, что они выжили, испарилась: Глеб стоял бледный, с испариной на лбу, шатающийся. Саша резко подскочил, заслужив рывок желудка под горло и звёздочки в глазах. Вцепился ему в плечи, надавил, заставляя растянуться в водительском кресле. — Со мной всё хорошо, — мигом среагировал Глеб, но, морщась, лёг, откинулся на такое же разломанное пополам сидение. Саша молча провёл ладонью по его лбу, убирая мокрую чёлку. — Ты весь холодный. — Ну, знаешь, ты сейчас тоже ледышка. — Глеб, где болит? Парень посмотрел на него серыми лихорадочными глазами. Саша не любил такие глаза — у Глеба глаза были колкими голубыми льдинками, а не серым свинцовым небом. — Где, Глеб? Тот молча положил ладонь на живот. Осторожно положил, словно боясь коснуться… и хотя бы так стараясь унять боль. Сощурился, но глаз не закрыл — неотрывно смотрел на Сашу, словно боялся упустить его из виду. Саша осторожно развёл края куртки, коснулся живота, провёл к левому подреберью, помассировал напряжённые мышцы. Глеб поморщился. — Рвать хочется? — Ну подташнивает, нас же вон как крутило… — Как болит? — …Будто кипятка внутрь налили, — нехотя выдавил Глеб. — Саш, расслабься, я там уже слышал сирены… — Это гаишники, балда. — Саша выглянул наружу — вокруг мельтешили люди, но взгляд всё никак не мог сфокусироваться и выделить что-то определённое. Сощурился. — Эй!.. Эй, лю-юди!.. Вашу мать, сюда!!! На него явно обратили внимание — кто-то с опаской подошёл, заглянул в раскуроченный автомобиль. — Вы целы? — неуверенно спросил мужчина, наверное, водитель одной из сигналящих вокруг машин. — Нет, — уверено рявкнул Саша. — У него внутреннее кровотечение. Где скорая? — Вызвали, кажется, — пролепетал незнакомец. — Кажется? — едва удерживаемое рычание. — Здесь такая карусель была, и «кажется»? Хоть кто-нибудь догадался?! — Парень, расслабься, — попытался успокоить мужик, опасливо косясь на его расцарапанные руки и лежащего в объятиях Глеба, ещё более побитого и страшного, но упорно жмущегося к нему. — Ещё даже пяти минут не прошло, скорая же не на крыльях летает. — Пять минут? — не понимая переспросил Саша. По его подсчётам прошла вечность. Он увидел и почувствовал столько, сколько не ощутил, наверное, и за последние шесть лет. — Меньше, парень, меньше, — собеседник испуганно глянул сквозь разгромленный салон — туда, где у отсутствующей стены приклеилась другая машина. Саша помнил, что там тоже сидел человек, но ему было абсолютно всё равно, что с ним — он всей кожей чувствовал, как уходит время у Глеба: хриплое дыхание сменилось сопением и судорожными глотками воздуха. — Глеб? Парень глянул ртутными глазами. — Держись, слышишь? — Поцелуй меня, а? Саша хлопнул мокрыми ресницами. — Ты чего? — Хочу знать, что ночью мне не приснилось… Медленно останавливается карусель перед глазами, мир, серый и растресканный, собирается по фрагментам. Плевать, что всё ноет и до сих пор могильное дыхание на затылке: стоит только оказаться под этим взглядом, внутри что-то оживает, бьётся запертой в клетке птицей… и вырывается на свободу необузданной игристой силой — непокорностью, вызовом, своенравностью. Наклонился и, впервые не обращая на посторонних внимания, накрыл губами губы Глеба. Гулко ударил в уши и без того сумасшедший пульс. Губы были холодными и твёрдыми. Они осторожно прижались к его, Саша успел почувствовать солоноватое, окрашенное кровью, дыхание, а когда отстранился, Глеб уже закрыл глаза…Глеб
— Саша? — это было первое, что спросил Глеб, когда открыл глаза и увидел сидящего рядом человека. Тот поморщился, отложил газету. Глеб заметил запястье, затянутое в эластичную шину, больше напоминающую перчатку без пальцев. Далеко не сразу дошло, кто это и как он к этому причастен. — Всё-таки ты на нём помешан, — Максим покачал головой. — Где он? — Лучше бы спросил, где ты сам… Глеб сел, тут же заслужив резкую боль в голове и животе. С удивлением коснулся рукой больничной одежды, только сейчас соображая, почему его комната такая светлая и белая. Внутри болезненно потянуло, но лезть под ткань и щупать шов не стал. — Больница? — Угу. — Что у меня? — нет, ему не было интересно — ему надо было знать, насколько это его задержит. — Разрыв селезёнки. Видать, не прошёл даром тот удар грудью об руль. Вдохнул-выдохнул, прислушиваясь к себе — противная тяжесть в рёбрах, ещё и трещины наверняка есть. Подумал, но решил, что всё равно здесь прохлаждаться, так что вполне можно признаться врачу. — Что-нибудь ещё? — Небольшое сотрясение, как уверяли врачи, — насмешливая, но незлая ухмылка, — но я им сказал, что там уже давно нечему сотрясаться. Кто с мозгами будет гнать в гололёд, да ещё и на красный? В голове смутными фрагментами всплывали недавние события — перепалка с Максимом, брошенная в машину дополнительная куртка для Саши, приехавшего сюда в тонкой джинсовой ветровке; сам Саша — на вокзале, на его плече, на соседнем сидении автомобиля: растерянный… злой… испуганный; влепившаяся в них вторая машина и стынущая в жилах кровь, когда в мозгу мелькает одна короткая, но бесконечная, как само мироздание, мысль: «конец». Самое страшное, но где-то глубоко внутри Глеб не хотел спасаться. Он так безумно устал бегать за своей карамельной мечтой, что был готов остановить всё это сумасшествие в тот момент, когда их жизни всё же пересеклись… и чтобы он тоже остался с ним на той трассе… Страшная, жуткая мысль. Секундная слабость, не разрешившая вовремя нажать педаль тормоза под светофором… — Я такой дурак. — прошептал он и опустился обратно на подушку. — Как Саша? — У него поломана рука и несколько царапин. — Хочу его видеть. Хмыканье. Отдающая ноющей болью догадка. — Он уехал, да? — Да. — Значит, действительно всё нормально, если смог уехать… — Что, и это всё? — искренне изумился Максим. Всё как всегда, Эльфёнок в своём репертуаре, единоличник чёртов. — Нет. Давно уехал? — Вчера. — Просто взял и уехал? — Да. — Врёшь. — Откуда знаешь? — Просто тебя знаю. И его. — Нет. Он уехал, как только ему наложили шину. — Нет, он был здесь, пока мне делали операцию. Внутренне усмехнулся от скрипа Максимовых зубов. — Как же я тебя ненавижу, — тоскливо процедил он. — Просто ты ревнуешь, — серьёзно ответил Глеб. Максим промолчал. — Макс… ты ему должен. — Я перед ним извинился, когда мы забирали брошенные вами вещи из бюро находок при вокзале. Сардонический смешок: — И он тебя простил? — Кажется, ему просто всё равно. — И мне ты тоже должен. — Ты мне уже кисть сломал, так что в расчёте. Глеб скользнул равнодушным взглядом по шине. — Где обручальное кольцо? — Я отменил свадьбу. — Отложил? — Отменил. Глеб не стал извиняться — Максим был слишком умиротворён для раздосадованного таким поворотом событий человека. — Тем более ты мне должен, — подвёл итог он. — С чего вдруг? — У тебя морда так и светится от счастья. — Я счастлив, что ты выжил. — Конечно. Теперь у тебя есть повод прикрыться мной и не возвращаться к «родственничкам» на растерзание. Глеб ехидно оглядел помятого, с мешками под глазами, приятеля. Одежда на нём была та же, что и в их последнюю встречу — домашние брюки и свитер. Это чтобы чистоплюй Макс два дня подряд одно и то же надел?! Максим задумчиво пожевал губами. — Хрен с тобой, чего надо? — Подготовь документы на продажу моей квартиры. — Ты рехнулся? — вкрадчивое уточнение. — Нет, просто я отсюда уезжаю. — Далеко? — В Новороссийск. — Слушай, ну откуда в тебе столько уверенности? — не выдержал всё-таки Максим. — Он уехал, оставил тебя здесь. Глеб устало закрыл глаза. Как всё надоело — бегать за Сашей, злиться на Сашу, ругаться с Сашей. И любить бы надоело, если бы тогда, в покорёженной машине, на грани реальности и горячечного бреда, не было того поцелуя. — Я не уверен — я знаю наверняка…Саша
В этом году фонтаны включили невыносимо поздно. Нет, они опять зажурчали в конце апреля — просто в этот раз Саша никак не мог их дождаться. Не сказать, что жизнь его сильно изменилась — он по-прежнему снимал тесную однокомнатную квартирку, в которую переехал как только пошёл на работу, и всё так же работал в небольшой ветклинике, и привычно бродил у неработающих фонтанов… Просто сейчас в нём поселилось странное зудящее нетерпение, которое бывает только в ожидании чего-то щемящего и желанного. Вечером, уже идя с работы, перед тем, как вернуться домой, по привычке завернул в соседний сквер, где была одна из таких каменных чаш. Вечер расплылся золотистым закатом по небу, превратив воду в жидкий мёд. Не удержался — присел на бортик, зачерпнул воды. — Заболеть не боишься? — Нет. Секунду он любовался искрящимися каплями в ладони, потом подскочил и ошалело уставился на стоящего за спиной человека. — Ну, здравствуй, — Глеб спустил с плеча дорожную сумку, сощурился на бьющее в глаза солнце. — Э… — Саша украдкой как следует себя щипнул. По приезде, ему часто снились сны — цветные, сюжетные и нереальные. И каждый раз там был Глеб — он приезжал, прилетал, просто оказывался рядом, такой близкий и родной. Поначалу, отвыкший от снов, Саша просто сходил с ума, когда открывал глаза и понимал, что это очередное видение, потом втянулся, но всё равно не мог привыкнуть. Вот и сейчас мираж стоял напротив, совсем наплевав на все законы бытия, близкий, настоящий, немного хмурый. Быстрая контрольная мысль, чем он сегодня занимался — квартира, короткая дорога к работе, серая муть на самой работе — прививки щенкам — извилистое возвращение домой через этот сквер. Всё. Тогда когда он успел заснуть? — Как ты здесь оказался? — недоверчиво спросил он. — Ммм… пешком пришёл. Ну конечно… а он чего хотел? Во сне Глеб мог хоть на ковре-самолёте прилететь. — Просто мне надоело у твоего подъезда полдня торчать, вот и решил прогуляться. — А… а там ты откуда?.. — На такси. Из аэропорта. А в аэропорт на поезде. А адрес Макс подкинул. Саша вспыхнул, заметив чуть издевательскую ухмылку на губах. — Что ты здесь вообще делаешь? — колюче вопросил он, мельком разглядывая сквер. Людей сейчас было немного — несколько парочек по скамейкам на другой стороне маленькой площади, затенённой раскидистыми платанами, и бредущая по каштановой аллее молодая мамочка с карапузом. Ну, и стайка голубей у самого фонтана. Никому до них дела нет. — Хм? — Глеб покосился на оставленную на брусчатке сумку. — Приехал. Жить. — Ты… рехнулся? — под счастливый Глебов кивок Саша отступил по кругу, закрываясь от психа невысоким бортиком фонтана. — Ага, — весело подтвердил Глеб, ничуть не смущаясь и топая к Саше. Сердце в груди сделало кульбит. Настоящий! Ехидный, нахальный, рожа бледная — у местных жителей с конца марта загар. И тут же внутри болезненно заныло. Тогда, в больнице, когда он сидел у операционной, до крови впиваясь ногтями в онемевшую ладонь, прилетевший с сорвавшейся свадьбы отец с ним не ругался и не обзывался — он только горько спросил, за что ему послан такой сын, убийца собственных братьев. И кто бы что ни говорил, но он был прав. Максим на вокзале мог сколько угодно обзывать его дураком и упрашивать остаться, Саша уезжал не потому, что его гнал отец — он действительно не хотел ломать жизни тех, кто ему дорог. — Уезжай, а? — слабо попросил он. — Вот ещё, мне тут нравится. — Не смешно, — у Глеба никогда не было мозгов, не глядя на хорошую учёбу и предполагаемый красный диплом. Он всегда был слишком импульсивным, чего только стоила выходка — предложить удрать вместе. Саша вспомнил, что они взрослые ответственные люди. Саша вспомнил, что Глеб его всегда бесил. — О чём ты вообще думал? — О тебе, — всё ещё солнечная улыбка. Убил бы, придурка… Но вместо этого Саша малодушно развернулся и дунул прочь от фонтана — к прилегающей к скверу каштановой аллее. — Вот прям так я тебя и отпустил… — услышал он над своим ухом. Горячее дыхание обожгло затылок, чужие руки обвили плечи и смыкнули назад. Саша брыкнулся, всей кожей ощущая на себе непонимающие взгляды редких свидетелей. — Посмотри на себя! Ты когда-то хотел обмануть мир! Тогда почему ты позволил ему тебя убедить в своей правоте? И шагнул за высокий бортик фонтана, утаскивая в воду и выкручивающегося Сашу. Под ногами противно хлюпнуло: холодная вода мигом просочилась в обувь, намочила брюки — мокрая ткань тут же прилипла к ногам, оставляя гадливое ощущение до самых колен. — Аааа!!! Идиот!!! Холодно!!! — Ничего, — злорадно пропыхтел Глеб, клацая зубами. — Я тебя сейчас обниму и согрею! — Да я тебя сейчас сам так взгрею!!! Фонтан был глубоким, но небольшим — бьющая из витого постамента вода окатила Сашины плечи и спину, добавив гадостных ощущений и совсем убив желание прощать. Больше не сковывая себя аккуратностью, Саша зачерпнул пригоршню воды и запустил Глебу в лицо. — Болван! — проорал он, отфыркиваясь и пытаясь выбраться наружу. — Каким был придурком, таким и остался! Блин, ну пять минут вижу, а уже удавить хочу! — руки скользили по мокрому камню, он никак не мог перекинуть немеющие от холодной воды ноги через бортик. Глеб хлюпал по воде позади, тоже больше не такой бравый. Саша вспомнил, что полгода назад у него была операция и что выглядит он по-прежнему худым и осунувшимся. И разозлился на дурака ещё сильнее. — Какого ты ко мне приволокся в таком состоянии?! — Ну, простите пожалуйста, раньше не мог, — в тон ему окрысился Глеб, — квартиру только на неделе продал! — Э… зачем? — не понял парень. — Потому что к тебе, блин, ехал!!! — Э… зачем? — пролепетал уже совсем косеющий от своего психа Саша. — ПОТОМУ ЧТО ТЫ ЧЁРТОВ ЭЛЬФ! — вконец взорвался Глеб. Подскочил, стиснул его за плечи. — Потому что ты гадкое, самовлюблённое, сволочное эгоистище! Потому что я тебя тоже вижу пять минут, а уже еле сдерживаюсь, чтобы не притопить! Потому что, я клянусь, если сейчас ты опять попытаешься удрать, я свяжу тебя и закрою от всего мира, понял?! — Ты чего творишь?! — разорался в ответ Саша. — Что о нас люди, вообще, подумают?! — Когда ж ты уже научишься не обращать внимание на мнение окружающих?! — А когда ты научишься моё мнение в расчёт брать? — Когда ты перестанешь дурить! — Только когда перестанешь ты! — Да конечно! Я уже раз попытался не дурить, а надо было ещё шесть лет назад вытрепать из Макса, где ты есть! Глеб почему-то оказался совсем рядом, оторвал уже почти выкарабкавшегося Сашу от бортика. Тот завертелся с удвоенной силой. Вывернулся, отскочил, прожигая фыркающего Глеба злющими глазами. — Дурак! — выпалил он. — Сам такой! — не остался в долгу Глеб. — Это не я тащился через полторы тысячи километров к чёрту на рога! — Ну, почему же? — прорычал. — Ты именно так и сделал, когда бросил меня. — Да не встречались мы! Два парня не могут встречаться! И тут Глеб захохотал. Наподдал ногой по воде, забрызгивая всё вокруг. — Я знаю про твой договор с отцом! Саша почувствовал, как сердце проламывается вниз и ухает сквозь воду куда-то глубоко-глубоко. — Что ты знаешь? Глеб секунду смотрел в его затравленные глаза. Долгую секунду Саша читал в его взгляде приговор. Да, Глеб знал о всех его унижениях, отчего становилось совсем тошно — только не он, он и так слишком много знает, а люди становятся беззащитны, если кому-то известны их постыдные тайны. — Я знаю, что ты меня любишь. — Любви не существует, — на автомате выдал он заученную до оскомины фразу, вдолбленную ещё в первый год разлуки. — Саш, ну хватит уже!!! — Глеб резко дёрнул его за руку на себя, заставляя взболтать ногами и без того впивающуюся ледяными колючками воду, попытался прижать, но Саша упёрся руками ему в грудь, из последних сил сопротивляясь. Он слышал, как зашушукались от скамеек и как ускорила шаг молодая мама, утаскивая своё чадо подальше от их сумасшедшей ссоры. Глеб болезненно скривился — сквозь тонкую рубашку под пальцами прощупался плотный послеоперационный рубец. Саша отдёрнул ладони, словно обжёгся, и тут же попался в кольцо объятий. — Отпусти!.. Он забарахтался в сильных руках. — Ах ты, маленькая эгоистичная сволочь! — неожиданно заорал Глеб, стискивая его плечи. — Тебе так нравится меня мучить?! — Что? Нет… — Ты меня оставил! Удрал! Бросил одного! — Это не так… — Все меня бросают! Отец! Мать! Ты! Вы сговорились, да? Что во мне не так? Почему вы меня ненавидите?! На лицо упала горячая капля и потекла вниз, оставляя жгучую дорожку. Саша замер, ошалело глядя снизу вверх на точёное перекошенное гневом лицо. Глеб вцепился в него, едва не ломая кости. Глаза дикие, с клубящейся серой дымкой бури. Бледный, невменяемый, злой… обидчик, защитник, брат… любимый. — Я расплатился с лихвой за то, что сделал с тобой! — выпалил он. — Пожалуйста, хватит меня мучить! Ещё капля. Потекла к скуле солоноватой дорожкой, смешиваясь с такими же, текущими из Сашиных глаз. — Я уже говорил: к кому бы я ни приблизился, его жизнь летит кувырком, — обессилено прошептал он. — Я подрезал собственного друга, проломил череп родному брату… А тебя едва не убил в аварии… — Это я был!!! Я хотел разбиться! Хотел остаться рядом с тобой хотя бы так! Чтобы больше не напоминать самому себе привидение. Сань… Эльфёнок… Зачем ты тогда сказал, что я тебя люблю? Лучше бы ты промолчал, чтобы до меня никогда не дошло! Чёртов Эльф! Ненавижу тебя! Слышишь? Никогда не прощу! Ненавижу!!! Ненавижу… Как же я тебя ненавижу… Когда-то давно он познакомился с гордым надменным человеком, пожелавшим поставить его на колени. Когда-то давно его обидел невменяемый психованный садист. Когда-то давно он был счастлив, узнав о его любви. Когда-то давно… бесконечность назад… они просто хотели обмануть целый мир… Два заблудившихся ребёнка. Два потерянных обозлённых сердца. Две сплетённые жизни. — Угу… и я тебя… Мир затихает в вязкой предсумеречной тишине. Только шёпот листвы от аллеи. Только журчание воды из фонтана. Только перестук сердец, горячих, своенравных… оторванных друг от друга, и целую вечность стремящихся услышать свою потерянную половинку. * * * …Двое ещё долго стояли, обнявшись. И в последнем луче солнца блеснула живущая в фонтане радуга, пыхнула яркими красками и исчезла, чтобы навсегда остаться в памяти двух таких разных, таких одинаково сумасшедших, ненавидящих сквозь любовь и любящих до ненависти. Один шаг по воде навстречу друг другу. Целая жизнь в ожидании. Чтобы обнять и никогда больше не отпустить…