Я буду спотыкаться и падать, я все еще учусь любить.

Утро. В больнице начинается свой рассвет: шуршание одеял, протирание глаз. В каком-то смысле больница никогда не ложится спать. Свет горит, медсестры бодрствуют, но даже хотя снаружи еще темно, можно почувствовать, как все пробуждается. Вернулись врачи. Они поднимают девушке веки, светят своими фонариками и, хмурясь, корябают отметки в в ее медкарте, как будто она их подвела. Ее глаза закрыты, так что она слышит его раньше, чем видит. Она слышит хриплые быстрые движения воздуха в его легких. Он задыхается, будто только что пробежал марафон. Потом ты ощущаешь запах его пота — чистый мускусный аромат, который ты бы с удовольствием закупорила во флакон и носила, как духи. Ты открываешь глаза — его глаза закрыты. Веки у него припухшие и розовые, так что ты понимаешь, чем он занимался. Он за этим ушел? Поплакать, чтобы ты не видела? Хоран, не столько садится на стул, сколько падает, словно одежда, сброшенная на пол в конце долгого дня. Он закрывает лицо руками и глубоко дышит, чтобы прийти в себя. Но через минуту роняет руки на колени. — Просто послушай. — Его голос дребезжит, словно битое стекло. Ты широко открываешь глаза, выпрямляешься, насколько можешь, и слушаешь. — Останься, — парень запинается, но сглатывает и торопливо продолжает, — Нет слов для того, что с тобой случилось. В этом нет никакой хорошей стороны. Но есть что-то, ради чего стоит жить. И я даже не о себе говорю. Это просто… ну, не знаю. Может, я бред несу. Понимаю, я в шоке, я еще не переварил того, что случилось с твоими родителями, — Но я все время думаю: «Я люблю тебя». Она слушает, как парень глотает воздух, чтобы успокоиться. Потом он продолжает: — Все, о чем я могу думать, — как глупо будет, если твоя жизнь закончится вот так: здесь, сейчас. То есть я понимаю, что прежняя твоя жизнь уже закончилась, навсегда. И я не настолько туп, чтобы думать, будто смогу это исправить, будто кто-нибудь сможет это исправить. Но, у меня в голове не умещается, что ты не постареешь, не заведешь детей, не поедешь снова в Джульярд, не будешь играть на своей гитаре перед огромными залами, чтобы у всех холодок бежал по спине — как у меня всякий раз, когда я вижу, всякий раз, когда ты улыбаешься мне. Если ты останешься, я сделаю все, что ты захочешь. Я говорил с Андреа, и она предположила, что возвращение к прежней жизни может стать для тебя слишком болезненным; что тебе может оказаться проще вычеркнуть нас. Это будет невыносимо, но я выдержу. Я смогу потерять тебя вот так, если не потеряю сегодня. Я отпущу тебя. Если ты останешься. Тут он не выдерживает. Его рыдания пробиваются из груди, как кулаки, молотящие по мягкой плоти. Дух девушки стоя за его спиной, закрывает глаза, закрывает уши. Она не может на это смотреть. Она не может это слышать. Но потом она слышит уже не Найла. Это иной звук: низкий стон, в одно мгновение взлетающий к небесам и переходящий в нежность и красоту. Гитара, фортепиано, виолончель. Парень надел наушники на ее неслышащие уши и сейчас кладет айпод ей на грудь. Извиняется: мол, он знает, что это не самая любимая моя пьеса, но лучше ему ничего не попалось. Он делает звук погромче, и она слышать, как в утреннем воздухе разливается музыка. Блондин берет ее за руку. Это Ashtar Command — он играет «Deadman's Gun». Версия гитары и фортепиано и конечно же, виолончели. Тихая басовая партия пианино звучит как предостережение. Вступает виолончель — словно истекающее кровью сердце. И будто что-то рушится во девушке. — Обернись, иногда мне становится так одиноко, а тебя никогда нет рядом. Обернись, иногда я немного устаю, от звука собственных слез. Обернись, иногда я тревожусь, что лучшие годы миновали. Иногда мне становится страшно, но, затем я встречаю твой взгляд. Иногда мое сердце рвется на части, — слегка остановившись и набрав воздуха в свои легкие, он потер лицо своей ладонью и снова заговорил: — Иногда мое сердце рвется на части, да. Ты нужен мне. Нужна больше, чем когда-либо. И если только ты крепко обнимешь меня, мы будем вместе вечно. И у нас все будет правильно, потому что мы никогда не совершим ошибки. Вместе мы сумеем пройти этот путь до конца, Твоя любовь словно постоянная тень на мне, я не знаю, что делать, я постоянно в темноте. Мы живем в пороховой бочке и искрим. Ты правда нужна мне в этой жизни, в которой моя единственная радость, — это ты... Вечность начнется этой ночью. Без тебя, в моем сердце будет полное затмение, я никого, никогда, так сильно, как тебя не полюблю, понимаешь? — слезы потекли, он пытался скрыть это, но не мог, — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, ты ведь меня слышишь? Останься... На улице стояла очень дождливая погода, будто грустила вместе с парнем. Парень сидел перед окном, думая о девушке, и записывая новые записи, для нее, для нее любимой. Он так углубился в писание, что не заметил, как за окном потемнело. На небо наползла большая сизая туча, загремел гром, но не очень сильный. Он присел на диванчик у окна, отдернул штору, чтобы было видно хорошо, и приготовился наблюдать за летним дождем. На самом деле девушка очень сильно любит смотреть на такое зрелище, как и он сам. Сначала внезапно поднялся ветерок, понес по дороге пыль и обломанные веточки. Ничего-ничего, сейчас пыль уляжется, сейчас капли дождя утихомирят ее. И вот он наблюдает, как падают первые крупные капли. На пыльной дороге появляются темные пятна, а потом маленькие лужицы. Капли падают все чаще и чаще, дождь будет проливным. Дух кареглазой девушки стоял за парнем и тихо наблюдал, как голубоглазый влюбленный парень наблюдает за дождём. Дорога за минуту-две стала мокрой, а дождь все усиливался. На дороге наливались большие лужи. Крупные капли барабанили по подоконнику, потоки воды стали заливать оконные стекла. Стало толком не видно улицы. Он с восхищением наблюдал за разгулом природы, за ее мощью. В который раз подивился тому, как чудно устроена природа – вода проходит круг от земли к небу и снова падает с неба на землю. Тогда я открыл окно, хотя я помню, как Нат всегда ругалась и кричала что-то о шаровой молнии. Но гром уже не гремел. Вниз по улице текли настоящие ручьи! В комнату сразу ворвался свежий воздух, запахло озоном. Понемногу дождь мельчал и утихал, теперь падали лишь отдельные дождинки. Листья, омытые ливнем, блестели яркой зеленью, сверкали капельками. Он высунулся из окна и потянулся за ближней веткой на дереве. Он потряс ее. Вниз полетел настоящий дождик, целый водопадик брызг! Они засверкали в лучах солнца, что в ту минуту как раз снова показалось из-за туч. Тут же, еле как сдержавшись, парень падает на спину, кажется, состояние не улучшалось, ведь ему не разрешали вставать с кровати, ему нужно было отдыхать, спать, и регулярно питаться, а все, о чем он мог думать, это Нат. Каждый раз, лежа на кровати он думает о ней, о ее карих глазах, которые завораживают его, каждый раз смотря в них у него по телу бегут мурашки, такие ощущения не описать словами, он и не пытался, он просто любил. Ее миленький греческий носик, который он любил потирать своим носом. Ее алые губы, к которым он любил приближаться, любил слушать, что она говорит. Не важно, ругается она или что-то похуже. Он просто любил ее, любил за все. За каждый ее недостаток. Если быть точнее, для него их и не было. Каждый ее недостаток, был прекрасным дополнением для нее. Она заставляла его таять, млеть, умирать. И все еще может это. Все будет хорошо.