Ты не можешь уйти

Два дня прошли в молчании. Джон думал, сомневался, гадал – пища для размышлений у него была вполне достойная; Шерлок же продолжал лежать на любимом диванчике, погруженный в свои мысли. Джон между прочим гадал и о том, что же такое обдумывает Шерлок, ведь дела у него не было, а телефон лежал отключенным. Так или иначе, два дня Джон пил чай литрами, искал пятый угол, каждые несколько часов выходил «проветриться» и то и дело взглядывал на невозмутимого, как статуя, Шерлока. Началось все на третий день, утром. Шерлок на своем диванчике абсолютно внезапно застонал сквозь зубы, вытянувшись и изогнувшись, будто его тело сковала судорога, задышал торопливо и жадно, словно преодолевая удушье, и затрясся всем телом. Джон бросился к нему, положил ладонь на холодный лоб; на щеках Шерлока выступил лихорадочный, бордовый румянец, он зажмурился, по его виску прокатилась капля пота. Закусив губу, Шерлок забился в конвульсиях, расслабился и снова забился, а Джон только и мог, что поддерживать его, не давая упасть с диванчика. Распахнув глаза, Шерлок яростно вцепился в его руку. На его лице отражалось самое голодное и требовательное выражение, какое Джон мог вообразить. - Джон, Джон, - забормотал Шерлок, не отводя от его лица целеустремленного взгляда – взгляда человека, добившегося, наконец, того, чего он страстно хотел, и собирающегося теперь взять от добычи все возможное. Джон, помня предупреждение, не стал вырывать руку, подавив естественное желание высвободиться, а лишь максимально мягко заговорил: - Ну что такое, Шерлок, успокойся, ну, успокойся… Шерлок успокаиваться отказывался: он одним движением встал, пошатнувшись и тут же схватившись за Джона еще сильнее, прижал его к стене и пристально, уверенно посмотрел в глаза. Руки его все еще подрагивали, но сила его была неожиданной для столь тонкого и изящного тела. Шерлок все смотрел и смотрел, а Джон внезапно ощутил, как его колени подгибаются. Он попробовал, проверки ради, сжать ладонь в кулак – ему это удалось, но он вынужден был преодолевать слабость, мышцы попросту не хотели напрягаться. Глаза начали слипаться, и Джон понял, что Шерлок откачивает его силы. - Шерлок, пожалуйста, - заговорил он чуть заплетающимся языком, - остановись, ты вредишь мне. Шерлок словно не слышал его. Джон не падал только из-за того, что Шерлок держал его. Думать становилось все сложнее, мысли двигались в голове лениво, словно снежинки в глицерине. - Шерлок, ты убьешь меня, - как можно громче сказал Джон, заставляя свои челюсти и язык двигаться усилием воли, - пожалуйста, Шерлок, возьми себя в руки. Остановись, Шерлок, хватит! Шерлок будто очнулся. Недоуменно взглянув на расслабленное (должно быть, слегка дебильное) выражение лица Джона, на то, как он с усилием заставлял себя моргать, не позволяя себе уснуть, он тут же отскочил на полшага, и Джон начал сползать по стене. Последним его ощущением были мощные руки вокруг талии, и Джон уснул. Он не знал, сколько проспал; должно быть, много, потому что голова была тяжелой и мутной. Шерлок лежал за его спиной, прижимая к своей груди и дыша куда-то в затылок. Поняв по изменению дыхания, что Джон проснулся, он сжал руки чуть крепче и негромко заметил: - Ты спал пять часов. - По ощущениям – одиннадцать. - Но теперь ты проснулся. Это хорошо. Иди сюда. Тут же Джона подтянули и перевернули с такой легкостью, словно он был ребенком, и он, в очередной раз рассеянно удивившись неожиданной силе Шерлока, оказался на спине, а Шерлок навис над ним, упираясь ладонью в грудную клетку. Джон было напрягся – такое положение военный внутри него воспринимал как откровенную угрозу, - но заставил себя вспомнить, что нельзя удивляться и проявлять агрессию, а только мягко уговаривать. - Шерлок, что ты делаешь? – осторожно поинтересовался он. Вместо ответа Шерлок наклонился и не спеша лизнул его шею слева от кадыка, слегка прикусил (даже следа не останется), потом потерся об это место носом и принялся аккуратно ласкать губами. Намерения его стали еще очевиднее, когда он требовательно начал расстегивать Джонову рубашку, легко сдирая пуговицы. Джон, плюнув на то, что ему говорили, задергался, пытаясь оттолкнуть Шерлока, творящего черт знает что, но тот, кажется, даже не заметил сопротивления, зато Джон понял, что не может шевельнуть и пальцем. На краю запаниковавшего сознания мелькнула мысль о том, что это, должно быть, и есть та самая магия, о которой говорила Элизабет. Шерлок, не обращая внимания на его метания, яростно посмотрел на его джинсы – и те распались на лоскутки, словно кто-то распорол швы очень острым скальпелем. Шерлок гладил, сжимал, целовал и вылизывал его тело, явно наслаждаясь процессом и не обращая ни малейшего внимания на что бы то ни было кроме. Джон остро ощущал свою беззащитность – почти голый, не в силах шевельнуться, он лежал, а Шерлок беспрепятственно делал с его телом все, что ему только могло взбрести в голову. В последний раз втянув в рот кожу возле пупка, он все с той же легкостью перевернул его на живот и приподнял его таз, фиксируя своей непонятной магией. Белье, кажется, вообще испарилось с кожи Джона, Шерлок, непонятно когда успевший раздеться, припал губами к его анусу, оглаживая языком, уговаривая расслабиться, а потом смочил слюной палец и принялся разминать все еще сжатые, напряженные мышцы. Это было неприятно, но пока не больно; однако Джон прекрасно знал, что больно будет, если только слюна вампира не содержала миорелаксантов или анальгетиков, что навряд ли, да и в тот момент его волновала вовсе не предстоящая боль. Унижение, жгучее и горькое, тем более ужасное, что все это с ним делал человек, которому он доверял, в котором не усомнился бы ни на секунду, затапливало его, он задыхался, и больше всего на свете ему хотелось, чтобы все это оказалось дурацким кошмаром. Наконец, Шерлок счел, что Джон вполне готов, и медленно, осторожно вошел – пока только головкой. Замер на пару секунд, позволяя свыкнуться с ощущением, и резко толкнулся, снова останавливаясь. Если бы не боль, Джон бы непременно потерял сознание – Шерлок отчетливо, ощутимо забирал его силы. С каждым мгновением, с каждым мучительным движением в глазах становилось все темнее, а в голове – все туманней. Когда Шерлок, низко зарычав и до синяков сжав его бедра, кончил, Джон, наконец, отключился, не успев даже порадоваться, что все закончилось. Он очнулся в уже перестеленной постели Шерлока, лежа на животе, голый и чистый; отогнав мысль о том, что Шерлок, должно быть, сам мыл его, Джон прислушался к ощущениям. Зад саднило, но не так сильно, как должно было, колени даже не ныли, а синяки, которые однозначно должны были остаться на правой руке и бедрах, вообще не чувствовались. Очень странно. Шерлок вновь обнимал его и вновь не спал; когда Джон зашевелился, он тут же подлез под его руку, требуя объятий. Джон, чуть поморщившись, послушно перевернулся на бок и обнял довольного, сытого Шерлока, щурившего глаза, улыбавшегося и вообще проявлявшего все признаки удовлетворенности жизнью. - Доброе утро, - промурчал он невозможно низким голосом. - Доброе, - прокашлявшись, безбожно покривил душой Джон. – А разве утро? - Ну, вообще-то сейчас пятый час. Это важно? - Не особо. Но я жутко голоден. Джон попытался высвободиться, но не тут-то было: Шерлок обхватил его с силой и энергией Кракена, отказываясь выпускать, а в глазах его появился страх. - Не пущу, - бормотал он упрямо, - не выпущу… мой… - Шерлок, - решительно подавив собственную панику, как можно спокойнее попросил обещавший ничему не удивляться Джон, - пожалуйста, пойдем на кухню. Я хочу есть. Давай встанем и вместе пойдем, я оденусь и поем, и я никуда от тебя не уйду, хорошо? Шерлок позволил себя уговорить; они неуклюже встали, едва удержавшись на ногах, потому что Шерлок выпускать Джона из рук хоть на секунду категорически не желал, и в обнимку отправились на кухню. Впрочем, одеться он Джону не позволил – для этого надо было освободить его, и Джон с ужасом думал, что будет, если их зайдет проведать миссис Хадсон. Джон, неловко вытягивая из-под Шерлоковых рук свои, вынул из холодильника остатки фунчозы, разогрел их и приступил к еде. Он и вправду проголодался, но кусок попросту не лез в горло, когда Шерлок испытующе смотрел на него с расстояния в пару дюймов и внимательно прослеживал каждый кусок. - Ты голоден? - Нет. И снова наипристальнейшее разглядывание. - Что-то не так? - Нет. Джон пожал плечами, вспомнил казарменные обеды, эти адовы круги для выдержки, и продолжил есть. Выпитая после еды большая чашка кофе, крепкого, терпкого кофе безо всякого сахара, ядовитого или нет, слегка взбодрила, но все равно он ощущал легкую усталость – как если бы возвращался с дежурства. Шерлок, увидев, что он закончил с едой, безапелляционно потащил его в свою спальню, уложил, улегся сам. Кажется, ему было вполне комфортно и совершенно не скучно. Вел он себя презабавно – ластился, как пес, упрашивающий, чтоб его погладили, потирался лбом и скулами о грудь или живот Джона, а когда Джон начал аккуратно массировать его кудрявую голову, почти замурлыкал, как довольный кот. Изредка он начинал покусывать или пробовать на вкус руки, плечи, соски, шею, живот Джона – все, что оказывалось вблизи; Джон напрягался, ожидая продолжения, но Шерлок ничего продолжать не собирался и просто наслаждался ленивыми, неспешными и вполне себе невинными ласками. Джон задремывал, просыпался, снова засыпал, вставал (в цепких Шерлоковых объятиях) поесть и снова ложился. От избытка сна и недостатка свежего воздуха начинала болеть голова, но Шерлоку, кажется, было вполне комфортно, а пойти прогуляться в создавшихся условиях не представлялось возможным (и он не хотел задумываться, откуда берутся продукты). В ванную его тоже не пускали, по крайней мере, одного. Справлять нужду в присутствии другого мужчины не было для Джона чем-то новым или ужасным; а вот к тому, что в тесной душевой он не один, что с ним Шерлок, что оба голые, что Шерлок смотрит на него жадно и не отрываясь, что каждый раз он возбуждается и требует, чтобы Джон помог ему достичь разрядки, что каждый раз приходится смывать с себя еще и Шерлоково семя, - вот ко всему этому, пожалуй, пришлось привыкнуть. Джону оставалось лишь устало благодарить бога, что Шерлок не заходит дальше простой дрочки. На исходе недели Джон начал удивляться, что Шерлоку не наскучивает такое однообразное времяпровождение – напротив, он выглядел счастливым, словно что-то сумело-таки занять его мозг. Кроме того, у Джона было подозрение, что Шерлок вообще не спит, а просто лежит и разглядывает его. Это звучало абсурдно, но, очевидно, так и было – Джон ни разу за всю неделю не застал Шерлока спящим или заспанным, а просыпался всегда от его пристального взгляда. Когда Шерлок, на шестой день, наконец-таки заснул, Джон возблагодарил бога. Решив, что все закончилось и Шерлок не будет против, если он прогуляется, он, стараясь не шуметь, встал, кое-как оделся и уже почти ушел, когда осознал, какую именно глупость он совершил: в коридоре стоял обнаженный, прекрасный, как Аполлон, и абсолютно взбешенный Шерлок. Он почти прорычал: - Не пущу. Сам виноват. Ты никуда не уйдешь, Джон. Он пристально посмотрел куда-то на левую ногу Джона, и тут же ее пронзила острая, жгучая боль. Джон едва удержался на ногах. Шерлок, кажется, слегка успокоившийся, заявил: - Вылечу через час. Посиди и подумай. Ты не должен уходить. Шерлок ушел - а Джон сидел, постанывая сквозь зубы, и думал о том, что от боли в поврежденной мышце нельзя так просто отвлечься, и о том, как потом они с Шерлоком будут все это разгребать.