Школа тире тюрьма, отпусти меня по-хорошему!

Похоже, что вы всё же решили полюбопытствовать и продолжили наблюдать за моими передвижениями. Отлично, в таком случае, давайте присядем на неудобную полку, в душном вагоне, отвратительного поезда. Что же мы здесь видим? А вот что. Напротив сидит парень со смуглой кожей, длинными черными волосами, пухлыми губами и на редкость сконцентрированным взглядом, устремленным к страницам свежего выпуска Spin. Насчет цвета кожи могу с уверенностью почти на 100% сказать, что это не загар, думаю, он – мулат. В руках американский журнал, которого здесь, как не старайся, все равно не купишь, убедилась на собственном опыте, а в ушах наушники, малоизвестной, но довольно хорошей американской фирмы, из которых пробиваются звуки мрачной германоязычной песни какой-то неизвестной мне группы. Пока я вслушивалась и рассматривала незнакомца, дверь резко отъехала в сторону, издавая при этом далекий от мелодичности, грохочущий звук и к нам в купе заглянула моложавая, заметно уставшая от своей однообразной работы, проводница. Не смотря на сосредоточенный вид и наушники, парень моментально среагировал, попутно замечая, провалившую разведывательную операцию, меня. Не оборачиваясь и не отводя глаз, он протянул билет вошедшей работнице железной дороги. Это было, мягко говоря, не слишком вежливо по отношению к, ни в чём не повинной, женщине. Но, что поделать? Такова жестокая правда жизни, все мы ходим по одной Земле, но в упор не хотим обращать внимая друг на друга, пока не столкнемся лбами. После того, как вынужденная гостья покинула купе, бой заинтересованных, изучающих взглядов был окончен, ничья признана единственно верным результатом, а парень, сняв наушники, нарушил затянувшееся молчание. – Похоже, что ты тоже иностранка. Я бы даже поставил на это кругленькую сумму. Меня зовут Ричи Кинг. Я из Нью-Йорка, – серо-голубые глаза сразу подобрели, и незнакомец протянул правую руку. Ладонь не была такой темной, как остальная кожа, из этого я окончательно заключила, что кто-то из его родителей таки должен был быть афро-американцем. Для "Большого яблока" подобные союзы далеко не редкость. – Оф Кейн, приятно познакомиться, – улыбнувшись, и пожав протянутую сильную руку, я откинулась назад, попутно чуть не проломив стенку «уютного» купе. – Да, ты прав. Почти всю жизни я прожила вдалеке от России, моя мать – русская, а отец – американец. Сама родилась в Москве, хотя, это, наверное, не в счёт, через месяц меня увезли в Америку, с того времени это первый визит на фактическую родину. Кстати, у тебя отличная речь, но всё равно чувствуется, что ты, как и я, чужак. Легкий акцент не спрячешь. – А ведь и правда, интересно, как окружающие воспринимают мою речь на слух? Во Франции я часто получала похвалу за хороший французский, но это лишь признание усердия в заучивании учебников для преуспевшей на подготовительных курсах иностранки. Родным языком всегда был английский, не смотря даже на то, что дома частенько устраивались целые недели русского языка ради того, чтобы мама не так сильно скучала. – Любопытно, и что же заставило тебя вернуться? Поезд направляется в забытое богом и всеми счастливыми людьми место. Не думаю, что это удачное направление для экскурсии. Врагу бы такого не пожелал! – после этих слов он сделал паузу, немного помрачнев, но уже через несколько секунд вернулся к непринужденному тону и продолжил, – что касается русского, то меня научила моя няня. Она уехала из России в надежде найти своё счастье за океаном, интересная женщина. Ирина научила меня многим важным вещам, и я ей очень за это благодарен, – легкость, с которой он говорил, притягивала и вместе с тем удивляла. Уверена, что этот парень мог бы собирать вокруг себя толпы, если бы только захотел. Хотя, откуда мне знать, может так оно и есть? Во всяком случае, выше упомянутых врагов я у него точно не представляю, вот хоть убейте. – Если ты о чертовой школе, то именно туда мне и нужно. Были некоторые проблемы с пониманием, так сказать, и теперь я еду на перевоспитание. Решение отца, – почему-то мне не было тяжело или неприятно рассказывать этому малознакомому парню о своих неприятностях, хотя в Париже я испытывала сильный дискомфорт, когда мне задавали заинтересованные, прикрытые, в разной степени искренним, сочувствием, вопросы на эту болезненную тему. – Вот как? В таком случае нам по пути. Но я не собираюсь засиживаться там до конца года! Мне нужно покинуть это проклятое место не более чем через 2 месяца. Брат поможет уехать в Берлин, а там свобода и хип-хоп, – на последних словах глаза Ричи зажглись нездоровым огнем. – Как же ты собираешься это сделать? Возможно, я смогу помочь или даже принять участие в твоем дерзком побеге? Мне самой нужно будет убраться оттуда, и как можно скорее, хочу вернуться в Париж, там меня ждет «Манон» и чудесные маленькие кафешки вдоль по… – на этом я и запнулась, чуть не пустившись в приятные воспоминания, как какая-то беззубая старушенция, доживающая сто первый год бесконечной жизни, последнее десятилетие из которой провела в кресле качалке и, крепчающем с каждым днем, маразме. Парень смотрел на меня так, будто только что увидел впервые, глаза то и дело щурились, как будто пытаясь рассмотреть что-то под кожей, а то и в недрах самого лицевого скелете. Думаю, это был максимальный, из всех возможных, уровень сканирования. Примерно с тем же упорством я всего пару недель назад рассматривала, отбросившую коньки, микроволновку, мою, безвременно почившую, кормилицу, не покидавшую меня даже в самые темные времена беспросветной лени и полного отказа совершить пятиминутный марш к маленькому магазинчику на соседней улице. Как оказалось, его двоюродная сестра была моим куратором несколько лет назад, когда мне пришлось выступать на одном, внезапно запланированном, конкурсе. С того времени мы с ней неплохо общались, а какое-то время даже были соседками. Ричи видел наши с ней совместные фото, но на них у меня была другая стрижка и куча пирсинга, от которого меня заставили избавиться ещё год назад. Очередной мерзкий пункт в многолетнем плане по моему становлению "взрослой, ответственной, серьезной личность". Курам на смех! Из-за всех этих перемен он и не смог узнать меня с самого начала. После этого открытия мы со смехом убедились в том, что мир действительно тесен и начали перебирать целый «ворох» общих знакомых, удивляясь, как это нам удалось не встретиться ещё раньше. За то время, пока поезд неумолимо несся к месту нашего «заточения», мы нашли массу общих тем, увлечений и всего остального, что могут найти сверстники из одного города и круга. Помимо этого, подробно продумали план отступления, заключавшийся в том, чтобы нас выгнали за отвратительное поведение, которое нам каким-то образом нужно было продемонстрировать, как актерам в новых, ещё не разу не играных, ролях. Зритель, как на зло, обещался быть до смерти лояльными и всепрощающим. На тот момент нам казалось, что это самый верный и легкий путь, а самое главное, мы решили во что бы то ни скало поддерживать друг друга в этой чужой для нас обоих стране. В запасе Ричи Кинга на преступную деятельность было целых 2 месяца, а в моем - всего лишь 1, т.к. семестр в «Манон» начинался с октября, и мне позарез нужно было уладить это недоразумение, чтобы не пропускать целый год и не сдавать позиций в борьбе за территорию с моей любимой, не ожидавшей скорой мести, сестрицей.