Пленник

Странная штука — память. Возвращаясь мыслями в прошлое, обнаруживаешь те чувства, которых, казалось бы, в тот отрезок времени вовсе не было. Ирие страдал, находясь рядом с Джессо. Хоть его никто не называл пленником, и Бьякуран относился к нему более чем просто благосклонно, он все равно ощущал себя не иначе как заключенным. Вынужденно улыбался, вынужденно поддерживал разговор, вынужденно отдавался, надеясь когда-нибудь вырваться на свободу... Сейчас, вспоминая то, что окружало его всего неделю назад, он чувствовал тоску. Нет, он не скучал по общению с высшим светом — это и тогда ему претило, не грустил по роскоши. Ему не хватало, совершенно внезапно, самого Бьякурана, которого он, не скрываясь, боялся и искренне считал его своим мучителем. Что это было: синдром пленника или настоящая привязанность — дело десятое. Увидев Каваллоне, запутавшегося в своих чувствах, в самом себе лишь потому, что потерял часть своих воспоминаний, Ирие понял, насколько они важны. Да, первая эйфория от осознания своей свободы вскружила ему голову, но, побывав всего несколько часов в одиночестве, он действительно затосковал. — Иди, Его Светлость тебя ждет, — крикнул ему с наблюдательной вышки один из стражников, и Шоичи быстро поднялся на ноги, взволнованно отряхиваясь. Сердце билось учащенно, и перехватывало дух. Если он ошибся, и Джессо отпустил его, потому что ему стало скучно, то... он даже не придумал план действий на этот случай. Во дворе его ждал неприятный сюрприз: множество людей носилось повсюду, сгребая все ценные и не очень вещи; они выгоняли перепуганных лошадей из стойл, сваливая нахапанное на повозки, не предназначенные для этого, и громко ссорились друг с другом, борясь за очередную безделицу. Стража не вмешивалась в беспорядки, с отвращением наблюдая за ними со стороны, но оружие на всякий случай держали наготове. Лейтенант, занявший пост на лестнице, ведущей на вышку, с подозрением смотрел на Ирие, с трудом пробирающегося ко входу в замок, и его рука была предусмотрительно заведена за спину — где был закреплен колчан со стрелами. У дверей Ирие встретил Кике. — Что, нагулялся с орденом? — с неприкрытой неприязнью поинтересовался он, усмехаясь. — Неужели Каваллоне такой идиот, что решил напасть на нас в такое время? Королевская армия сотрет его в порошок. — Я не с ними, — ответил Шоичи, и Кике скептично хмыкнул. — Что все эти люди делают? — Разбирают замок по кусочкам — ослеп, что ли? Его Светлость решил отдать им все прежде, чем сюда нагрянет армия. — Неожиданная щедрость. — Сегодня просто день неожиданностей. Кике проводил его до кабинета Бьякурана и нехотя отошел в сторону, оставляя Ирие одного. Вдохнув поглубже, Шоичи постучался и, даже не дождавшись приглашения, толкнул дверь. Бьякуран сидел на оконной раме, задумчиво глядя во двор, и легкий сухой ветерок ерошил его встрепанные слегка влажные волосы. Очень хотелось броситься к нему и... сделать что-нибудь, чтобы он понял, почему он вернулся, понял его чувства... Вместо этого он просто замер как вкопанный, на пороге, боясь даже дышать. — Я тебя не понимаю, — наконец произнес Бьякуран, не поворачивая к нему головы, — ты грезил о свободе, пока был со мной, и я тебе ее дал. Вместо того, чтобы воссоединиться со своими драгоценными повстанцами, ты возвращаешься обратно. Такое понятие как логика тебе вообще известно? — Я... я уже и не знаю. Думал, что известно. Джессо фыркнул и обернулся к нему. На его губах играла насмешливая улыбка, а в глазах не отражалось ничего, кроме холодной отчужденности. — Дай угадаю: Каваллоне, будучи не совсем потерянным идиотом, послал тебя сюда выведать обстановку. Если повстанцы нападут сейчас, то вполне смогут одолеть нас, но вот после того, как нагрянут королевские псы, ордену не выжить. Я, признаться, был более высокого мнения об умственных способностях вашего лидера. Увы, я разочарован. — Это вовсе не так! — горячо воскликнул Ирие и, в несколько уверенных шагов преодолев расстояние между ними, схватил удивленного Бьякурана за руку. — Я вернулся, чтобы вас защитить. Я... слышал об армии, и я знал, как вы отреагируете на такое заявление. Вы ведь понимаете, что это ловушка, так зачем вернулись? Я так торопился... — Поражаюсь твоей актерской игре, дорогуша, но передо мной ломать комедию не стоит. — Бьякуран аккуратно высвободил ладонь и прошел мимо него к столу, чтобы налить себе из графина воды. — Да я бы ни за что не вернулся, если бы действительно ненавидел вас. — Да, если бы свои интересы ставил выше интересов ордена. Ирие, назови действительную причину твоего появления здесь. — Но я уже сказал! — Шоичи перевел дух и провел ладонью по мокрому лбу. — Я... — Бьякуран пристально смотрел на него, и это нервировало еще больше. — Я... хочу... я хочу быть с вами. Вот. Бьякуран не выглядел шибко радостным. Точнее, он вообще никаких эмоций не выказал. — Даже если это и правда, ты немного припозднился с признаниями. Разве ты еще не понял: все, это конец. — Если вы уедете... — Этого не будет. Я худший граф, которого можно представить, но это моя земля, и без боя я ее не отдам. — Тогда я останусь с вами, — твердо отрезал Ирие. — И вы можете возражать сколько угодно, но я не отойду ни на шаг. Джессо вдруг рассмеялся, с громким стуком опустив на стол опустевший стакан, и склонил к плечу голову, тепло глядя на побелевшего от волнения любовника. — Ты правда ушел из ордена? Ирие кивнул. — У тебя явно с головой не все в порядке, Шо-тян. Нет, чтобы радоваться свободе, тебе все в клетку неймется попасть. — Дверцу все равно никогда не запирали. Значит, не так уж мне хотелось сбежать, да? — Ирие улыбнулся, и они оба засмеялись. Даже дышать будто бы стало легче. — Скажите мне, во что вы ввязались? Не зря же за вами король такую свору натравил. — Вот умеешь ты атмосферу испортить, — поморщился Джессо и, налив еще воды, подал стакан ему. — Думаю, тебе лучше присесть. Ирие осторожно сел, заинтригованный, и шумно отхлебнул глоток. — Я даже не знаю, радоваться или нет тому, что ты мне сказал, — покачал головой Бьякуран, присаживаясь на краешек стола, и скрестил на груди руки. — Я думал, что если ты шпион, у меня будет шанс передать кое-что Каваллоне. Но раз уж ты снова беглец... это становится проблемой. — Если это что-то важно, но мое отречение не единственная проблема. Боюсь, что Каваллоне сейчас не в состоянии принимать решения и вообще делать что-либо серьезное. — Ах да, сейчас его голова забита одним Хибари Кеей. Он ведь выжил, да? Этот мальчишка мне скоро в кошмарах сниться будет... — Дело не в нем. Хибари ушел сразу после того, как ему оказали помощь, и Каваллоне не был заинтересован в том, чтобы его вернуть. — Неожиданно, — вскинул брови Джессо. — Он потерял память. Сейчас он тот самый фермер, которого вы помните... Помнили. Я говорил с ним: он напуган, подавлен и не понимает, что ему нужно делать. Фактически сейчас всем орденом управляет его жена и его правая рука. — Мукуро бы сплясал от радости... Но... что мне-то делать? Я не думаю, что женушка фермера правильно распорядиться полученной информацией. — А о какой именно информации идет речь? Бьякуран задумчиво взглянул на Ирие и, поднявшись, прошелся по комнате. — Ты помнишь Рассиэля? — Прежнего короля? Ну... я его даже не видел, но слышал много хорошего. Он поднял экономику, заключил несколько союзов, выделял помощь пострадавшим в войне землям... -...развивал искусство и науку, строил шахты и возводил новые города — о нем только хорошее и можно услышать. Я лично знал его — точнее, знаю — и я... Чувствую себя вывалянным в грязи, идиотом, которого обвели вокруг пальца. — Бьякуран яростно чертыхнулся и медленно выдохнул сквозь стиснутые зубы. — А что ты скажешь о нынешнем короле? Ирие содрогнулся. У него в памяти до сих пор стоял случайно увиденный бой узников с медведем, устроенный на городской площади еще в те времена, когда Бельфегор был принцем — одно это зрелище уже могло сказать о личности этого психопата. — Он... сумасшедший. А еще кровожадный и ветреный. И сумасшедший. — Ты описал его более чем красноречиво, — усмехнулся Джессо, но тут же посерьезнел. — У нашего новоиспеченного королька есть причины опасаться меня. Я услышал кое-что, что мне слышать не следовало. Ты можешь представить себе, что Рассиэль и Бельфегор могут быть одним человеком? Ирие открыл было рот, чтобы уверенно сказать «нет», но тут же захлопнул. — Вы ведь не хотите сказать... вы ведь... подождите, но они совсем непохожи! — Внешность у них абсолютно одинакова, а характер можно и подделать, Шо. Бельфегор... или Рассиэль — я уже не знаю кто есть кто — решил, что его миссия по восстановлению королевства окончена, и играть в войну куда веселее. Поэтому он не предпринимает серьезных шагов для поимки и казни повстанцев — чтобы устроить гражданскую войну — а затем перейдет на большую арену, разорвав дружественные связи с союзными странами. Ирие откинулся на спинку кресла, ошарашено прижимая ко рту ладонь. — Теперь ясно, почему король так быстро забыл о Рокудо, которым так одержим... Это действительно... шокирующая информация. Если мы умрем, то об этом больше никто не узнает. Нужно немедленно принять меры! — Давай нарисуем плакаты и развесим по всему графству, — съязвил Бьякуран. — Или предложишь мне гулять по улицам с рупором и оповещать народ? Никто не станет слушать лорда, пусть и бывшего. — Я мог бы... — Еще меньше станут слушать чужестранца, отирающегося с аристократией, так что — нет. — Бьякуран сел на подлокотник кресла. — Если орден отпадает, то что делать? — Может быть, взять дело в свои руки? — Ирие поднял голову, решительно глядя на него. — Каваллоне сейчас в таком состоянии, что может договориться с вами. — В данном случае речь будет идти не только о его одобрении. Как, думаешь, воспримут повстанцы его связи со мной? Насколько я понимаю, в его рядах есть люди из моего графства? — Недовольные будут, но вы сможете заставить их поверить вам. Я знаю это, и вы тоже. Они немного сбиты с толку после случившегося в Колизее, они недоумевают из-за Каваллоне, потому что он скрывает от них свой недуг, но недостаточно хорошо, чтобы не вызывать подозрений. — И это отличный шанс, чтобы внести смуту. Извини за то, что я сказал ранее — мозги у тебя все-таки варят. — Бьякуран почти ласково потрепал его по волосам и, поднявшись, подошел к окну. Ирие понимал его чувства. Он приблизился и, закрыв глаза, обнял его со спины. Это было непривычное ощущение. — Если вы волнуетесь за свое графство — это наилучший вариант, вы должны понимать. Если останемся, то умрем, и ваши земли в любом случае будут разорены. Но если мы уйдем, то появится шанс все вернуть. — Ирие, потянув за плечо, развернул Бьякурана к себе лицом. Тот все еще колебался. — Я не знаю и не хочу знать, что происходит в голове у этого... недоноска-короля, я вообще бы предпочел видеть его без нее вовсе. — Свергать власть у тебя в крови, м? — Не только это. Жажда справедливости занимает не самую высшую планку в моей системе приоритетов. Я чужой в этой стране, но это не мешает мне ее любить, и я просто эгоистично хочу жить в спокойном и развивающемся королевстве, поэтому я и стал членом ордена в свое время. — Надо же. Ты открываешься с новой стороны. Но к чему этот разговор по душам? — Когда я вступал в орден, у власти был Рассиэль, и он был хорошим правителем — хотя это странно сейчас звучит — но вы как граф казались просто ужасным. Я много общался, много слушал, но очень мало видел. А когда попал в... к вам и получил доступ ко всем бумагам, то понял, что большинство услышанного не имеет ничего общего с действительностью. Вы ленивый и слишком поверхностный, вы не любите заниматься работой, рисуете на важных бумагах и не выполняете большую часть своей работы, но, хорошенько подумав, я понял: у вас же нет заместителя. Нет человека, который бы занимался вашими делами. Есть Кике, но он лишь контролирует прислугу, словно второй дворецкий... Тем не менее, до моего появления у вас как-то шли дела. Я проверял документы: они все заполнены, и заполнены правильно. Налоги не зашкаливают, расходы все аккуратно записаны... Вы расслабились только потому, что я занялся делами, не так ли? — Допустим. Но я все еще не понимаю, к чему ты ведешь. — Я говорю о том, что если вы возглавите сопротивление, если добьетесь признания народа и уважение повстанцев, то сможете занять трон. Бьякуран изумленно уставился на Ирие, который смотрел на него чрезвычайно серьезно, и прыснул, отходя в сторону. — А богом ты мне стать не предложишь? Шо-тян, повстанческая пропаганда совсем затуманила твой рассудок. — Нет, это вы слишком цепляетесь за свое графство вместо того, чтобы мыслить шире. Я же знаю вас. Вас все любят. — Уточнение: только аристократия. Я с детства играю по правилам высшего света и совсем не умею играть в среде, — Бьякуран старательно подобрал слова, — оборванцев. Каким образом я расположу повстанцев и простой люд? Каковы шансы того, что меня не убьют, едва заметив на горизонте? Каковы шансы, что горстка вооруженных вилами людей одолеет королевскую армию? Каковы шансы, что армия чужой страны не сотрет с лица земли наше королевство раньше, чем мы разрешим гражданскую войну, которая еще даже не началась? — А каковы были шансы у Каваллоне, когда он вставал во главе горстки вообще ничем не вооруженных людей? Прошло чуть больше полугода, а в ордене сопротивления больше тысячи людей, и половина Вергирских земель под его контролем. А он обычный фермер. Был обычным фермером. — И у него была спокойная жизнь, пока не объявился Хибари Кея, — невесело хмыкнул Бьякуран и, немного поразмыслив, улыбнулся. — А Фиор был бы отличной столицей, куда лучше Гредзо, не так ли? Ирие облегченно выдохнул и кивнул, улыбаясь в ответ. Джессо шагнул к нему, протягивая руку, и хотел что-то сказать, как раздался громкий вой. Дозорные трубили тревогу. — Армия? — метнулся к окну Бьякуран. — Не может быть! Я опережал их на день, как минимум. — Ген вернулся. — Бьякуран накинул пиджак и вышел из кабинета. Столкнувшись нос к носу с Кике, он поднял руку. — Уже знаю. Скажи лучше причину тревоги. — Дозорный доложил, что такой сигнал ему подал Генкиши. — Значит, и впрямь что-то серьезное. Я не знаю, что может существовать такого страшного, чего бы испугался мой капитан. — Он боится смерти, — бросил Ирие, едва поспевая за ними. — Как и все мы. Во дворе усталые разведчики ставили в стойла своих лошадей, молча и напряженно: атмосфера стояла гнетущая. Большинство людей, нахапав драгоценностей, уже отбыло, и от непривычной тишины давило на уши. — Ваша Светлость! — тут же склонил голову Генкиши — высокий тренированный мужчина с узким лицом и раскосыми кошачьими глазами. Бьякурана иногда передергивало при его виде — он нестерпимо напоминал своей внешностью Хибари Кею. — На границе мы заметили королевский отряд. Судя по вооружению и доспехам — разведчики. — Поэтому они прибыли раньше авангарда. Чтобы выяснить, действительно ли Бьякуран-сан в городе. — Они даже не скрывались. — А им это не нужно, — пожал плечами Джессо. — Они не боятся, и им нечего скрывать свое присутствие. Наш план меняется, Шо-тян. Если это можно было назвать хоть каким-то подобием плана, конечно. — Бьякуран-сан... — Пока мои люди находятся в этом графстве, я его не покину. На этом закончим предаваться мечтам о радужном будущем и короне, которая бы, не скрою, мою голову бы очень украсила. — Кике и Генкиши непонимающе вскинули брови, почти в унисон. — Так что собирайся и езжай к Каваллоне, расскажи ему или его жене все, что услышал от меня. — Предлагаете мне бросить вас? Я никуда не уйду отсюда. — Тогда тебя выведет отсюда стража, — отрезал Джессо и повернулся к капитану. — У меня есть речь для солдат. — Да, лейтенант мне доложил о вашем приказе, я соберу всех. — Кике, ты тоже должен присутствовать. — Он прикрыл глаза и глубоко вдохнул. — Я ненадолго отойду. Ирие ринулся за ним. — Не думай, что сможешь меня разжалобить: ты уедешь, а я останусь. — Так не пойдет. — С каких пор ты ставишь мне условия? — С тех самых, когда понял, что я вас люблю! Тебя. Бьякуран, я больше не заключенный. — Только потому что это я так решил. — И, раз уж я теперь свободный человек, я сам решу, где мне находиться. Хочешь умереть — пожалуйста, но только вместе со мной. — Ты не романтик, Шоичи, поэтому я могу это расценить лишь как попытку заставить меня передумать. Ты провалился. — Отчасти, да, я хотел бы, чтобы вы... чтобы ты передумал, но раз уж ты такой упертый болван, то мне ничего не остается, кроме как остаться вместе с тобой. — А что, если я скажу, что я не люблю тебя, — прищурился Бьякуран, подходя к нему практически вплотную. — Ведь я тебя не люблю. — Ну и ладно. Я пришел не для того, чтобы выбивать из тебя признание. Мне достаточно понимать то, что чувствую я. Бьякуран тяжело вздохнул и потер лоб. Видеть Ирие таким серьезным и уверенным было... необычно. И приятно, как бы ни хотелось это отрицать. — Подожди меня внизу, Шоичи, я скоро выйду. Ирие молча отстал от него и отвернулся, возвращаясь на улицу. В голове витали сотни мыслей: о возможном исходе принятых решений, о том, каким образом донести до Каваллоне информацию о короле и его предательских по отношению к королевству действиях, но, так или иначе, все неизменно приводило к их смерти. Долго ждать не пришлось. Бьякуран вышел на балкон и, тяжело опершись на перила, обвел взглядом собравшихся во дворе солдат. — Каждый из вас знает, что меня объявили преступником и приговорили к смертной казни. Все знают, что вскоре в эти земли — наши земли — вступит королевская армия — ее часть. Сегодня я распускаю стражу и советую, — ему пришлось повысить голос, потому что солдаты подняли невообразимый шум, — советую вам покинуть пределы графства. Разумеется, вы получите выплату за свою службу во время моего отсутствия. — Ваша Светлость, могу я теперь сказать свое слово? — спросил Генкиши, успокоив своих людей. Бьякуран кивнул, но нахмурился, примерно понимая, о чем он будет говорить. — Я и каждый из солдат, что стоят здесь, давали присягу, когда поступали на службу к вам. — Да, и сейчас я освобождаю вас от этой присяги, капитан. — Это мои родные земли, и я от присяги не откажусь, даже если вы так говорите. — Генкиши повернулся к обеспокоенным солдатам. — Так как Его Светлость освободил вас от присяги, наказание за дезертирство не поступит, если кто-то из вас решит уйти. Но те, кто хочет остаться, кто хочет защитить нашу землю от так называемой справедливой атаки... я буду рад напоследок поработать с вами. — Генкиши... — Вы дали нам свободу. Так что мне теперь решать, как поступать с ней, Ваша Светлость. Бьякуран закрыл глаза, прислушиваясь к взбудораженным голосам. С тех пор, как он лишился титула, его совсем перестали слушать. Но от этого почему-то было тепло на душе. Значит, не таким уж и ублюдком он был, раз кто-то так за него вступается. — За тобой преданно идут люди. — Я сказал тебе, чтобы ты ждал внизу, Шо. И ты меня не переубедишь. — Джессо быстро сбежал по ступенькам вниз и поманил пальцем Генкиши. — Некоторые ушли, опасаясь за свои семьи, но у нас достаточно солдат, чтобы защитить замок. — Графство — это не замок и даже не я. Это земля и люди, которые на ней живут. Поэтому замок защищать никто не будет. Отправляй солдат в деревни и города, отзывай людей с границ — они все равно не остановят авангард. Я отправлюсь вместе со всеми и буду тоже сражаться — не зря же тренировался все это время. Генкиши с сомнением переглянулся с Кике. — Не уверен, что вам стоит это делать. — Я сам решу, как мне поступить, спасибо. Я не принцесса и не прекрасная дева, чтобы прятаться в покоях, пока отряд рыцарей будет защищать мою честь. Я граф, пусть и меня лишили титула, и в тепленьком местечке отсиживаться не собираюсь. — Бьякуран поймал на себе пристальный взгляд Ирие и кивнул. — Ген, у меня к тебе очень важное поручение. Важнее, чем... защищать меня и графство. — Он вытащил из кармана конверт и протянул Генкиши. — Здесь очень важное письмо. — Очень важное, — с нажимом уточнил Ирие. — Если оно пропадет, то это серьезно повлияет на все королевство. — То есть, вы хотите, чтобы я послал гонца? Или... сам исполнил роль посыльного. Хотите, чтобы перед началом боя я оставил своих людей, чтобы передать письмо? — Вести солдат буду я, Ген. Ты должен найти Каваллоне и передать ему письмо. Лично. Я не знаю, каким образом ты сможешь пробраться к нему достаточно близко, но это письмо должно попасть ему в руки — и никому другому. — У меня есть карта, которую Каваллоне дал мне еще перед боями. Если они не изменили свои планы, то на ней показаны места их возможных лагерей. Но даже если они и передумали, то от курса все равно не отобьются сильно, чтобы не наткнуться на патрули. Видя, как Генкиши все еще колеблется, сжимая в руках конверт, Бьякуран пожал его плечо: — Это мой приказ, капитан. Это действительно очень важно. Запомни: лично в руки. Даже если это будет стоить тебе жизни. — Он усмехнулся, ткнув его в кожаный нагрудник. — Будь очаровашкой. Может быть, Каваллоне возьмет тебя в свою команду. А теперь иди и снаряжай лошадь — нужно уехать как можно скорее. Ирие передал Генкиши карту, и тот сложил все в небольшую сумку, закрепленную на поясе. — Для меня было честью служить вам, Ваша Светлость, — произнес он, и на его скулах заиграли желваки. — Ой, только не устраивай драму, — повернулся к нему Джессо, уже направляющийся к выходу. — Может, еще свидимся на этом свете. Давай иди уже, я на тебя надеюсь. Ирие проводил взглядом исчезнувшего за дверьми Генкиши и взглянул на весело насвистывающего Бьякурана. — Так как умирать мне не особо хочется, да и тебе тоже, давай-ка глянем, что нам можно сделать. — С королевской армией? Мм, ничего. — Ты такой пессимист. В любом случае, лобовая атака нам ничего не даст. Нужно устроить засаду. — Позову разведчиков — они скажут, где в последний раз наблюдали отряд, — Ирие перепрыгнул через кресло побежал к двери. Он сам от себя не ожидал, но, несмотря на опасность, чувствовал себя превосходно. — Эй, — окликнул его Джессо, когда тот уже поворачивал дверную ручку. — Ты тоже ощущаешь это? — Ирие непонимающе вскинул брови. — Азарт. Кто кого? Интересно, верно? — Да... Это... страшно и потрясающе одновременно. — Значит, я в тебе не ошибся, — улыбнулся Бьякуран и, подойдя к нему, взял его за руку, склоняясь к его уху. — Может быть, сейчас и кажется, что все против нас, но, знаешь... я почему-то чувствую себя очень счастливым. — Мне страшно... — честно признался Ирие, прикрывая глаза и прислушиваясь к мерному дыханию на своей щеке. — Но я тоже... тоже чувствую себя счастливым. *** Мукуро брел по кромке воды, держа в руке свои стоптанные сандалии. Было тепло, несмотря на приближающуюся непогоду. Солнце давно закатилось, и море казалось угрожающе темным, как и мысли Мукуро в данный момент. Он медленно, но верно приближался к своему поместью, и пока ему везло, ведь от всех патрулей он вовремя скрывался, а охотники за головами были слишком увлечены погоней за Каваллоне, награда за голову которого после боев возросла едва ли не в десять раз. Часть королевских солдат тоже искала орден, еще часть — двинулась в Фиор, оставшиеся — те, кто не охранял дворец и столицу, достались на долю Мукуро. Слава богам, что его обделили численностью преследователей, но за Бьякурана он волновался не меньше, и это не давало ему покоя. В каждой таверне он с жадностью ловил любую информацию, касающуюся его друга, но кроме сплетен и глупых выдумок не услышал ничего важного. Ему хотя бы знать, вернулся ли он в Фиор или перешагнул через свою привязанность к дому и умно отсиживается в стороне. Мукуро бросил обувь на песок и лег рядом, закидывая за голову руки. Становилось прохладнее, но пока было терпимо, и он решил немного отдохнуть, ведь вскоре придется искать убежище на день — приходилось передвигаться ночами, чтобы остаться неузнанным. Несколько дней нервотрепки, постоянного бега и усиливающейся паранойи сделали свое дело, и он все-таки уснул, рискуя быть обнаруженным. Всю ночь ему снилась непонятная муть, крики, кривые лица, и наконец он проснулся от громкого хлопка, словно прямо под ухом что-то выстрелило. Было уже утро, но все еще темно: тучи стояли над головой, и где-то вдалеке в горах вовсю гремел гром. Мукуро вскочил и скрылся в лесу, спросонья, но достаточно напуганный неожиданным пробуждением. Переведя дыхание, он принялся продираться сквозь чащу, на ходу жуя слегка зачерствевшую сладкую булку. Ему оставалось пройти через один город, а там до поместья рукой подать. Будь у него лошадь, он бы добрался до этого места еще пару дней назад. Он поймал дикую утку, вспугнув выстрелом из револьвера целую стаю, надвинул на лицо шляпу, поправил повязку, скрывающую глаз, и вошел в город. Он даже почти не нервничал: волосы он остриг, цвет волос уже и не понять какой, по одежде в нем аристократа не признаешь, а лицо скрыто достаточно, чтобы его не узнать и при этом не вызвать лишних подозрений. А дичь поможет ему сойти за охотника-любителя, для этого же он таскал с собой грубый самодельный лук, что они с Джессо нашли в лесу повстанцев, когда... оставили Хибари. Мукуро тряхнул головой и поскорее отогнал от себя мысли о нем. Ему приходилось и так дерьмово. Несмотря на утро, жизнь в городе уже кипела: открывались лавки, спорили охотники и торгаши, сбивая цены, и выползли на перекрестки попрошайки, от которых Мукуро тщетно пытался избавиться уже довольно продолжительное время. Мукуро редко осматривал свои владения, предпочитая окрестности замка; даже когда его графство было захвачено предателем Рейборном, вся его жизнь вертелась в столице графства. И теперь он даже был несколько зачарован: мостовые были недавно отремонтированы — на это ушло немало золота из казны, флажки с гербом его семьи трепетали на стенах дома и влажные от росы цветы буйно овивали дома и колодцы, столбы и изгороди... Признаться честно, раньше он был куда более низкого мнения о своей же собственности. Выйдя на городскую площадь, уже оккупированную торговцами, он тут же натолкнулся на глашатая, орущего об ордене, и увидел рядом с ним на стене кучу листовок с изображением самого себя, Джессо, Хибари, Занзаса и Скуало. — С нами будет то же, что и с Фиором? — услышал Мукуро, когда быстрым шагом пересек улицу и подошел к мяснику, чтобы продать ему утку. — Не знаю, но я на всякий случай отвез жену с детьми в Брудвик, к родителям. Если придется обороняться, попрошусь в оборону. — Будешь защищать замок? — Ага, вроде того. Мукуро немного сник: своими действиями он, быть может, навлек опасность на свое графство, и, хоть он не жалел ни об одном своем поступке в столице, все же чувствовал себя ответственным за свой народ. Даже учитывая то, что этот самый народ уже как бы и не его. Ждавшие расчета охотники, завидев Мукуро с дохлой уткой в руках, стали посмеиваться над его жалкой добычей. Его это особо не трогало, ведь птицу он прикончил лишь для прикрытия. — Утро не задалось? — кивнул ему один из мужчин, горделиво поглядывающий на повозку рядом с собой, где лежала свежая туша оленя. — Подстрелил, пока любовался видами, — улыбнулся Мукуро, подходя к ним. — Что-то много вас, ценителей красоты, сегодня. Они рассмеялись и украдкой посмотрели на сгорбленного старичка, стоявшего поодаль от них. Тот сидел на скамейке, сунув руки в карманы, а рядом с ним лежал непонятный окровавленный ошметок, при ближайшем рассмотрении оказавшийся кроликом. — Силки расставляет, наверное, — забыв про Мукуро, принялись обсуждать дедульку охотники. — Я уже перестал, детвора шмыгает по лесу и обворовывает все ловушки, спасу на них нет... Старик поднял голову — лицо скрывал потрепанный вязаный шарф так, что был виден лишь лоб, весь в отвратительных струпьях, но привлекало внимание вовсе не это. Мукуро чувствовал на себе его взгляд, и от этого было очень не по себе. Такой взгляд он испытывал на себе раньше, и приятного в этом было мало. Так смотрел на него Виллани, выдергивая его на очередной разговор, на деле оборачивающийся допросом. Пристальный, пронизывающий холодом взгляд. Внезапно старик поднялся и, оставив кролика валяться вялой тряпкой на скамье, двинулся к Мукуро. — Хватит пялиться на меня, если хочешь остаться в живых, — негромко произнес он, подойдя вплотную. Мукуро онемел, мгновенно узнав голос. Это был Хибари. Как он оказался здесь? Так быстро? Раньше него самого? И только потом пришло осознание. Он жив. Выжил после очередной смертельной раны. Расцелованный всеми ангелами-хранителями вместе взятыми — никак иначе. — Кея... — едва смог выдавить из себя все еще ошарашенный Мукуро, и Хибари странно дернулся, поднимая голову. — Ты кто такой? — процедил он, опасно сузив глаза, и снова лишил его дара речи. — Откуда знаешь мое имя? Не нужно было быть гением, чтобы понять причину такой внезапной потери памяти. Хибари не выдержал и все-таки воспользовался подарком Шамала. — Листовки... — криво улыбнулся Мукуро. — Листовки повсюду. Но я никому не скажу, честное слово. Хибари смерил его подозрительным взглядом и осторожно отступил в сторону. Это должно было радовать, ведь Мукуро именно этого и хотел. Просто знать, что он жив должно было быть достаточно. Кея может начать жить заново или продолжить прежнюю — до их встречи — жизнь. Наверняка рядом ошивается Каваллоне, пытается пробиться к нему заново, и ему наверняка это удастся, ведь Кея по непонятной причине уже влюблялся в него по уши прежде. В его жизни места Мукуро уже не находилось. Да и прежде это место приходилось вырывать силой, так что... уже можно было отпустить. Хибари вернулся на скамью и отвернулся, переводя убийственный взгляд на несчастного кролика. — Подарок, — буркнул Мукуро, бросив утку в повозку со свежатиной. Он чувствовал себя... неважно. Именно таким словом он только и мог описать свое состояние, потому что других просто не мог подобрать. Внутри все было в смятении; он был растерян и странно опустошен. Ему хотелось радоваться, но не получалось. Это не было похоже на обиду, но осознавать, что тебя просто стерли из памяти — считай, жизни — было очень неприятно. Даже больно. — Просто уходишь? — окликнул его Хибари, видимо, проследовав за ним. — Я же сказал, что не выдам тебя... вас. — Мукуро, хватит ломать комедию, — с неожиданной злостью произнес он. — Вы, наверное, обознались. — Твою омерзительную рожу я узнаю из миллиона. — Так ты помнишь... — с облегчением выдохнул Мукуро и разъярился. — Это я ломаю комедию?! Ты... что это было вообще? Какого черта ты притворился... — Он понизил тон, заметив, что некоторые люди обратили на них внимание, и потер виски. — Тебе, вроде, стреляли в спину, а не в голову, — вздохнул он. — Зачем ты притворялся? — Может быть, веселился, — пожал плечами Кея. — Я искал тебя. Сразимся? — Прямо здесь? Хочешь, чтобы охотники за головами или солдаты с гиканьем напали на нас — придурков, сцепившихся посреди скопления народа? Каваллоне, случаем, тебе копытом по голове не съездил? Хибари на мгновение замер, отводя взгляд, и снова повернулся к нему. — Что ты предлагаешь? Постоянно находишь отговорки. — Если под отговорками ты подразумеваешь здравый смысл и осторожность, то у меня для тебя плохие новости касательно твоей адекватности, — зло усмехнулся Мукуро, все еще находясь в бешенстве. Где-то на заднем плане в его душе заходилось вовсю ликование — пока непонятно от чего именно, но оно с лихвой перекрывалось негативными эмоциями. — Раз уж ты оказался здесь, да еще и раньше меня, то должен понимать, куда я держу путь. — В свое родовое поместье, в котором ты души не чаял? — Именно. Там нам никто не помешает. Хибари выглядел удовлетворенно. Он посмотрел на зажатого в руке кролика и бросил им в Мукуро, проходя мимо него. — Ты явно держишь на меня злобу, — покачал головой Рокудо, выкидывая тушку на обочину. — У меня достаточно причин. — Но в последние дни, которые мы провели вместе, ты вел себя немного сдержаннее и даже приветливее. — Да, до того, как ты сбежал от меня, испугавшись сражения. — Прости, что? — Мукуро пришлось вновь перейти на яростный шепот, и он, схватил Хибари за руку, ускоряя шаг. Ему хотелось столько всего сказать, и желательно погромче, так что лучше бы им выйти за пределы города до того момента, как его прорвет окончательно. — Ты был ранен, и мне пришлось оставить тебя. — Ты мог остаться. — Чтобы повстанцы подвесили меня на дереве, выпустив кишки? Благодарю, такая смерть мне не по душе. Хибари вдруг оступился и схватился свободной рукой за плечо, кривя лицо. Боль в спине давала знать все чаще: видимо, долгая дорога сыграла свою роль, и он все-таки занес заразу в рану, пока скитался в дикой природе и по сомнительным тавернам. — Ты в порядке? — В полном. Твоя забота мне не нужна, — отрезал Хибари, отдергивая руку и медленно выпрямляясь. Он, часто и осторожно дыша, снова вышел вперед, расправив плечи и вскинув голову. Даже в таком состоянии он старался держаться так, словно с ним действительно все было в порядке. Хотя он прекрасно понимал, что это очень далеко от правды. — Так... где Каваллоне? Ты здоров, а значит тебе помогли повстанцы. Он все же покинул орден, или они ошиваются неподалеку? Хибари опять промолчал, нахмурив брови. Мукуро не стал допытываться, да и ответ знать ему не особо хотелось. К тому же, он догадывался о примерном сценарии, а слышать о тошнотворно-слащавой истории воссоединения двух любящих сердец было выше его сил. Хибари шел впереди, и Мукуро смотрел ему в спину, даже не стараясь его нагнать. Когда-то Кея спросил его, за что он его любит — теперь, такого? Раньше не было времени как следует поразмыслить об этом, да и сейчас тоже, но почему-то он никак не мог перестать об этом думать. Они знакомы уже год. Столько всего произошло за эти месяцы — на всю жизнь хватило бы... Мукуро помнил, с чего начиналось: легкий интерес, желание причинить боль, унизить... Потом он хотел сломать, хотел увидеть страх, слышать мольбы о пощаде. Потом он хотел обладать. А когда появился Каваллоне, в нем взыграло чувство собственничества. После этого все так стремительно завертелось, что заниматься самокопанием было некогда. Все сводится к соперничеству? Или все относится к банальной жадности? Кея не мог понять, за что его можно любить, ведь сейчас он, скорее всего, ненавидит себя. Что сейчас в нем осталось от того Кеи, которого Мукуро встретил впервые? Полюбил ли он его прежнего, мирясь с неизбежными изменениями в его характере и поведении, или он привязался уже к «новому» ему, сломленному, но отбрыкивающемуся из последних сил. Или же обе его личности представляли для него большой интерес? — Почему ты подыграл? — вдруг спросил Хибари, не поворачиваясь к нему. — Прошу прощения? — Когда я притворился, что не помню тебя. Я думал, ты воспользуешься этим, чтобы... — он замолк, но Мукуро прекрасно его понял. -... чтобы втереться тебе в доверие и снова заполучить тебя? Как же я упустил такой шанс? — насмешливо фыркнул Рокудо. — Мне показалось правильным дать тебе возможность начать жизнь заново. — Когда это ты стал поступать правильно? — Ты хотел спровоцировать меня, чтобы лишний раз удостовериться в том, какой я мерзавец. Чтобы заставить себя ненавидеть меня еще больше. Но разве тебе это нужно? Ты ведь и так терпеть меня не можешь — настолько, насколько это вообще возможно. Или в какой-то момент это изменилось? — Не смеши меня. — И не собирался. Хибари резко остановился — Мукуро едва не врезался в него. — Ты можешь фантазировать о чем угодно, пока мы не дошли до поместья. Я убью тебя, и думать ты больше не сможешь ни о чем. — Как всегда, самоуверенно. Но спешу тебя огорчить: сегодня кровопролития не будет. По крайней мере, между нами. — Сегодня, — по слогам процедил Кея, опаляя его яростным взглядом. Мукуро пожал плечами: — Не сегодня, Кея. Я больше недели носился по полям, лесам и грязным кабакам, скрывался от солдат и чокнутых охотников за головами, спал под кустами и на полу, где топтались свинопасы; я грязный, от меня воняет, я жутко устал и хочу нормально отдохнуть. Вот после того, как я превращусь обратно в нормального человека, тогда мы и поговорим с тобой о сражении. В противном случае, ты просто убьешь безоружного несопротивляющегося человека. Если тебя это устраивает, то — пожалуйста. Хибари мгновение сверлил его взглядом, молча отвернулся и продолжил путь. На самом деле, еще пару часов назад он мучился от болей и усталости, но едва увидев Мукуро (которого узнал бы и в лучшей маскировке), сразу забыл обо всем на свете. Ему хотелось убить его, хотелось долгой, изнурительной драки, которая выбьет из головы все мысли, хотелось освободиться. И даже не особо важно, кто из них выйдет победителем. Он до умопомрачения хотел убить Мукуро, но иногда ловил себя на мысли, что может быть — только может — ему хотелось умереть самому. — Стой, — окликнул его Мукуро, и Хибари, все еще погруженный в себя, невольно послушался. Они только перешли деревянный мостик, перекинутый через обмельчавшую грязную речушку, и здесь нужно было сойти с тропы. — Когда ты был графом, тоже шел пешком? — отстраненно спросил Хибари. Мукуро настороженно огляделся и, взяв его под локоть, потащил в сторону леса, значительно убыстряя шаг. — Конечно, нет, — раздраженно ответил он, подталкивая его к деревьям, и опасливо посмотрел назад. — Мы доезжали верхом, на каретах до поместья не добраться. — Зачем твоим родителям тайное логово? Они чего-то боялись? — Это место здесь сделал тайным я. После того, что произошло с... моей семьей, я предпочитаю иметь место, где смог бы спокойно отсидеться в случае непредвиденной опасности. Как видишь, это была отличная идея. Удостоверившись, что никто не видел, как они свернули, Мукуро снова схватил Хибари под руку и практически побежал в сторону поместья, которое скрывалось далеко за зеленью деревьев. Его еще не было видно, но он чувствовал себя так, словно уже был дома. Хибари было трудно поспевать за ним. Быстрые резкие движения отзывались болью, и прихрамывающая нога сильно замедляла бег. Он мрачно смотрел на свою руку, крепко зажатую в ладони Мукуро, и обливался потом, стараясь не отставать. Признаваться в собственной слабости он точно не собирался. Идти пришлось очень долго. За это время они ни разу ни на секунду не остановились, и не перекинулись друг с другом ни одним словом, да это было бы весьма затруднительно, так как оба изрядно выбились из сил. — Можешь идти дальше? — запыхавшись, спросил Рокудо, опираясь о шершавый ствол. Хибари шумно выдохнул через нос, пытаясь сдержать рвущиеся наружу хрипы, и ничего не ответил, неловко дернув рукой, без слов показывая, что может. Но, видимо, силы он все-таки не рассчитал и, пройдя несколько шагов, почувствовал, как кружится голова и уходит из-под ног земля. Он протянул руку, чтобы схватиться за Мукуро, но смог лишь мазнуть по его спине, прежде чем провалиться в беспамятство. *** Лица коснулось что-то очень теплое. Мягкие, ласкающие прикосновения действовали успокаивающе, и боль, взорвавшаяся во всем теле сразу при пробуждении, медленно утихала. Хибари с трудом моргнул, поворачивая ставшую невыносимо тяжелой голову в сторону. Мутное пятно перед глазами то увеличивалось, то уменьшалось, пока не стало более-менее различимым. Он даже дышать перестал, когда до него дошло, кого он увидел. — Умеешь ты сводить с ума людей, Хибари, и это я имею в виду не твое сомнительное обаяние. — Шамал?.. — Кея попытался встать, но Трайдент сделал страшное лицо и погрозил пальцем. — Если ты встанешь, клянусь всеми женщинами мира, я собственноручно убью тебя. Хибари медленно опустился. Шамал удовлетворенно кивнул и сел рядом с ним на стул. Это было невозможно. Он ведь умер, — так сказал Мукуро, разве нет? Как он мог... находиться рядом. — Бои становятся все жестче и жестче, — ворчливо пробормотал Шамал, перебирая свои листки. Хибари огляделся. Покосившийся столик рядом со стулом, на котором восседает Шамал, решетчатое окошко под потолком, в которое задувается пыль и песок, даже затхлый влажный воздух, — он был в Казематах. — А где... я все еще на боях? — Уу, как все запущено. Я не заметил, чтобы тебя били по голове. На всякий случай, проверю. — Шамал поднялся и осторожно обхватил его голову, приподнимая. От него пахло табаком и лекарственными травами, и Хибари, прикрыв глаза, обнял его, сцепляя пальцы в замок за его спиной. — Эээ... ладно. Спишу это на твою усталость, — неловко рассмеялся Шамал, замерев. — Или на свою. Ты уже можешь меня отпустить. — Нет. — Хорошо. Я не против заполучить паралич, простояв в неудобной позе целую вечность. Хибари тут же его отпустил, глядя на него во все глаза. — Я и впрямь был не против, — усмехнулся Шамал и потер затылок. — Неожиданный порыв сентиментальности меня немного сбил с толку, так что... а, да, твоя голова. На первый взгляд все в порядке, но мне кажется, что стоит проверить... Прекрати на меня так смотреть. В дверь постучали. Шамал повернулся в сторону, и Хибари невольно последовал его примеру. — Ты уже очнулся? — спросил Мукуро, входя внутрь, и Кея только хотел удивиться, почему он в домашнем халате, как голова вновь закружилась, и его замутило. — Я, конечно, знал, что ты меня на дух не переносишь, но чтобы так... Я принесу ведро. — Не нужно, — сглотнул Хибари, приподнимаясь. Мутная пелена перед глазами рассеивалась, а вместе с ней и очертания комнаты, мебель. В горле невыносимо жгло, он судорожно глотал воздух, вцепившись в неподъемное одеяло, накрывавшее его. Что это было? Игры затуманенного болью рассудка или сказывалось продолжительное воздействие морфия? Что бы это ни было, Хибари хотелось туда вернуться. Находясь в Колизее, он жаждал вырваться оттуда, но сейчас он бы многое отдал, чтобы действительно проснуться в своей пыльной каморке. — Так, давай приляг, выглядишь кошмарно, — вернулся Мукуро и, обхватив его за плечи, попытался уложить его обратно. Хибари со злостью оттолкнул его и лег сам, отворачиваясь. — Да, а я еще надеялся услышать «Спасибо, что протащил меня по лесу несколько миль и не бросил по пути». — Мукуро немного помолчал, видимо, ожидая ответа, и, не дождавшись, обошел кровать. — Если ты еще не заметил, то ты все еще грязный и отнюдь не в приятном смысле этого слова. Я подумал, что тебе будет не особо приятно узнать после пробуждения, что я тебя раздевал. — Правильно думал. Жаль, что раньше не сильно задумывался над этим, — с закрытыми глазами ответил Хибари и снова отвернулся. Он словно все еще чувствовал запах горьких лекарств и табачного дыма, и ему хотелось вновь провалиться в тот прекрасный бред, из которого его грубо вытолкнул Мукуро. — Ты вечно все портишь, — не выдержал он, скрипнув зубами. — Сказал мне человек, который создает одни проблемы, — закатил глаза Мукуро. — Ты провел в пути много времени, даже не отойдя от серьезного ранения, так что тебе стоит помыться и позволить мне осмотреть твое... твою рану. — «Твое тело», — это ты хотел сказать? — Я имел в виду... ладно, все равно ты останешься при своем мнении. Я нагрел воду, и, поверь, это стоило мне больших усилий. Я также нашел шкафчик с лекарствами и бинтами, так что... Если не хочешь, чтобы я силком тащил тебя в купальню, поднимайся сам и залезай в ванну. — Когда мы будем драться? — Когда ты сможешь выдержать хотя бы один мой удар. Избиение младенца список моих побед не украсит. — Хочешь проверить, смогу ли выдержать? — На тебя даже дышать страшно, не говоря уже о чем-то большем, — безжалостно крушил его уверенность Мукуро, глядя на него не менее холодно, чем тот — на него. — К тому же, я уже сказал, что хочу отдохнуть. Я не понял, ты так сопротивляешься, потому что не в состоянии идти? — Ты еще предложи понести меня на руках, — язвительно заявил Хибари, не без труда откидывая пуховое одеяло. — Я уже натаскался, спасибо, — не менее едко ответил Мукуро. Они яростно друг на друга уставились, готовые вот-вот сцепиться, но Мукуро все же взял себя в руки и прошел к двери, чтобы открыть ее. — Я провожу тебя в купальню, а потом я обработаю твои раны. Если честно, я хочу выпить виски и уснуть, а проснуться только через неделю. — Слишком много времени. Отдохнешь один день — сегодня, а завтра я тебя убью. — Ладно, одного дня тоже вполне достаточно. Потому что потом у меня будет много времени на отдых — когда Я убью тебя. Мукуро был раздражен сильнее, чем мог от себя ожидать. Он чертовски устал, и пара часов в горячей ароматной воде не подняли ему настроение на столько, сколько он рассчитывал. Мышцы все ныли, все еще жутко хотелось есть, и у него до сих пор не было даже намека на планы обозримого будущего. Когда Хибари потерял сознание, Мукуро пробовал привести его в чувство, и когда понял, что это бесполезно, взвалил его на себя и протащил без малого три мили. Едва достигнув дверей поместья, он рухнул прямо в холле и пролежал там так долго, что успел замерзнуть. На улице смеркалось, и внутри было угрожающе темно. Эхо его шагов разносилось по пустым коридорам, от стен и мраморных полов веяло холодом, и ему пришлось взять заботу о комфорте на себя. Ему впервые в этом месте пришлось собственноручно зажигать лампы, разводить огонь в каминах и печах, чтобы как-то обогреть хотя бы малую часть поместья, таскать из колодца воду, кипятить ее в огромных тазах и снова таскать — только на этот раз в купальню. Давно он не занимался грязной работой, поэтому выдохся очень быстро. Наверняка это и было причиной его раздражения. — Прислуги здесь нет? — заметил Хибари, освещая керосиновой лампой коридор, по которому его вел Мукуро. Тот тихо рассмеялся, поворачивая к нему свою лампу. — Ты имеешь понятие о значении фразы «секретное место»? Конечно же, я не держу здесь прислугу, они разгуливали бы по округе, да и сюда приходилось бы посылать обозы с провизией, дрова и прочее-прочее... Я раз в месяц отправлял из своего замка людей, которые наводили здесь порядок, и этого вполне хватало. — Значит, если тот же Виллани начнет допрашивать твою прислугу, стражу, он сможет узнать и об этом месте? — Мои люди меня любят, — без ложной скромности заявил Мукуро. — Те, которые служили мне непосредственно. Народ вне стен моего замка в основном меня недолюбливает. — И их я понимаю больше. — Ты необъективен. Знаешь, существует немало людей, которым я небезразличен. — Я тоже вхожу в это число. Я тебя ненавижу. — Ха-ха. Я имею в виду тех, кто меня любит. — Такие же ублюдки, как и ты сам — не в счет. — Забыли. У меня нет настроения на споры с таким твердолобым человеком, как ты. К слову, Кея, ты тоже не ангел, синьор наемный убийца. Хибари хмыкнул и вошел в купальню. Внутри витали клубы пара и очень сильно пахло сандаловым маслом. — Граф-неженка. В этом я был прав, — произнес он, морщась, и подошел к ванне. Вода была горячей, приятно горячей. Хибари не мылся уже целую вечность — родники в лесах и холодную воду в ковшиках из таверн он в расчет не брал. — Выйди. — О, господи, я тебя голым видел раз сто. — Это не заставит меня передумать. — Если бы я хотел тебя сейчас, то мог бы взять силой. — Так если не хочешь, то можешь спокойно выйти, или ты все-таки настроен на споры? Мукуро покачал головой и вышел, не забыв указать на комод, где он приготовил для него полотенце и халат. Оставшись в одиночестве, Хибари с удовольствием сбросил с себя одежду, провонявшую потом, кровью и травой, и осторожно забрался в ванну, поджимая пальцы на руках и ногах от накатившего на него блаженства. Опуститься в воду до конца он так и не смог. Подступившая к открытым ранам вода обжигала и щипала, и он терпеливо погружался миллиметр за миллиметром, не желая отказываться от купания. Опасность заражения его не особо волновала: главное дожить до утра, чтобы сразиться с Мукуро, а что будет дальше — все равно. Когда он улегся в ванну полностью и откинул голову на бортик, расслабляясь, в дверь постучали. — Даже не вздумай, — процедил Хибари, но Мукуро все равно вошел. — Я принес лекарства и бинты. Чем скорее закончим с этим, тем скорее я смогу улечься спать с бутылкой виски в обнимку. — Я смогу справиться сам. — Дотянешься до своей спины? — Мукуро подтянул стул и сел в изголовье, укладывая на колени медицинскую сумку. — Подайся немного вперед. Хибари замер, стискивая скользкие бортики ванны, и остался на месте. — Я не прошу встать тебя в коленно-локтевую, так что просто немного подайся вперед. Максимум, до чего я дотянусь, так это только до лопаток и... чуть ниже, но твоя драгоценная задница будет в безопасности... Ладно, зря я так сказал. Хибари не шелохнулся. — Кея, я не настроен на секс и... — Я уже это слышал. Каждый раз ты доказывал обратное. — Знаешь, когда ты упираешься, это заводит больше, так что не раззадоривай меня и наклонись. — Не буду, — разозлился Хибари. — Ладно. — Мукуро спокойно поднялся, обошел его и, встав перед ним, принялся раздеваться. — Перейдем тогда к самой интересной части. Или... ты все еще можешь просто наклониться, а это ведь куда лучше, чем елозить коленями на мокром полу! — рявкнул он, и Хибари нехотя приподнялся. — Кажется, я нашел к тебе подход. Он вернулся на свое место и поднял лампу. — Что это за... Твою мать... Кажется... кажется, у тебя заражение. — Как удивительно, — с сарказмом протянул Кея, обнимая колени и даже не пытаясь заглянуть за плечо. Молчание за его спиной затянулось. — Только не говори, что ты принялся меня лечить, даже не зная, как это делается. — Я думал, что нужно только перевязать, а что делать с этим!.. — Возьми нож и срежь мертвую кожу, — вздохнув, подсказал Хибари. — О, это легко. Хибари невесело усмехнулся. В памяти всплыл момент, когда Дино доставал из его плеча пулю, как он боялся и как дрожали его руки. Как он уснул рядом с ним, перевязав его рану, и... признался в любви на другой день. Резкая боль заставила его вскрикнуть и дернуться от неожиданности, и Мукуро пришлось надавить на его плечи, чтобы тот успокоился. — Если ты будешь так прыгать, я срежу тебе еще и мясо. Тебе было так сильно больно... Шамал вроде... давал тебе морфий. — Он принялся копаться в сумке. — Мне он не нужен. Режь дальше. — Ну, Кея, я-то садист, и мне это проблем не доставит, а ты... — Режь. Хибари прикрыл глаза, расслабляясь. Физическая боль сменяла все остальные, и он был только "за" такой обмен. Мукуро настороженно взглянул на него, но, пожав плечами, все же принялся за работу. Закончив срезать омертвевшую плоть, он щедро обмазал края раны мерзкой мазью, на которую ослабевший от утомительной процедуры Хибари ему указал, и плотно обмотал бинтом. Все это время Кея хранил гробовое молчание, лишь изредка вздрагивая плечами и прерывисто дыша. После этого он закутался в халат и позволил отвести себя в гостиную. — Я нашел вяленое мясо и орехи, — сказал Мукуро. — Не те обеды, которые ты получал в моем замке, конечно, но... — Но и не те объедки, что были в Казематах. — Увы, но я не знаю, что там подавали. Хотя явно что-то неаппетитное. Хибари взял кусочек мяса и вгрызся в него зубами. Последней его едой был подстреленный кролик, но ему пришлось бросить его едва надкусанным, когда на него вышли охотники за головами. — Хорошее обезболивающее, — протянул ему рюмку Мукуро. Хибари посмотрел на искрящийся в тусклом свете виски и покачал головой. Пока болело тело, он мог отвлекаться на него. В камине потрескивали дрова, и в комнате было очень тепло и уютно, если бы не компания, которую приходилось разделять. Мукуро сидел на софе, скрестив под собой ноги, и тоже жевал мясо, млея от удовольствия. Сейчас ему было хорошо и впервые за всю эту адскую неделю спокойно. Это были родные стены, родная земля, и ему не могло быть не хорошо. Разве что... только когда он задумывался о родителях. А здесь все напоминало о них. — Это твой отец? — неожиданно спросил Хибари и указал на портрет, висящий над камином. Мукуро оглянулся. — Да. Тогда он только стал графом, а меня даже не было еще на свете. — У него такие же глаза, как и у тебя. — М, глаза демона. Насколько я помню, отцу в детстве сильно доставалось за это, его даже какое-то время преследовала инквизиция, но он был сыном лорда, поэтому сжечь его на костре было не так-то просто. Когда родился я, преследование ведьм в крупных масштабах уже давно закончилось, так что я застал лишь крохи: некоторые меня боялись, кто-то ненавидел, были даже те, кто поклонялся или приходил, чтобы поднести мне жертву. Когда мне было три, на моих глазах зарезали козленка — я не помню, но мама очень красочно рассказывала мне об этом. — У тебя была дружная семья? — Отец был со своими заморочками, но он был отличным графом и хотел, чтобы я стал таким же. Ему наверняка очень стыдно за меня. — За то, что ты предпочел меня графству? — За то, что я не хочу быть графом. Может быть, ты был лишь предлогом, чтобы избежать участи быть аристократом до конца дней своих, я уже запутался. С тех пор, как умерла моя семья, я стремился стать графом, и мне казалось, что я действительно этого хочу. Мне нравилась роскошь и почти вседозволенность, нравился страх, благоговение и власть, но чем больше времени проходило, тем больше меня тянуло обратно на улицы. И... потом я понял, что делал все это для родителей — они постоянно говорили мне, каким я должен буду стать графом, и я запомнил это. Я пытался, но так же понял, что граф из меня никакой. Я жесток, эгоистичен и с головой у меня не в порядке, я совсем не был похож на отца, который был просто идеален. И я думал, что если хорошим графом у меня быть не получается, то я буду плохим маркизом. Титул маркиза стоит выше титула графа, я и подумал, что в этом случае мы будем квиты, и меня перестанет мучить призрак отца, стоящий у меня за спиной. — Мукуро засмеялся и потер глаз. — Я даже не знаю, зачем говорю об этом тебе. Наверное, он очень недоволен мной. И мама тоже. — Тогда было ошибкой спасать меня. — Нет. Я ни разу с того дня не пожалел о том, что сделал. Меня будет мучить совесть, а укоризненный взгляд отца будет преследовать меня до конца моих дней, но это моя жизнь, и я хочу прожить ее так, чтобы потом о ней не жалеть. И, несмотря на то, что ты мою привычную жизнь перевернул вверх дном, сделал из меня преступника и напустил туман на мое будущее, я не жалею о том, что тебя встретил. — Изменил твой серый скучный мир и затянул в пучину приключений? — усмехнулся Хибари. — Что? Ты думаешь, что до тебя я изнывал от тоски и мне не хватало приключений? Я был аристократом, а там никогда не дают соскучиться. Я не жалею, потому что были дни, когда рядом с тобой я чувствовал себя почти счастливым. И я рад, что мне удалось испытать... не только животную похоть и удовлетворенность собственной властью. Мне так и не удалось тебя приручить, как я планировал сначала. Скорее, все произошло с точностью наоборот: моя жизнь вертится вокруг тебя, а не иначе. — Тебе удалось меня сломать. — Если бы это было так, ты бы сейчас сидел не рядом со мной, а лежал бы — под. Но прошел год, а ты так и не даешься. — Кажется, что не год прошел, а десять лет. — А для меня время пролетело быстро. Я жадный, и мне было мало. Хибари перевел взгляд на него. Мукуро смотрел на огонек горящей свечи и улыбался. В полумраке и после таких откровений он казался... не таким отвратительным. Кее это не нравилось. — Иногда... я забываю о том, что ты сделал со мной. Но потом я или ты делаем что-то не так, и все снова рушится, словно карточный домик. Однажды... однажды мне даже было хорошо с тобой — я уже не помню, когда именно, но помню, что это было с тобой. И иногда ты меня смешил. И я ловил себя на мысли, что мне нравятся твои глаза демона. Но потом я видел себя в отражении, или чувствовал, как болят шрамы, или... было много или, и я ненавидел тебя с каждым днем все сильнее. И настал момент, когда этой ненависти некуда было выйти, и она стала разрушать меня изнутри. И я стал таким, какой сейчас... Я... и тот, кого ты встретил когда-то... разные люди. Если завтра победишь ты, то ты убьешь не того, кто тебе приглянулся тогда. А если убью тебя я, то я, может быть, еще смогу стать самим собой, если моя ненависть не вытеснила все прочее. — Если ты убьешь меня, то справишься с этим. И если я убью тебя, я тоже справлюсь. Я знаю это, потому что мы похожи. Даже ты должен это признать. Кея медленно кивнул и болезненно скривился. — Ударь меня, — сказал он, и Мукуро, погруженный в собственные мысли, сначала согласно кивнул, а потом удивленно вскинул брови. — Прости, что? — Я не могу думать сейчас, а это лучший способ. — Ты, верно, шутишь. — Напоминаю тебе клоуна? — Я не буду тебя бить. В этом нет никакого смысла. — А до этого был?! — Был! Я бил, чтобы сломить сопротивление, чтобы наказать... когда ревновал, в конце концов. А сейчас — за что? — Тогда говори. Как можно больше. У меня в голове сейчас так... как будто много людей много говорят, но это не люди, а я, и... — Я вообще не понимаю, о чем ты говоришь. Погоди, я принесу тебе одеяло и... какой-нибудь успокаивающий чай. Если он тут есть. Мукуро, взволнованно оглядываясь на него, вышел, и Хибари откинулся на спинку кресла, в котором сидел. Ему все еще было плохо. Он слышал шорохи, голос Шамала, смех Оливьеро, и все это смешивалось в непонятную какофонию звуков. Зажав голову, он зажмурил глаза и замычал, пытаясь перекрыть шум в голове. Когда он устал и опустил руки, готовый вот-вот опять провалиться в беспамятство, то услышал осторожный стук. Сначала ему показалось, что это галлюцинации, но, подойдя к окну, увидел того, кого никак не ожидал увидеть. — Это уже слишком, — пробормотал он, отступая назад. За окном, на балконе, стоял Скуало, стуча в стекло и хмуро глядя куда-то в сторону. Заметив, что его увидели, он улыбнулся и помахал рукой. — Чего встал, как вкопанный, может уже откроешь окно? Тут дождь, если ты не заметил, — довольно жизнерадостно произнес он, облокачиваясь на оконную раму. Хибари сел обратно в кресло и отвернулся. — Ты что, охренел?! Ты же увидел меня, ушлепок! Он с силой ущипнул себя, но мираж не исчез. Стал только еще злее. — Открой окно, и я щипну тебя так сильно, что ты заплачешь, как маленькая девочка. Эй, ну же, я пришел тебя спасти и все такое. Хибари неуверенно поднялся и подошел. Немного помявшись, он все-таки повернул ручку, и Скуало запрыгнул внутрь, отряхиваясь, словно бродячая собака. Длинные волосы, собранные в хвост, разлохматились и повисли мокрыми паклями, и с его длинного плаща ручьями стекала вода. — Я люблю воду, но не тогда, когда она падает с неба, — недовольно передернул плечами Скуало и ударил по руке Кею, щупающего его руку. — Ты сбрендил? — Ты настоящий... — Нет, черт возьми, я игрушечный. Конечно, я настоящий, болван! — Он осторожно выглянул за дверь и, вернувшись, подтолкнул Хибари к окну, поспешно снимая с себя плащ и накидывая на него. — Быстрее, пока твой Мукуро не вернулся. — А что тут происходит? — появился в дверях Рокудо, застыв на пороге с чайником в руках и накинутым на плечи одеялом. Кея беспокойно оглянулся на Скуало, но никого не увидел. Он попятился, озираясь, и Мукуро, поставив чайник на стол, встревожено огляделся. — Ты открыл окно? Здесь и так холодно. — Он захлопнул створки и посмотрел на Хибари, севшего на софу с абсолютно потерянным видом. — Кея, что случилось? — Я... мне пора в постель... я неважно себя чувствую. Он заторможено поднялся, вдруг присел на корточки и провел рукой по ковру. Мукуро во все глаза наблюдал за его кажущимися бессмысленными действиями. — Сухой... — Хибари поднялся и пошатнулся. Голова шла кругом. Кажется, он сходил с ума. Или это все-таки морфий. Если после обморока это еще казалось более-менее нормальным, и ему даже понравилось, то сейчас становилось немного жутко. Мукуро проводил его до комнаты и даже не закидывал его вопросами по пути, молча сверля его затылок подозрительным взглядом. — Если что, то я через комнату от тебя. Масло для лампы стоит на комоде; если будет холодно, возьми в шкафу еще одно одеяло. Хибари, растерянно сидящий на кровати, встрепенулся и поймал его за рукав. — Останься здесь. — Здесь — это... в этой спальне? Прямо тут? — Я просто... мне это нужно. Мукуро отвернулся и потер переносицу, тяжело вздыхая. — Кея, я не могу. Не искушай меня, я не смогу находиться с тобой в одной комнате ночью и просто спать. — А я тебя об этом и не прошу, — серьезно произнес Хибари, пронизывая его пристальным взглядом. — Ты это сейчас серьезно? Я, может быть, неправильно выразился: под фразой «не смогу спать», я имел в виду... — Я понял. Я понял, Мукуро. — Это снова проверка? — Хибари покачал головой. — Ого... Я чувствую подвох, но у меня сейчас мозг просто отключился, и я даже не хочу думать... Мукуро поверить не мог своим ушам. Он даже и не мечтал никогда о подобном. С Кеей явно происходило что-то не то, и если бы не такое внезапное предложение, то, возможно, он и догадался бы, в чем дело. Но думать ни о чем другом не получалось. Кея с замиранием сердца смотрел, как он колеблется, и не понимал, то ли он хочет, чтобы тот развернулся и ушел, то ли — чтобы остался. Ему было страшно оставаться в одиночестве: какие еще видения ему покажутся и как они могут на него повлиять? Да если бы Скуало или кто там был сказал бы ему прыгнуть со второго этажа и наплел, что внизу наложены мягкие подушки, он бы доверился и переломал себе кости — часть из них точно. И ему нужно было испытывать боль, а с кем, как не с Мукуро это можно получить с лихвой? — Я пас, — с явным сожалением ответил Мукуро. — Спокойной ночи, Кея. — А вдруг я умру? — Без меня? Я польщен, но не понимаю, что с тобой. Только пару часов назад тебя трясло от одного моего прикосновения, а теперь ты практически требуешь от меня секса? Ты с ума сошел? — Может быть, разве ты не хочешь этим воспользоваться? Завтра кто-то из нас умрет. Для тебя это последний шанс получить то, чего ты хочешь, а для меня — еще один повод желать тебе смерти. Мукуро долго смотрел на него и не выдержал. Он не славился хорошей выдержкой, когда дело касалось того, что ему нравилось. А когда оно само плыло ему в руки — просто грех было отказываться. Он присел на кровать, чувствуя, как лицо искажается идиотской улыбкой, и осторожно коснулся костяшкам согнутых пальцев щеки Кеи. Тот напряженно вздрогнул и закрыл глаза, шумно выдыхая. Сердце билось тяжело и медленно, готовое вот-вот остановиться, и было трудно совладать с собой и не отпрянуть от Мукуро, как от прокаженного. Нужно просто расслабиться. Закрыть глаза. Представить... Он резко открыл глаза. Вот представлять ему никого больше не нужно. Сегодня, именно сейчас ему был нужен именно Мукуро. Хибари опустился на пышные подушки, откидывая назад голову, и неуверенно ответил на поцелуй. Мукуро действительно был жадным. Его руки были везде: ласкали обтянутую бинтами грудь, оглаживали плечи, мягко сжимали бедра. Он вел себя не как обычно, целовал невесомо, едва касаясь губами кожи, и держался так, будто в его руках было что-то драгоценное и невероятно хрупкое. Словно... это был Дино. Хибари задохнулся воздухом, едва понял это, и оттолкнул его от себя. — Как я и думал. Хватило всего на пять минут, — совсем не удивился Мукуро и приготовился подняться. — Это не ты. Ты не такой. — Если я буду «таким», тебе не поздоровится. — Знаю. — Ты уверен? — Да. — Будет больно. — Знаю. Мукуро покачал головой, усмехаясь. — Иногда я тебя совершенно не понимаю. Если быть точнее — всегда. И, если быть еще и откровенным, то мне даже не хочется. Ты сам на это подписался, в этот раз я тебя не принуждал. — Он медленно переплел их пальцы и, прижав его руки к постели, склонился к его лицу. — Спасибо тебе за это, Кея~ От его голоса по спине пробежали мурашки. Хибари с трудом подавил зарождающуюся панику и поерзал, чувствуя себя неуютно. Он и забыл, что чуть ли не больше всего остального Мукуро обожал сковывать движения. Даже в те моменты, когда сопротивления он не получал, руки все равно были закованы, а Кея совсем не любил ощущение беспомощности, возникающее при этом. Мукуро поцеловал его, властно раздвигая языком губы и скользя по крепко стиснутым зубам, приподнялся, стягивая со своего халата пояс, и крепко привязал руки Хибари к спинке кровати. — Ну, ты ведь не против? — с явной насмешкой хмыкнул он, поддевая его подбородок. — А теперь будь паинькой. Это было что-то невероятное. Каждое его слово вызывало глухую вспышку злости, но, как ни странно, Хибари уже был изрядно возбужден. Это было непривычно, ведь обычно до такого состояния он доходил с большим трудом, и голову медленно, но верно заволокло сладким дурманом. Мукуро прикусил его за губу и, сжимая подбородок, приоткрыл его рот. Кея неуверенно коснулся языком его, ответив на поцелуй, и шумно выдохнул, когда он перешел на шею и ниже. Под спину легла ладонь, слегка приподнимая его от постели; тело у Мукуро было теплым, даже горячим — невыносимо, и пахло сандаловым маслом, что щекотало ноздри и раздражало обоняние. Хибари тяжело задышал, отворачиваясь, чтобы перевести дыхание, пытался подтянуться на руках, но Мукуро не позволил — прижимал к себе так сильно, словно пытадся вжать в себя, улыбался хищно и довольно, прерывисто выдыхая в висок, где бешено бился пульс. Мукуро казалось, будто он пьян. Он и был опьянен — радостью, доступностью, предвкушением. Хибари отзывался на каждое его движение, и эта реакция была вызвана явно не отвращением. Он нетерпеливо пробежался пальцами по ребрам, огладил бедро, и скользнул рукой ниже, припадая губами к остро выпирающим ключицам. Кее уже не противно, но все еще немного страшно. Он невольно напрягается; Мукуро грубо вталкивает в него пальцы и растягивает его, уткнувшись взмокшим лбом в его грудь. Хибари слышал его хриплое дыхание — частое-частое, и выгибался, вздыхая от тянущей легкой боли, нервными импульсами пробежавшейся по всему телу до кончиков пальцев. — Давай уже... — процедил он. — Имей терпение, — сипло засмеялся Мукуро и, неожиданно отстранившись, рывком перевернул его на живот, коленом раздвигая ноги. Руки немного перекрутило, и Хибари недовольно зашипел, подтягиваясь. Мукуро накрыл его своим телом, тревожа рану на спине, и от этого контраста боли-наслаждения затрясло еще больше. — Ты сегодня такой покорный, — прошептал он, скользя членом между ягодиц, целуя шею, выступающие из-под бинтов позвонки. Хибари жмурился так, что видел разноцветные звезды перед глазами, словно смотрел в калейдоскоп, уменьшенный во сто крат. Мукуро просунул руку под его напряженный живот, накрыл ладонью пах, несильно нажимая на головку и скользя вниз. От желания сводит челюсть; Мукуро давит, прижимается бедрами сильнее и входит — резко, нетерпеливо, сразу на всю длину. — Ублюдок, — бросает Хибари, выгибая спину и протяжно мыча. Мукуро промолчал, нажимая на его поясницу, заставляя снова прижаться грудью к влажным простыням, и толкнулся еще раз, обхватив руками его бедра. Неторопливо задвигался внутри, едва слышно застонал. Ему казалось, что он вот-вот проснется, и наваждение пропадет, растаяв, словно утренний туман. В горле сухо, дыхание дерет горло, и Хибари тихо шепчет, как и сколько раз он убьет его, если он посмеет остановиться, и Мукуро хочется смеяться, но он не может, дышит ему в шею, касаясь губами взмокшей кожи, втягивает носом запах — пот, коньяк, сандаловое масло, даже вяленое мясо, и ему кажется, что лучше аромата он в жизни не чувствовал. Двигаться становилось все труднее — Хибари был уже на грани, так быстро. — Мало же тебе нужно, — протянул Мукуро и прикусил его за мочку уха. — Заткнись. Хватило нескольких глубоких толчков, чтобы Кея кончил и обессилено обмяк. Мукуро осторожно потянул его за плечо, опрокидывая на спину, и он болезненно свел брови, вздрагивая. — Я люблю тебя, — исступленно выдохнул Мукуро, прихватывая губами тонкую кожу на шее, чувствуя, как медленно и тяжело бьется пульс, целуя лицо и губы. Он уже даже не стонал — почти рычал; приподнявшись, принялся скользить внутри быстрее, сжимая пальцами бедра до синяков, пока не задрожал от нахлынувшей волны эйфории, и упал рядом, пытаясь сморгнуть буквально скачущие перед глазами искры. — Это правда... — добавил он, и Кея даже не понял, о чем идет речь, настолько был смятен. Мукуро обнял его, прижимая к себе, и зарылся носом в спутанные волосы, еще влажные после купания. — Скажи мне, почему ты не с Каваллоне? — умиротворенно спросил он, и Кея взглянул на него через плечо. — Ты серьезно хочешь говорить об этом сейчас? — Мгм, — неопределенно ответил тот. Он хотел знать, и этот момент показался ему удачным: подраться в таких условиях было бы затруднительно, да и в себе он более уверен, что не сорвется, услышав нежелательный ответ. — Я его больше не интересую. — Ага, очень забавно. Чуть больше недели назад, в Казематах, он по тебе с ума сходил, а сейчас вдруг охладел? — Он вернулся к жене. И закроем тему, — Хибари начал раздражаться. Он не хотел разговоров по душам, ему нужно было выкинуть из головы все постороннее, и теперь, когда в ней царила приятная пустота, не хотелось снова загружать ее ненужными размышлениями. Мукуро приподнялся на локте, заглядывая в его лицо. — Он любит тебя, он не мог тебя бросить. Я бы не бросил, а он — тем более. — Он замолк и уронил голову. — Ты стер ему память. Ты отдал ему тот эликсир, что дал Шамал!.. Отдал самое ценное, что у тебя было... и у меня... — Он вздохнул. В душе привычно кольнула зависть. — Как же сильно ты его любишь. — Это не имеет значения. Теперь в моей жизни только ты. До завтрашнего дня. — Хибари потер стершиеся в кровь запястья и невесело улыбнулся. — Ты ведь хотел этого? Того, что между нами произошло. — Очевидно же. Да. — Тогда сделай мне ответную услугу. — Он перевернулся на другой бок, лицом к лицу. Его взгляд был нечитаем, но Мукуро ощущал его решимость. — Не убегай, — попросил он, и это не походило на требования, которые он обычно выставлял. — Сразись со мной наконец, и не убегай. Я устал тебя преследовать. Дай мне свободу. Мукуро взял его ладонь в свою руку и обвел пальцами глубокие шрамы, складывающиеся в его инициалы. Пора открывать клетку. Клетку, дверца которой всегда была лишь только прикрыта. — Обещаю. Я не сбегу, — он потянулся к нему и поцеловал в кончик носа. — Я пойду к себе, раз уж моя миссия выполнена. Или я тебе нужен? — Хибари криво усмехнулся. — Да-да, я о том же. Спокойной ночи, Кея. Завтра... постарайся не умереть. — Такой совет подразумевает твою смерть. — Может быть, я на нее согласен. Я не буду поддаваться, но приму смерть спокойно. Твою только — нет. Мукуро вышел из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь. В коридоре он прислонился спиной к стене и с силой провел ладонью по лицу. То, что дал ему Шамал, было самым драгоценным подарком, и ему было трудно с ним расставаться, поэтому он был уверен, что для Хибари это было не менее ценной вещью. Мукуро отдал ее Кее, потому что безумно любил его и хотел помочь больше, чем себе. А он отдал ее Каваллоне. Кея смотрел на этот флакон так, словно это было единственным спасением для него, но, тем не менее, отдал его другому. Это все было бесполезно изначально, но всякий раз, видя очередное подтверждение, это причиняло... неудобства. Боль. Кея просто отдал лекарство, но это значило гораздо больше, чем то, что они занимались сексом какие-то несколько минут назад. Им обоим было хорошо, они оба хотели, но... это все было не то. Все кончено. Он пытался, но... сделав шаг вперед, они делали десять назад, и пусть их планка не уходила далеко в минус, она застряла на отметке жалких плюс один из сотни. Завтра им придется драться всерьез. И Мукуро знал, что победителей не будет. Поддаваться он был не намерен, и все было куда проще. Потому что даже если он убьет Хибари, радость победы он не почувствует.