Взломщик

      Конечно, этот паршивец умел рисовать! Джон расслабился в своем кресле и смотрел на рисунок, не уверенный в том, что на нем изображено. Ватсон смотрел, как его друг обхватил кисточку своими длинными пальцами, как каждый мазок приносил цвета в картину, как Холмс был погружен в рисование.       Ватсон ничего не знал об искусстве. Он не был так просвещен, как его сожитель, они были полностью противоположны друг другу. То, что представало перед Джоном, было для него просто смесью форм и цветов, в которых он не видел смысла. Однако, Ватсон был джентльменом, не хотевшим оскорбить Шерлока, особенно после всей этой нелепости во время установки мольберта. Он пробормотал что-то типа "хорошо" или "классно", отчего темноволосый мужчина только фыркнул. - Не надо врать, Джон. Я слышу по твоему голосу. Не беспокойся, - Шерлок бродил у мольберта, не поворачиваясь к Ватсону. - Я не оскорблен. Для мастеров, классифицирующих это как искусство - позор! - в голосе Холмса звучало отвращение, и доктор смутился. - Ладно. Тогда давай я скажу прямо. Ты и правда нарисовал такое уродство специально? - Конечно, - отозвался Шерлок. - Картины в квартире Александра Джина, кажется, относятся к современному искусству. - Можно было чувствовать отвращение, исходящее от его слов, когда ему пришлось назвать то, что он увидел в квартире жертвы, искусством. - Я пытаюсь рисовать в такой же манере. Ханс, определенно, без ума от такого стиля. Сами по себе картины ничего не несут, но Хансу, кажется, это нравилось.       Джон откинул голову назад и засмеялся. Конечно, Холмс смотрел на двадцать шагов вперед: когда дело касалось очередного происшествия, так было всегда. Было очевидно, что он еще кое-что выяснил, но еще не спешил эти делиться; ну ничего, Джон мог подождать. Ему нравилось наблюдать за Шерлоком в его стихии - это было определенно лучше, чем видеть его угрюмым. - Ты просто гениален, - похвалил Ватсон.       Шерлок обернулся, чтобы улыбнуться. - Теперь уж точно, - просиял детектив в ответ на комплимент.       Джон улыбнулся, пробираясь на кухню, чтобы поужинать остатками еды с прошлого вечера. Он включил микроволновку, довольный тем, что внутри нее не было никаких "сюрпризов" от Шерлока, и стал ждать, пока еда согреется. Заботясь о благополучии Холмса, он положил щедрую порцию китайской еды в надежде, что его друг оторвется от своего проекта, чтобы перекусить.       Ватсон подхватил две тарелки и вошел в гостиную, где детектив уже устанавливал другое чистое полотно. - Шерлок? - Не сейчас, Джон. - Нет, сейчас. Ты целый день не ел. - Я протяну еще парочку дней без еды. - Нет, - доктора это начинало раздражать, к тому же он не удивился ответу. Детектив редко ел, когда работал, но Джона такой ответ все равно не устраивал.       Учитывая характер изменений в их отношениях (даже несмотря на то, что сейчас они были "односторонними"), Джон чувствовал моральную ответственность за то, что заботится о человеке, который, в скором времени, доверит ему полностью свое тело. Ватсон решил сменить тактику. Понизив голос, он вежливо попросил. - Пожалуйста, Шерлок. Я был бы очень счастлив видеть, как ты ешь.       Холмс, не проронив ни слова, подошел к дивану и взял тарелку из рук доктора. Съев пару вилок, он отдал ее обратно Джону. Тот просто кивнул и встал, чтобы забрать тарелку. - Что-нибудь еще? - спросил Шерлок.       Это было слишком просто. Джон улыбнулся, встретившись глазами с сожителем. Решив, что столь мягкий подход был только в его интересах, а не в интересах Шерлока, Джон тихо хихикнул. - Да, ты мог бы сказать: спасибо, что заботишься обо мне и не даешь умереть с голоду, Джон, - Ватсон внимательно следил за детективом, который сейчас был не похож сам на себя: его взгляд был словно стеклянным. - Спасибо, что заботишься обо мне, Джон, - ответил Шерлок, и его сладкий глубокий голос стал более хриплым, отчего член Ватсона напрягся.       Доктор усмехнулся. - Это моя работа.       После этих слов Ватсон направился на кухню, чтобы поставить тарелки в раковину, оставляя Шерлока обдумывать только что сказанные Джоном слова. ******       Звук шумящей воды в душевой кабинке можно было услышать на нижнем этаже, и Шерлок пытался прогнать образы Джона, стоящего под струями, из своей головы. Его сосед, помыв посуду, направился в ванную, как он делал каждый вечер, перед тем как лечь спать.       Детектив смотрел на чистое полотно, заставляя свои пальцы привнести больше красок в картину. Осознание того, что ему нужно было закончить эти картины за ночь, ничуть не остудило его пыл, но и не вдохновило на создание чего-либо стоящего на полотне. Он был слишком занят обдумыванием поставленной задачи.       И правда, у Шерлока было мало опыта в отношениях; он был больше теоретиком, чем практиком. Тем не менее, даже он, со своими скудными знаниями, понимал, что что-то поменялось в их партнерстве с Джоном. Достав Блэкберри из кармана брюк, Шерлок вошел в аккаунт Джона. Это немного успокоило его. Ничего не выдавало его присутствия, все папки были чисты от его порочных писем. Единственное, что принял во внимание Шерлок, было чувство собственности, охватившее Джона, когда девушка в галерее откровенно флиртовала с детективом. Ватсон вступился, когда она коснулась Холмса, и ему это понравилось.       Все словно поменялось, когда Шерлок обнаружил себя стоящим на коленях перед Ватсоном и смотрящим на него покорным взглядом. Это привлекло внимание Холмса, и он все еще стоял и рисовал без рубашки.       Вода в душе выключилась, и детектив попытался заставить себя что-нибудь нарисовать на полотне. Взмахнув кистью, Шерлок попытался что-то изобразить, не особо заморачиваясь, что именно. Рисунки, которые пытался нарисовать детектив сейчас, никак не относились к делу - Холмс просто искал причину, чтобы встретиться с Хансом. Главной заботой было заставить владельца галереи хоть что-нибудь рассказать.       К тому времени как Джон вышел из душа, ступая босыми ногами по полу, Шерлок еще сделал несколько цветных мазков тут и там, не беспокоясь о том, как в конечном итоге будет выглядеть картина.       Жар исходил от тела Ватсона, когда тот вошел в гостиную. - Это ужасно. - М-м-м, я рад, что ты согласился со мной. - Почему бы тебе не нарисовать что-нибудь другое? - Мы же уже это обсуждали. Это - тот самый стиль, от которого Ханс в восторге. К тому же, если я буду рисовать что-нибудь более стоящее, то просто-напросто зря потрачу время.       Джон издал тихое "угу" и направился в кухню, чтобы выпить чаю перед сном. Когда он вернулся в гостиную, то нес в руках две кружки. Шерлок наблюдал за ним уголком глаза: тот поставил чашки на угол стола и направился к лестнице. Прежде чем подняться, он оглянулся. - Спокойной ночи. Разбуди меня пораньше, чтоб я мог спокойно собраться, никуда не торопясь. - Конечно. - И не надо не спать всю ночь, Шерлок. Серьезно, хотя бы пару часов вздремни, хорошо? - Джон поднялся по лестнице и вошел в свою комнату, заперевшись изнутри.       Без присутствия доктора, будоражащего чувства и разум, Холмс снова попытался сосредоточиться на задании нарисовать картину. Тот мусор, что он нарисовал на полотне, сошел бы за "искусство". Детектив снял полотно с мольберта и, поставив его на пол, опер о стену, давая высохнуть. Время рисовать следующую картину. Холмс удивился его пустоте. Как будто на чистом полотне была изображена его жизнь, полная надежд и потенциала. В этот момент на Шерлока сразу нахлынули несколько чувств, но он постарался их проигнорировать. В них не было никакого смысла, они лишь мешали ему заниматься делом. Вместо того, чтобы рисовать, Холмс понял, что смотрит на чистый холст как какая-то сопливая школьница.       Опустив кисточку в краску, он подождал, а затем начал рисовать. Он испытывал тысячу чувств, а в сердце было лишь одно: Джон.       Холмс позволил себе погрузиться в эмоции, продолжая рисовать, неоднократно макая кисть в разные краски. Хаотичные мазки начали принимать форму, хотя до конца еще было далеко. В голове Шерлока уже было представление о картине: теплая пещера вдалеке от сурового Лондонского дождя, который сейчас поливал улицы. Внутри тепло: оттенки красного, оранжевого, золотого. Чувство безопасности нахождения в этом месте прорывается сквозь цвета картины. А тем временем за окном холодно и сыро. Синие, черные и серые цвета проникают в души людей. Прямо за дверью царит суровость и жестокость, а внутри... Внутри Джон. Теплый, манящий, надежный... невредимый.       Шерлок рисовал то, что было у него в голове: крепкую любовь, которая выиграла, несмотря на все сложности, которые готовила судьба. В каждом мазке красной краской Шерлок видел шерсть одного из джемперов Джона. В каждом мазке коричневым или золотым - любимый чай Джона. В оранжевом Холмс видел корешки медицинских книг.       На уровне подсознания детектив сливался с живописью, хоть и не осознавал этого. Когда он сделал шаг назад, чтобы осмотреть свою работу, он отметил, что шоколадный цвет на картине совпадает с цветом его скрипки, а оттенки мха, который он изобразил на картине, очень похожи на пол в кухне. Их жизни, - его и Джона, - сплелись в одно целое в массиве цветов и фактур, который защищали их от горечи мира за пределами святилища, которое они построили вместе.       Восходило солнце, и Лондон стряхивал себя оковы сна. Шерлок заканчивал свою картину, над которой трудился всю ночь, привнося в нее последние штрихи. Только когда его удовлетворило то, что он сотворил, он отошел от мольберта. Холмс слышал, как Джон копошился наверху в своей комнате: должно быть, шум с улицы разбудил его. Шерлок поднялся по лестнице и остановился перед дверью в комнату друга, прежде чем постучаться. - Джон, - позвал детектив, - тебе пора вставать.       С другой стороны двери послышался приглушенный стон; затем Холмс услышал сонные шаги, направляющиеся к двери. Чуть приоткрыв ее, Джон установился на Шерлока. Доктор потер глаза, и детектив уличил момент взглянуть на своего друга и умиленно улыбнуться. У дока не было одного носка, который, по всей видимости, остался где-то в постели; клетчатые пижамные штаны сползли на бедра. Помятая серая футболка имела такие же морщинки, как те, что остались на щеке Ватсона. Волосы в полном беспорядке: слева торчком, а справа - плотно прижаты к голове. Шерлок, искренне усмехнувшись, спросил: - Надеюсь, ты хорошо поспал. - Зткнись, Шрлок, - слабо и невнятно ответил доктор, от чего Холмс еще шире улыбнулся.       Ватсон выпрямился и посмотрел на высокого мужчину, стоящего напротив него. - А ты не спал.       Холмс притворился, что смущен. В конце концов, Джон его попросил, а детектив проигнорировал его просьбу. Доктору сейчас было не до этого. Он переместил вес тела с одной ноги на другую и оперся на дверной косяк; Шерлок заметил, как Ватсон смотрит вниз - туда, где стоял мольберт. - Да ну... как ты видишь, я был немного занят.       Джон прошел мимо друга и направился вниз. Встал перед картиной. - Шерлок, - док посмотрел наверх, на Холмса. Детектив тут же спустился в гостиную. - Шерлок, - начал доктор опять, - это шедевр. - Думаешь? - спросил Шерлок, довольный, что Ватсон оценил картину, над которой он работал всю ночь. Детектив не осознавал, как сильно нуждается в одобрении Джона, и, когда он его наконец получил, то был в восторге. - Замечательно. Какая досада, что ее придется отдать Хансу. - О, нет, Джон, она не для Ханса, - осознав, что он только что сказал, Шерлок нахмурился. - Однако, это создает одну небольшую проблему.       Джон взглянул на Холмса снизу вверх в ожидании объяснений. - Джеймс Ханс ждет три картины, а на самом деле... - детектив осторожно снял картину с мольберта и поставил ее на пол, облокотив на стену.       Взяв кисточку с темно-красной краской, Шерлок сделал шаг назад. Он поднял руку и опустил ее так быстро, что капли краски с кисти окропили полотно и напоминали пятна крови на месте преступления. - Вот так, - сказал Холмс и улыбнулся Ватсону. - Теперь всё. Все три картины готовы к выставке. - он хлопнул в ладоши. - Ну, думаю, пора собираться. У нас встреча с Хансом через час.       Ватсон кивнул в ответ и направился обратно в свою спальню. - О, кстати, Джон! Я должен предупредить тебя насчет Ханса. Он под впечатлением от того, что ты, за неимением другого слова, бойфренд. Оденься, пожалуйста, соответственно. В смысле, только не в черное.       Шерлок отвернулся с таким видом, словно сказал самую обычную и нормальную вещь в мире.